Алина Кулькова. Пенза / 22 июня 2016
«Тот, кто забыл о фронте, поплатился за беспечность»

Дневник лейтенанта Александра Столярова. Фото: Алина Кулькова/ Русская Планета

«Русская Планета» прочла дневник солдата Великой Отечественной войны
На фронте всем без исключения запрещали вести дневники, так как автор мог записать информацию, составляющую военную тайну. И вероятность попасть в плен тоже была достаточно высока. Письма и записи перлюстрировались сотрудниками НКВД. Поэтому слишком мало сохранилось рукописных воспоминаний солдат, отправившихся на фронт. Но потертые тетради с заметками — свидетели того страшного времени, хранятся в семейных архивах. Одну из таких корреспондент РП нашел в Пензе у родственников старшего лейтенанта Александра Столярова.

«Стал калекой, не увидев немцев»
Александр Павлович Столяров вел записи между боями. Призванный на фронт в конце июня 1941 года, он дошел до Эльбы. В тетради в коричневом переплете он писал о том, что видел на войне, описывал быт и переживания солдат. РП публикует выдержки из дневника.

«Сообщение о начале войны встретило нас на Шуистском мосту. В этот памятный день, 21 июня, мы впервые в 1941 году всей семьей отправились в лес. Было хорошее солнечное утро, а во второй половине дня пошел дождь, и прогулка была испорчена.
Вымокшие и недовольные возвращались мы домой. Впервые услышанное слово "война" не доходило до глубины сознания до тех пор, пока во дворе нас не встретила с истеричными воплями мать. Для матери это слово говорило о многом — она пережила ужасы Первой мировой, перенесла на плечах тяжести гражданской войны. Война отняла у нее мужа, а теперь она должна отдать в жертву трех сыновей.
Столпившиеся у уличных репродукторов люди с жадностью ловили слова В.М. Молотова: "Враг вероломно напал на нашу Родину". Этот враг рисовался мне в виде семиглавого чешуйчатого чудовища из книжки детских сказок — оно распростерло свои огромные перепончатые крылья над землей, закрыв собой Солнце.
Через неделю: "Повестка военнообязанному Столярову Александру Павловичу. Предлагаю вам 30/VI к 7 ч. утра явиться на сборный пункт Пензенского городского военкомата…"
Отряды формировали в Татищевских лагерях около Саратова. За 10 дней обмундировали, вооружили, снарядили, кое-чему обучили, погрузили в вагон и повезли. Самые ожесточенные бои шли на Смоленском направлении».

Прибыв на место и спрятавшись в лесу, солдаты приготовились к первому бою.

«Жадно прислушивались мы к рассказам бойцов, вышедших из окружения, чистили оружие (здесь следует сказать, что винтовки нам привезли ночью с передовой) тренировались в метании гранат, в стрельбе из пулемета. Когда наступили сумерки и по небу зашарили лапы прожекторов, а в просветы между деревьями молниями засверкали вспышки сигнальных ракет, мы молча вышли из леса и направились на передовую.
Двигались медленно, часто останавливались в ожидании донесений дозора. Ночь темная, где-то далеко в почерневшее небо упиралось зарево пожарища (немцы имели обыкновение ночью поджигать дома для освещения местности)... Изредка слышались одиночные выстрелы. Последние десятки метров до исходного положения ползли. Быстро окопавшись, я малость вздремнул, а когда очнулся, было уже светло.
Выстрелов не было слышно, и, закрыв глаза, можно было представить себе мирный деревенский пейзаж, фактически же перед взором предстали остатки разбитой деревни — покосившийся плетень, полуразрушенный амбар и печные трубы, торчащие из развалин».

Русские солдаты должны были закрепиться на новом рубеже. Автору дневника этого сделать не удалось — в том бою его ранили в правую руку.

«Было до слез обидно, что, не сделав ни одного выстрела и даже не увидев ни одного живого немца, я стал калекой. Сейчас я ношу почетное имя "фронтовик", и, по совести сказать, мне стыдно признаться перед товарищами в том, что на фронте том пришлось мне побыть всего лишь одни сутки».

«Пионеры забросали нас цветами»

Александра Столярова ждали эвакуация вглубь страны и залечивание ран.

