— Придется вам, Александр Владимирович ехать в Ригу. Местным чекистам надо помочь обезвредить немецко-фашистских шпионов. Так что вам предстоит большая работа…
Так начался этот разговор, предшествующий появлению Тихонова в Риге. Были подробно обсуждены детали командировки. Напутствуя его в дорогу, начальник управления сказал:
— Смотри там в оба, Александр. Фашисты, как видишь, готовятся к войне против нас, и очень важно ликвидировать их шпионские гнезда. Знаю, — продолжал Федоров, — дело это нелегкое, весьма нелегкое, но ты не новичок, опыт у тебя есть, да и по должности тебе положено этим заниматься…
Для того чтобы не привлекать внимания немецко-фашистской агентуры к своей персоне, Тихонов по приезде в Ригу должен был выдать себя за профсоюзного работника.
В Наркомате госбезопасности ему разрешалось появляться только глубокой ночью, предварительно убедившись в отсутствии слежки.
Времени до вечера было много, и Тихонов с вокзала направился в гостиницу “Рим”. Приняв душ и перекусив в буфете, где вместо столов высились огромные пивные бочки, пошел знакомиться с городом.
На улице Бривибас Тихонов нашел здание Наркомата государственной безопасности Латвии и дважды прошелся мимо, подавляя желание немедленно войти и почувствовать себя в знакомой обстановке. Ничего, придется подождать ночи, зато тогда не нужно будет обращаться с расспросами к случайным прохожим. НКГБ он найдет теперь без труда.
Чтобы не выделяться среди окружающих рижан своим московским видом, Тихонов купил в первом попавшемся универмаге плащ и шляпу.
Вечером он рассчитался с гостиницей и перебрался на подготовленную для него квартиру. Она принадлежала ранее какому-то немцу, репатриировавшемуся в Германию, и была полностью меблирована. Новое жилье понравилось. Оно оказалось на улице Красной Армии, недалеко от Наркомата госбезопасности.
Этой же ночью. Александр побывал у народного комиссара государственной безопасности Латвии Ивана Григорьевича Шустрова. Это был плотный мужчина лет сорока пяти, приветливый и добродушный.
— Рад вашему приезду, — сказал он, широко улыбаясь и крепко пожимая руку ночному гостю. — Ну, как устроились?
— Спасибо, хорошо.
— Дел у нас невпроворот, и ваша помощь будет кстати.
Тихонов доложил, с каким заданием он приехал. Попросил ознакомить его с обстановкой в городе и состоянием дел.
— Это можно, — сказал нарком и тут же добавил: — Обстановка у нас весьма тревожная. Впечатление такое, что фашисты вот-вот начнут военные действия против Советского Союза. Видели на улицах города гитлеровских офицеров?
— Да, видел.
— Это из числа тех, кто входит в состав комиссии по репатриации немцев в Германию. Ведут себя нагло. Я не говорю об их агентуре, здесь она глубоко пустила свои корни Каждый день что-то случается.
Шустров вызвал начальника контрразведывательного отдела. В кабинет вошел молодой высокий белокурый латыш с ясными голубыми глазами. Втроем они беседовали более часа. Тихонов узнал, что работающая в Риге германская комиссия по репатриации располагает огромным штатом. Добрая половина ее состава — офицеры абвера1 или СД2. Они восстанавливают связи со старой немецкой агентурой и разворачивают большую вербовочную работу, главным образом среди проживающих в Латвии немцев, русских белогвардейцев и латышей, желающих выехать в Германию.
— Сидишь тут как на пороховой бочке, — невесело пошутил Шустров.
Начальник контрразведки ушел к себе. Собрало, уходить Тихонов, но нарком попросил его задержаться.
Шустров вынул из сейфа какую-то бумагу, по смотрел ее, подумал, как бы колеблясь, говорить о ней или нет, а потом, видимо, решившись, сказал:
— К нам поступило вот это письмо. Автор некто Токарев, активист рижского отделения белогвардейского национально-трудового союза. Ярый антисоветчик. Во времена Ульманиса его статьи в газете отличались особенно злобными нападками на СССР. Мы его не арестовали, потому что острый ревматизм приковал Токарева к постели. Пишет, что хочет сделать важное сообщение, которое, по его словам, не может доверить почте. Может быть, возьметесь? Наши товарищи могут быть известны немецко-фашистским агентам и местным националистам, вы же человек новый. Ну, как? — нарком улыбнулся.
