http://www.znamyatrud.ru/news-27-2957.html

   ПРО ВОЙНУ ИЗ ПЕРВЫХ УСТ
                     

Службу в армии я начал в январе 1942 года с военного училища в городе Моршанске Тамбовской области. Училище занимало большое двухэтажное здание на базе кавалерийских казарм. Здесь, в училище, готовили для фронта минометчиков и пулеметчиков. Я попал в пулеметчики и несколько месяцев постигал азы тактики и стратегии военного дела, изучал материальные части всех видов оружия. В училище мы, новобранцы, в совершенстве изучили теорию военного дела, а практику с лихвой прошли на фронте.Самое тяжелое время на войне – зима. Когда земля мерзлая, как камень, рыть окопы саперной лопаткой почти невозможно. Каждый рыл окоп себе в полный профиль, как говорили. Но это не значит, что окопался и спи. Ночью можно вздремнуть по очереди, а днем постоянно летали немецкие самолеты по 50-70 штук, бомбили наши окопы. Отбомбившись, улетали. За ними – танки: урчащие, с длинными стволами пушек, со строчащим пулеметом и крестом на башне. А за каждым танком шла целая колонна автоматчиков. И все это движется, как кажется, прямо на тебя. Тут надо готовить противотанковые гранаты. Иногда их связывали по 2-3 штуки, чтобы взрыв был мощнее, и бросали под гусеницы танков. Пока ждешь подхода танков, нервы напряжены до предела. Уже не чувствуешь зимний холод, не чувствуешь потребности в еде и питье. Медицина до сих пор не знает, почему на фронте никто не болел гриппом, не было простуды, кашля, насморка и воспаления легких. А уж какие в войну были морозы, снега, дожди, ветер сырость! Я в одну зиму лежал целый день в снегу, отморозил пятки и большие пальцы ног. Они вздулись. Больно было ночью вставать и ходить, а простуды не было. Вот и оборона тоже не мед. Танки ползут, кажется, прямо на мой окоп. Конечно, он не может выстрелить в окоп, его снаряд пролетит выше меня. Но своими гусеницами может открыть мой окоп и завалить меня землей, похоронить заживо. Но танк тоже нас боится: если он близко к окопу подползет на длину броска гранаты или бутылки с горючей смесью, то ему тоже конец. А пехота, что за танком идет, боится нашего пулеметного огня и тоже поворачивает назад, вслед за танками. Наступление немцев не удалось. Мы приходим в себя.С наступлением темноты у нас начиналась другая жизнь: выходили из окопов, раненых отправляли в медсанбат, хоронили убитых, предварительно вынимая из карманов документы. Награды, листы с адресами родных. Затем приводили в порядок себя: вытряхивали одежду от земли и пыли, умывались, ели. Кому повезло – читали письма от родных и близких. Затем все, в том числе и я, заряжали пулеметные ленты, чтобы быть готовыми к новому бою.В войну совершенно не был организован учет личного состава, хотя во всех подразделениях были писари. Учет был только до наступления.  После наступления учитывали только тех, кто остался в живых. А куда делись остальные? Кто ранен - в какой госпиталь отправлен, кто убит - где похоронен? Эти сведения должны были давать похоронные роты. Для этого они у каждого убитого должны изъять из карманов документы и отправить в штаб, а оттуда уже выслать родным похоронки. На основании этих документов родители и жены погибших должны были получить денежное пособие. А что было? Похоронные роты не у всех забирали документы, торопились быстрее зарыть трупы. Вот, и учет уже нарушен. А как записать? «Пропал без вести» - вот и учли. И те, кто попал в окружение или плен, тоже пропали без вести. А я считаю, что ни один человек не сдался в плен добровольно. Если бы такое случилось, то поднялся бы такой шум! Все политработники день и ночь трубили бы об этом позоре. Досталось бы и командирам того, кто попал в плен. Плена боялись хуже смерти, был неписанный закон: беречь в левом кармане гимнастерки последний патрон для себя. Вспоминаю ежегодные сообщения нашей районной газеты «Знамя труда» к 9 Мая. В Никольском районе в войну было призвано 9000 человек, вернулись домой после войны 3000. А пропавшие без вести где? Они ведь тоже убиты: кто от пули, кто от снаряда, от мины. А ведь кто-то в плену расстрелян, или умер в газовой камере, или сгорел в печи крематория. Но ведь каждый узник был призван военкоматом, отправлен в часть, принял присягу и под командой командира пошел в бой. А как он погиб, это уже не его вина.