«От перевязочного полкового — 8 км, для меня они оказались длиннее 100. Отдыхать приходилось буквально через каждые 100 шагов, хотелось пить, лечь и уснуть, но мой спутник с простреленной кистью руки неумолимо тащил дальше, подбадривая тем, что на большаке нас подвезут.
Так и получилось — транспорт боепитания подвез нас до медсанбата, там накормили, перевязали и повезли в дивизионный эвакогоспиталь. Здесь снова — осмотр перевязки, вливания. 120 км тряслись по Смоленскому шоссе — когда-то это была автострада, а теперь для нас это было автострадание — все изрыто воронками, захламлено автомашинами и повозками (разбитыми), вздувшимися трупами лошадей и остовами сгоревших самолетов.
В Вязьме пионеры нас забросали цветами, упал ко мне на колени букет, собранный ласковой детской рукой, и почему-то к горлу подкатил ком, и на глаза навернулись слезы.
Двое суток пролежал в осиннике на окраине города под открытым небом в ожидании очереди на дальнейшую отправку, рискуя попасть под очередную бомбежку. Здесь сортировали раненых на три категории: "БВ" оставляли долечиваться на месте, "тыл" вывозили в центральную часть и "глубокий тыл" отправляли в госпитали Сибири и Урала — я был отнесен к последней категории.
…Госпиталь, в котором нас разместили в Томске, был расположен на берегу реки Томи. Богатейшая библиотека института была в нашем распоряжении, и, пользуясь вынужденным бездельем, я за три месяца прочитал много полезных книг.
В палате нас было 25 человек, и вечерами, когда выключали свет, я рассказывал прочитанное своим сожителям. Приходили дежурные сестры и врачи. Слушали внимательно, относясь к рассказчику с уважением, лишь изредка в особо чувственных местах раздавались возгласы или реплики».

После выздоровления комиссия определила Александра Павловича к дальнейшей службе в РККА.

«А вот у нас в полку…»
Из-за ограниченных функций правой руки Столярова признали нестроевым и определили писарем в запасной полк. Он располагался в землянках в березовой роще на берегу Иртыша. Ели и спали на тех же столах, на которых работали, причем отдыхать приходилось четыре-пять часов в сутки, а работать все остальное время.

«Все лето прошло в напряженной учебе и подготовке к предстоящей операции, только в начале февраля 43-го выехали в действующую армию в район Старой Руссы — Демьянска.
До станции "Осташково" передвигались поездом, а затем пошли своим ходом на исходное положение. 10 суток ползли на монгольских кобыленках по болотам и лесам Калининской области (ныне Тверская область. —  РП). Ночевать заходили в уцелевшие деревни. С каким радушием встречали нас жители, испытавшие на себе все "прелести" гитлеровского "Нового порядка"! Нам уступали лучшие — теплые места в хате; матери предлагали молоко, предназначенное для детей; старики охотно рассказывали, как нам лучше проехать и далеко за село выходили проводить; ребятишки тут же кружились, оказывая мелкие услуги бойцам и рассказывая про немцев. Утром мы получали хорошо просушенные валенки, портянки и рукавицы.
Вечером 18-го февраля наконец-то мы перешли на походное положение и расквартировались в деревне Теляткино. Деревня была пустая — жители из прифронтовой полосы были эвакуированы в тыл, а мы по-домашнему устроились в просторных теплых избах.
Задымились крестьянские бани, повара суетились около кухонь, сапожник зашивал кому-то оторвавшуюся подметку, старшина распекал заспавшегося неряху. И все же фронт был близко, и тот, кто забыл об этом, крепко поплатился за свою беспечность.
Часов в 10 утра в воздухе появилась пара немецких самолетов. Солдаты, любопытствуя, выскочили на улицу, тем самым обнаружив себя.
Немцы прошлись над деревней и сделали разворот. Заметив этот маневр, я понял, что сейчас начнется бомбежка, но ни бомбоубежищ, ни щелей приготовлено не было, и единственным спасением было срастись с землей и ждать.
От мирного пейзажа не осталось и следа: с двух домов как бритвой сняли крыши, а у одного дома оторвало угол, и видна была топящаяся печь. Как муравьи забегали люди, со дворов слышались стоны раненых, фельдшер в окровавленном халате бегал из избы в избу, оказывая первую помощь.
8 убитых и 9 раненых из нашей роты — вот печальный итог беспечности».

Автор дневника в той атаке получил два ранения в ногу. Для него снова начались мытарства по пересыльным госпиталям, но теперь в более трудных условиях суровой зимы и ограниченности в самостоятельном передвижении.

«Семь пересыльных госпиталей, и каждый переполнен, каждый старался как можно скорее отправить дальше, и редко где интересовались состоянием ран.
…Всех обитателей госпиталя можно разделить на три группы:
Ходячие — главным образом выздоравливающие — это наиболее подвижный народ, днем отсыпаются, режутся в карты, а по вечерам совершают набеги на окружающие деревни в поисках развлечений.
Новички — вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе они рубились. Это загипсованные и забинтованные, с "Балалайками", "Самолетами", костылями — малоподвижные люди лежат и с утра до вечера под впечатлением только что пережитого рассказывают:
– А вот у нас в полку...
– А вот под старой Руссой было...
– Это что, а вот у нас случай был...
Обычно неторопливая речь рассказчика изобилует такими выражениями:
– Катюша заиграла...
– Лука как долбанул...
– Я ему: "Хен де хох", — а он уж со страху подох.
Третья группа — самая малочисленная и спокойная: это шахматисты, шашисты, бумагомараки, чтецы».

Послесловие
Войну Александр Столяров закончил на Эльбе. Первое мая 1945 года встречал на южной окраине Берлина, в апреле был у Франкфурта на Одере, в марте — у Кенигсберга. Домой, в родную Пензенскую область, вернулся в звании старшего лейтенанта.