— А не скрывается ли провокация за этим письмом? — раздумчиво спросил Тихонов.
— Вполне возможно, — согласился Шустров. — Но знает этот человек многое, что-нибудь важное мог бы сообщить нам.
— Хорошо, — согласился Тихонов. — Давайте письмо. Договоримся так: я пойду, а вы прикроете.
— Идет. Наши товарищи немедленно придут вам на помощь в случае необходимости. Я распоряжусь, а вы сами договоритесь о взаимодействии.
Рассветало. Тихонов спрятал в карман письмо и распрощался.
Утром его разбудили звуки песни:
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая…
Тихонов выглянул в окно. Колонна красноармейцев шла по улице, четко печатая шаг. Сразу исчезло чувство “заграницы”, владевшее Тихоновым с момента приезда в Ригу. В окно виднелась столица Советской Латвии, частица великой Советской Родины.
Он вспомнил о письме и решил сегодня же навестить Токарева.
2
— Вера, открой. Звонят! — крикнул Токарев.
Он лежал на кровати, стоявшей у окна большой светлой комнаты. Длинная черная борода и такие же волосы на голове, тронутые сединой. На худом, бледном лице застыло выражение страдания, и только карие глаза оставались молодыми. Токареву было двадцать восемь, но выглядел он гораздо старше своих лет.
На его голос из кухни вышла девушка, очень похожая на Токарева. На ходу вытирая руки передником, она прошла в прихожую и вскоре вернулась в сопровождении стройного мужчины в сером костюме.
— Старший лейтенант госбезопасности Тихонов Александр Владимирович, — отрекомендовался вошедший.
— Очень приятно. Токарев Николай Павлович. А это моя сестра Вера, — ответил больной, протянув руку Тихонову. Рука была влажная и холодная.
Хозяин долго и пристально разглядывал гостя.
“Ну, слава богу, человек, кажется, приятный”, — подумал Токарев. Он еще не сталкивался с живыми чекистами и был о них предвзятого мнения.
Сославшись на недосуг, Вера ушла на кухню.
Прежде чем начать разговор по существу, Токарев потребовал предъявить ему документ, удостоверяющий службу Тихонова в НКГБ.
— Поймите, — говорил он, — я вас вижу впервые и не имею права ошибиться. От этого зависит и моя жизнь, и советские государственные интересы.
Требование было резонным. Но Тихонов таких документов с собой не взял. Опасался провокации со стороны белогвардейцев и гитлеровцев.
— Свои официальные документы я предъявлю вам, если придется арестовать или обыскать вас, — сказал Тихонов, — а пока вот ваше письмо. Разве это недостаточное доказательство, с кем вы имеете дело?..
Тихонов говорил полушутливо, чтобы не обидеть Токарева, и достаточно твердо, чтобы поскорее покончить с этой непредвиденной задержкой. Через час, если он не выйдет из дома, в квартиру ворвутся чекисты, а привлекать к Токареву внимание соседей не хотелось. Чувствовал: завязывается что-то интересное и важное.
— Да, достаточно, — ответил Токарев, узнав свой почерк. — Письмо Вера отнесла прямо в приемную НКГБ. Перехват исключается. Каким временем вы располагаете? — тут же спросил он.
— Не больше часа. Из них пятнадцать минут уже прошло.
— В таком случае перейдем к делу.
И Тихонов услышал рассказ о том, как гитлеровская военная разведка при содействии одного из руководителей рижского отделения национатьно-трудового союза нового поколения (НТСНП) Александра Иллюнина завербовала Токарева. Было это незадолго до воссоединения Латвии с СССР. Работал с ним помощник военного атташе немецкого посольства в Риге Карл Шульц. А теперь этот Шульц прибыл в Ригу уже в качестве члена комиссии по репатриации в Германию лиц немецкого происхождения. Несколько дней тому назад он был у Токарева. Шульц рассказал, что абвер создал здесь резидентуру, возглавляемую неким Калнином.
“И не одну”, — добавил про себя Тихонов.