И давно уже пора всех не вернувшихся с войны считать убитыми. И сейчас поисковики находят останки на местах массовых захоронений и с документами, и без. А все еще считается один убитым, а другой пропавшим без вести. Прошло уже столько лет, как кончилась война. А родные и дети пропавших без вести несправедливо пережили все невзгоды и обиды, стыд и унижение. И сейчас было бы справедливо, если бы их признали убитыми. До сих пор скрывается много негативного про войну. Совсем недавно я разыскал в Интернете про свою 10-ю гвардейскую дивизию. 10 октября 1943 года я был тяжело ранен при форсировании Днепра. Три месяца лежал в госпитале в городе Харькове. Вернулся в свой 24-й полк в январе 1944 года. Без меня дивизия пошла наступление, чтобы освободить г. Кривой Рог в ноябре 1943-го. На подступах к городу немцы бросили против полка много танков с огнеметами. Полк был окружен. А окружение – это конец. Раненых немцы пристреливают в голову, чтобы с ними не возиться, а живых отправляли в плен, в Германию. От полка остались лишь штаб и полковое знамя. В таком случае полк формируется вновь под этим же номером и флагом. Когда вернулся из госпиталя, ни командиров, ни солдат прежнего полка не было. Где и что случилось, новички не знали. Я пришел из госпиталя в январе, а в феврале – снова наступление на Кривой Рог. В этот раз освободили его быстро, за три дня. Нас заменила другая дивизия. А мы маршем до Днестра, в Молдавию. Бои там шли ожесточенные. Это были март и апрель 1944 года. Там меня ранило два раза, лежал в госпитале в Тернополе. Прошел я большой путь в своих кирзовых сапогах – всю Украину, Молдавию, Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию, Австрию. За время войны был пять раз ранен и один раз контужен. В Австрии я встретил радостный День Победы. На День Победы мне было 23 года. Сравниваю сейчас себя со своими внуками и правнуками и удивляюсь, что они в 20-30 лет как будто бы еще совсем дети. А мне казалось на фронте, что я уже пожилой мужчина. Первую свою награду – медаль «За отвагу» - я получил за форсирование Днепра. Эта медаль ценилась на фронте наравне с орденом. Позднее я был награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны двух степеней, другими наградами. Но радости и гордости таких, как при получении первой награды, я уже не испытывал. Мне было обидно за солдат и сержантов, которых за форсирование Днепра не наградили. А разве я без них мог что-то сделать? Конечно, нет! А им не только надо было дать медаль, да за такой подвиг и ордена не жалко. Награждали все больше высокое начальство и «большими» орденами: Александра Невского, Суворова, Кутузова, Ленина, Красного Знамени. Это, конечно, так и должно быть: за их стратегические мысли, за их руководство. Но разве они в разведку ходили, или танк взорвали, или в холодных сырых окопах сидели, или под огнем противника форсировали реку? А, может, в атаку-«мясорубку» ходили? А ведь были и такие ретивые командиры, что самовольно посылали целые роты взять какую-нибудь высотку, например, к Новому году или другому празднику, и получить за это еще один орден. В этом случае считаю, что жизнь людей ценилась не очень. Я рад, что дожил до такого большого и чудесного праздника – 70-летие Победы над фашизмом. А как мы мечтали об этом на фронте, и как жаль тех, кто не дожил до этого светлого дня!И.А. ЧАКШОВ.
