Ветеран Пензенского государственного университета Б.А. Малев: «Я помню блокаду»
27.01.2016 12:26

Сегодня годовщина снятия блокады Ленинграда. Для жителей Пензенской области — это особая дата. Немало наших земляков держали оборону Ленинграда, воевали за свободу и независимость города на Неве. Среди переживших блокаду ветеран ПГУ, долгое время работавшей на кафедре «Автоматика и телемеханика» Борис Аркадьевич Малев. Этот человек побывал в самом горниле войны, будучи жителем блокадного Ленинграда. Публикуем его воспоминания.

Б. А. Малев: «Я помню блокаду»

— В сентябре 1941 года Ленинград оказался окруженным немецкими войсками. На момент установления блокады в городе находилось около 3 миллионов человек. Самая страшная осада города в военной истории человечества длилась 871 день. Чуть более 70 лет назад полностью была снята блокада Ленинграда, которую около миллиона человек пережить не смогли.

Мне, родившемуся в Ленинграде, тогда было шесть с половиной лет. Основное, что сохранилось в детской памяти, что видел своими глазами и что позже узнал из рассказов очевидцев об ужасах тех страшных лет, попробую кратко описать. Прежде всего — о голоде и бомбежках.

Известно, что вскоре после начала войны немцы разбомбили продовольственные склады Ленинграда и население города было обречено на голодное вымирание. Съедено было все: и кожаные ремни и подметки, в городе не осталось ни одной кошки и собаки, не говоря уже о голубях и воронах. Нередки были случаи и людоедства. Дневная норма хлеба, выпеченного пополам с древесными примесями, для работающих — 250 граммов, а для всех остальных, включая детей, — 125 граммов. Но свой кусок можно было получить только по карточкам, выстояв километровую очередь. Однажды, когда мама была на работе, я стоял в такой очереди вдоль улицы Восстания.

С большим удовольствием ел жмых, которым кормили лошадей. Его замачивали в воде и пропускали через мясорубку. Из этой массы делали лепешки. Это было спасением. Второе блокадное блюдо, в которое сейчас слабо верится, — котлеты из ваты. Ее сперва заливали водой на пару дней, потом слегка отжимали и пропускали через мясорубку. Получалась масса, совсем не похожая на вату, которой придавали форму и жарили. Масла нормального не было, только машинное. Полезности в этих котлетах, конечно, никакой, зато притуплялось чувство голода. Следующее блюдо — холодное из столярного клея, которое мне тоже приходилось есть.

Ежедневно от голода в городе умирали десятки тысяч ленинградцев. Умерла и сравнительно молодой моя бабушка. Гуляя около своего дома, я несколько раз видел, как прохожий вдруг медленно опускался на тротуар. К нему подходили люди, хотели узнать адрес его проживания, но ответа не получали — человек был мертв. Похорон не было, покойников на полуторках увозили в братскую могилу на Пискаревское кладбище либо сжигали на кирпичном заводе в Московском районе. Во дворе завода стояла вереница машин с трупами. Рабочие укладывали покойников на транспортер, включали машины, и трупы падали в печь.

Мы жили в самом центре города, напротив Московского вокзала. Рядом была церковь, которую снесли во время войны (сейчас на этом месте находится первая станция метро «Площадь Восстания»). За этой церковью и стоял наш дом (на снимке это угол Невского проспекта и улицы Восстания). Сторона Невского проспекта, где мы жили, в дневное время обстреливалась немцами из дальнобойных орудий ежедневно, а вечером по всему центру города с самолетов наносились бомбовые удары. Однажды, в 12 часов дня, когда я был один в комнате большой коммунальной квартиры, в окно третьего этажа влетел снаряд. Он разорвался на нашем, четвертом этаже. Четыре квартиры и пол перед выходом на лестничную площадку были полностью разрушены. От белой пыли при сотрясении ничего не было видно. Выбежал из комнаты, зная только направление к выходу, а там пола не было. Ступив одной ногой в пустоту, я уже летел бы вниз, когда оказавшаяся рядом соседка схватила меня за руку и удержала от падения. Возможно, она спасла мне жизнь. В разрушенных четырех комнатах тогда никто не погиб, т.к. все были на работе. Наша комната примыкала к этим четырем и оказалась в аварийном состоянии, поскольку частично зависла на балках.

Обстановка в городе, особенно в зимний период 1941–1942 гг., была очень тяжелой, морозы достигали 40 градусов. Транспорт в городе не работал. На улицах и в квартирах не было освещения, в дома не подавалась вода, не работала система отопления. Но люди не жаловались, надеялись, что блокаду скоро прорвут.
Вещи в блокадном Ленинграде не имели никакого значения. За бриллиантовое ожерелье кому-то удавалось приобрести буханку хлеба — и это считалось большой удачей. Мебель всю по очереди жгли, главное, чтобы было тепло.

Я в своем возрасте не так переносил тяжесть положения, как те, кому хотя бы было лет 12–15. Это другое восприятие, но запомнил все до мелочей. Некоторые вещи, о которых я здесь не рассказал, до сих пор вспоминать тяжело, многие страшные картины стоят у меня перед глазами всю жизнь.

По требованию властей из блокадного Ленинграда эвакуировали детей. Сначала мама всячески противилась эвакуации, но потом все-таки решилась. Ее родная сестра была эвакуирована из Харькова с целым заводом в Пензу (ныне завод Пензмаш), а муж был там главным энергетиком. Поэтому и нас они стали звать в Пензу.
В августе 1942 года по Ладоге на открытой палубе небольшого парохода нас привезли на другой берег озера. До нас две таких поездки закончились трагически: пароходы с маленькими детьми затонули, подорвавшись на минах. Но нам повезло. Утром стали подавать маленькие автобусы и людей везли на станцию. Там стояли товарные вагоны, в которых из досок были сделаны нары. Мы поместились в одном из них. Никаких удобств в вагоне не было.

Ехали в Пензу 17 суток, но попали в нее не сразу. На небольших картах такого города обозначено не было, да и ленинградцы — соседи по вагону никогда не слышали о существовании Пензы.

Сначала приехали в Сызрань, где мы остановились на несколько дней, пока не связались с родственниками. Поселились в Пензе на улице Калинина, в старом деревянном доме.

В 1993 году приехал в Питер и зашел в домоуправление нашего района, чтобы получить справку, что в период блокады я проживал в Ленинграде. Меня спросили, где я жил, но я не знал номера квартиры. Мамы уже не было — спросить не у кого. Работница ЖЭУ сказала: «В период блокады разводили огонь домовыми книгами, поэтому если ваша книга сохранилась, то считайте, что вам очень повезло». Начала искать и нашла. Там было написано, что мы были эвакуированы, проживали по улице Восстания, дом 2, кв. 7. Вот так я и стал узаконенным жителем блокадного Ленинграда.

Не могу сказать, что я типичный блокадник. У многих из тех, кого я знаю, сейчас уже большие проблемы со здоровьем. Несмотря на то что я перенес, в том числе и сугубо блокадные болезни, особых болячек у меня нет и я до сих пор продолжаю работать — преподавать в университете.

«Университетская газета», № 1 (1711), от 30.01.2015