— С ней регулярно поддерживается радиосвязь, — продолжал Токарев, — но для передачи резиденту денег, подробных инструкций и диверсионных средств нужен надежный “почтовый ящик”. Шульц предложил эту роль мне, и я дал свое согласие. Он познакомил меня со своим помощником, сотрудником комиссии по репатриации Вальтером Кранке. Тот теперь будет поддерживать со мной постоянную связь…
Тихонов слушал не перебивая: у него была цепкая память. Лишь иногда, когда речь заходила об именах или датах, он делал пометки в своем блокноте.
Закончив свое сообщение, Токарев приподнялся на локте и достал из-под матраца пухлую пачку советских денег.
— Вот десять тысяч, которые я должен передать Паулю Калнину, резиденту абвера.
Тихонов быстро записал номера купюр.
— Хорошо. Передайте их теперь по назначению. Скажите, Шульц, Кранке и Калнин — это подлинные фамилии?
— Шульц — да. Именно так он был обозначен в списках дипломатического корпуса при Ульманисе. Что касается Кранке и Калнина — не знаю, сам впервые услышал эти фамилии.
Не знал Токарев и тех, кто входит в резидентуру Калнина. Все это предстояло выяснить. Перед уходом Тихонов спросил:
— Николай Павлович, а что побудило вас написать письмо в НКГБ?
— Понимаю, — ответил Токарев, слабая усмешка тронула его тонкие сухие губы, — я старый ваш враг и вдруг сам, по своей воле выступаю с разоблачением гитлеровской разведки, агентом которой состою. Действительно, странно. Но не забывайте, что я все-таки русский и Россия мне по-своему дорога. А фашисты хотят уничтожить не только вас, коммунистов, они замахиваются на Россию, мою далекую и любимую. И тут наши пути расходятся. Это правда и, надеюсь, я сумею вам это доказать!
Слова Токарева звучали искренне.
— Что я могу сказать соседям и знакомым, если кто-либо заинтересуется вами? — спросил Токарев, прощаясь с Тихоновым.
— Скажите, что моя фамилия Кригер и что я приехал в Ригу из Москвы по профсоюзным делам.
— Хорошо. Но как и зачем вы попали ко мне? Знаете, что мне пришло в голову? — оживился Токарев. — Скажем так: вы познакомились с Верой в городе и приходите к ней, а не ко мне. Таким образом, наше знакомство носит случайный и, так сказать, побочный характер.
— Приемлемо, если, конечно, Вера Павловна тоже согласна, — ответил Тихонов, глядя на вышедшую проводить его девушку.
— Верунчик, ты как? — обратился к ней брат.
— Пожалуйста, если тебе это надо, — она слегка подняла плечи, как бы показывая, что ей это совершенно безразлично. — Я работаю здесь неподалеку и часто в обеденный перерыв захожу в кафе “Луна” выпить чашечку кофе. Скажем, там мы с вами и познакомились.
— Отлично. Благодарю вас, — Тихонов крепко пожал руку своей новой знакомой. Ему понравилась эта спокойная и рассудительная девушка.
Ночью Тихонов отправил в Москву подробную докладную о полученных от Токарева сведениях. Достал из стола новую папку, вложил туда копию докладной. С тех пор все основные документы дублировались в деле, заведенном в центре. Дело так и назвали — “Дубль”.
3
Федоров, получив докладную, распорядился собрать все материалы, имевшиеся на Шульца, и список лиц, поддерживавших ранее с ним связь, и немедленно направить в Ригу. Тихонову надлежало проверить, не поддерживают ли они связь с немецко-фашистскими разведчиками в настоящее время.
Комиссар сразу понял, что дело “Дубль” по мере своего развития потребует от Тихонова огромных усилий и затраты времени. Он не мог освободить его от основной задачи — оказания помощи наркомату Латвии в работе против гитлеровской разведки, но распорядился командировать в Ригу лейтенанта госбезопасности Андрея Алексеевича Балакова. Балаков должен был взять на себя всю “аппаратную” работу по делу “Дубль”, за Тихоновым оставалась связь с Токаревым и общее руководство делом.
В шифрованной телеграмме Федоров предложил Тихонову тщательно проверить полученные от Токарева сведения и в дальнейшей работе с ним учитывать возможность провокации…
Тихонов невольно усмехнулся. Это же элементарные вещи! Но Александр знал, что комиссар, человек уже немолодой, очень дорожил своей репутацией и потому во всяком деле проявлял осторожность. Именно Федоров настоял на том, чтобы Тихонов выдал себя в Риге за “профсоюзного работника”. И вот, с первых же шагов по делу “Дубль””, это пригодилось, старик, как всегда, оказался прав.