Службу в армии я начал в январе 1942 года с военного училища в городе Моршанске Тамбовской области. Училище занимало большое двухэтажное здание на базе кавалерийских казарм. Здесь, в училище, готовили для фронта минометчиков и пулеметчиков. Я попал в пулеметчики и несколько месяцев постигал азы тактики и стратегии военного дела, изучал материальные части всех видов оружия. В училище мы, новобранцы, в совершенстве изучили теорию военного дела, а практику с лихвой прошли на фронте.

Самое тяжелое время на войне – зима. Когда земля мерзлая, как камень, рыть окопы саперной лопаткой почти невозможно. Каждый рыл окоп себе в полный профиль, как говорили. Но это не значит, что окопался и спи. Ночью можно вздремнуть по очереди, а днем постоянно летали немецкие самолеты по 50-70 штук, бомбили наши окопы. Отбомбившись, улетали. За ними – танки: урчащие, с длинными стволами пушек, со строчащим пулеметом и крестом на башне. А за каждым танком шла целая колонна автоматчиков. И все это движется, как кажется, прямо на тебя. Тут надо готовить противотанковые гранаты. Иногда их связывали по 2-3 штуки, чтобы взрыв был мощнее, и бросали под гусеницы танков.
Пока ждешь подхода танков, нервы напряжены до предела. Уже не чувствуешь зимний холод, не чувствуешь потребности в еде и питье. Медицина до сих пор не знает, почему на фронте никто не болел гриппом, не было простуды, кашля, насморка и воспаления легких. А уж какие в войну были морозы, снега, дожди, ветер сырость! Я в одну зиму лежал целый день в снегу, отморозил пятки и большие пальцы ног. Они вздулись. Больно было ночью вставать и ходить, а простуды не было.
Вот и оборона тоже не мед. Танки ползут, кажется, прямо на мой окоп. Конечно, он не может выстрелить в окоп, его снаряд пролетит выше меня. Но своими гусеницами может открыть мой окоп и завалить меня землей, похоронить заживо. Но танк тоже нас боится: если он близко к окопу подползет на длину броска гранаты или бутылки с горючей смесью, то ему тоже конец. А пехота, что за танком идет, боится нашего пулеметного огня и тоже поворачивает назад, вслед за танками. Наступление немцев не удалось. Мы приходим в себя.
С наступлением темноты у нас начиналась другая жизнь: выходили из окопов, раненых отправляли в медсанбат, хоронили убитых, предварительно вынимая из карманов документы. Награды, листы с адресами родных. Затем приводили в порядок себя: вытряхивали одежду от земли и пыли, умывались, ели. Кому повезло – читали письма от родных и близких. Затем все, в том числе и я, заряжали пулеметные ленты, чтобы быть готовыми к новому бою.
В войну совершенно не был организован учет личного состава, хотя во всех подразделениях были писари. Учет был только до наступления.  После наступления учитывали только тех, кто остался в живых. А куда делись остальные? Кто ранен - в какой госпиталь отправлен, кто убит - где похоронен? Эти сведения должны были давать похоронные роты. Для этого они у каждого убитого должны изъять из карманов документы и отправить в штаб, а оттуда уже выслать родным похоронки. На основании этих документов родители и жены погибших должны были получить денежное пособие. А что было? Похоронные роты не у всех забирали документы, торопились быстрее зарыть трупы. Вот, и учет уже нарушен. А как записать? «Пропал без вести» - вот и учли. И те, кто попал в окружение или плен, тоже пропали без вести. А я считаю, что ни один человек не сдался в плен добровольно. Если бы такое случилось, то поднялся бы такой шум! Все политработники день и ночь трубили бы об этом позоре. Досталось бы и командирам того, кто попал в плен. Плена боялись хуже смерти, был неписанный закон: беречь в левом кармане гимнастерки последний патрон для себя.
Вспоминаю ежегодные сообщения нашей районной газеты «Знамя труда» к 9 Мая. В Никольском районе в войну было призвано 9000 человек, вернулись домой после войны 3000. А пропавшие без вести где? Они ведь тоже убиты: кто от пули, кто от снаряда, от мины. А ведь кто-то в плену расстрелян, или умер в газовой камере, или сгорел в печи крематория. Но ведь каждый узник был призван военкоматом, отправлен в часть, принял присягу и под командой командира пошел в бой. А как он погиб, это уже не его вина.
И давно уже пора всех не вернувшихся с войны считать убитыми. И сейчас поисковики находят останки на местах массовых захоронений и с документами, и без. А все еще считается один убитым, а другой пропавшим без вести.
Прошло уже столько лет, как кончилась война. А родные и дети пропавших без вести несправедливо пережили все невзгоды и обиды, стыд и унижение. И сейчас было бы справедливо, если бы их признали убитыми.
До сих пор скрывается много негативного про войну. Совсем недавно я разыскал в Интернете про свою 10-ю гвардейскую дивизию. 10 октября 1943 года я был тяжело ранен при форсировании Днепра. Три месяца лежал в госпитале в городе Харькове. Вернулся в свой 24-й полк в январе 1944 года. Без меня дивизия пошла наступление, чтобы освободить г. Кривой Рог в ноябре 1943-го. На подступах к городу немцы бросили против полка много танков с огнеметами. Полк был окружен. А окружение – это конец. Раненых немцы пристреливают в голову, чтобы с ними не возиться, а живых отправляли в плен, в Германию. От полка остались лишь штаб и полковое знамя. В таком случае полк формируется вновь под этим же номером и флагом.
Когда вернулся из госпиталя, ни командиров, ни солдат прежнего полка не было. Где и что случилось, новички не знали. Я пришел из госпиталя в январе, а в феврале – снова наступление на Кривой Рог. В этот раз освободили его быстро, за три дня. Нас заменила другая дивизия. А мы маршем до Днестра, в Молдавию. Бои там шли ожесточенные. Это были март и апрель 1944 года. Там меня ранило два раза, лежал в госпитале в Тернополе.
Прошел я большой путь в своих кирзовых сапогах – всю Украину, Молдавию, Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию, Австрию. За время войны был пять раз ранен и один раз контужен. В Австрии я встретил радостный День Победы. На День Победы мне было 23 года. Сравниваю сейчас себя со своими внуками и правнуками и удивляюсь, что они в 20-30 лет как будто бы еще совсем дети. А мне казалось на фронте, что я уже пожилой мужчина.
Первую свою награду – медаль «За отвагу» - я получил за форсирование Днепра. Эта медаль ценилась на фронте наравне с орденом. Позднее я был награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны двух степеней, другими наградами. Но радости и гордости таких, как при получении первой награды, я уже не испытывал.
Мне было обидно за солдат и сержантов, которых за форсирование Днепра не наградили. А разве я без них мог что-то сделать? Конечно, нет! А им не только надо было дать медаль, да за такой подвиг и ордена не жалко.
Награждали все больше высокое начальство и «большими» орденами: Александра Невского, Суворова, Кутузова, Ленина, Красного Знамени. Это, конечно, так и должно быть: за их стратегические мысли, за их руководство. Но разве они в разведку ходили, или танк взорвали, или в холодных сырых окопах сидели, или под огнем противника форсировали реку? А, может, в атаку-«мясорубку» ходили? А ведь были и такие ретивые командиры, что самовольно посылали целые роты взять какую-нибудь высотку, например, к Новому году или другому празднику, и получить за это еще один орден. В этом случае считаю, что жизнь людей ценилась не очень.
Я рад, что дожил до такого большого и чудесного праздника – 70-летие Победы над фашизмом. А как мы мечтали об этом на фронте, и как жаль тех, кто не дожил до этого светлого дня!
Автор: И.А. ЧАКШОВ.