Тихонов решил прежде всего проверить, действительно ли Токарев знает Шульца и Кранке. Оба они числились в списках репатриационной комиссии. Токарев безошибочно и твердо опознал их на предъявленных ему фотографиях. Александр Иллюнин, руководитель рижского отделения НТСНП, действительно был резидентом фашистской разведки в буржуазной Латвии. За несколько дней до приезда Тихонова в Ригу он был арестован советскими органами государственной безопасности при довольно необычных обстоятельствах
В рижском порту грузчики уронили на землю шкаф. Шкаф раскололся и из-под обломков, как цыпленок из яйца, появился Иллюнин. Таким путем гитлеровская разведка пыталась вывезти в Германию своего резидента, спасая его от неминуемого ареста.
Рассказывая следователю о своей враждебной деятельности, Иллюнин упомянул и о привлечении им Токарева для работы на гитлеровскую разведку. Поддерживают ли гитлеровцы связь с ним в настоящее время, он точно не знал, но предполагал, что должны, так как Шульц интересовался у него состоянием здоровья Токарева…
Тихонов, довольный, прошелся по комнате. Итак, первое сообщение Токарева подтвердилось. Осталось еще одно звено — Калнин. Найти его было затруднительно: фамилия и имя очень уж распространенные, да и неизвестно, подлинные ли. И тут выручил Токарев. Он сообщил, что Калнин должен прийти к нему за деньгами. Наблюдение показало, что от Токарева Калнин поехал на один из заводов, показал в проходной свой пропуск и прошел.
“Значит, он там работает”, — подумал Тихонов.
Однако проверка по заводскому отделу кадров ничего не дала. Калнинов было много, но все оказались “не те”.
“Куда же он делся? — размышлял Тихонов. — Где его искать? А может, у него еще есть какая-то фамилия?..”
Позже Тихонову принесли фотоснимки Калнина, сделанные в момент выхода его из дома Токарева. На следующий день Балаков показал их некоторым вполне надежным работникам завода и без особого труда выяснил, что под именем “Пауль Калнин” скрывается радиотехник Пауль Круминьш, проживающий по улице Кирова. Круминьш был холостяком, работал хорошо, но характеризовался человеком замкнутым и друзей на заводе не имел.
— Поздравляю, Андрей, ты просто молодец, — сказал Тихонов. — Однако работа только начинается. Остается “немного”: выяснить состав резидентуры и практическую деятельность шпионов. А потом совсем “мелочь”: их надо будет еще поймать и изобличить.
Наутро Балаков вместо наркомата направился на квартиру Тихонова. Почти весь день они составляли план по делу “Дубль”.
— Наш план я немедленно отправлю начальнику управления, — сказал Тихонов. — И, если Москва одобрит, сразу же приступим к его реализации. А теперь, Андрей, иди отдыхать…
Москва план одобрила. Сообщая об этом, Федоров строго-настрого предупредил Тихонова: наблюдение за Калнином–Круминьшем вести осторожно, чтобы не обнаружить себя и не дать ему скрыться, замести следы.
Теперь за Круминьшем велось постоянное наблюдение. Постепенно вырисовывался состав резидентуры абвера, возглавляемой Калийном.
4
Тихонов уже заканчивал беседу с Токаревым, когда кто-то постучал в дверь. Александр вопросительно посмотрел на Токарева. Тот недоумевающе пожал плечами.
Но вот Вера ввела в комнату двух мужчин. Они были в штатском, но выправка выдавала кадровых военных.
— Разрешите, Александр Владимирович, представить вам господина Шульца и господина Кранке! — произнес Токарев, стараясь скрыть смущение.
Шульц и Кранке поочередно галантно раскланялись и уставились на Тихонова изучающими взглядами.
— Кригер, Александр Владимирович! — в свою очередь, отрекомендовался Тихонов, наклонив голову.
“Вот она и западня”, — подумал Тихонов.
У него в кармане лежала только что отснятая пленка с условиями связи между радиостанцией Калнина и радиоцентрами абвера в Берлине и Кенигсберге. Токарев еще вчера получил этот документ от Кранке для передачи Калнину и дал знать Тихонову. И вот теперь, когда в кармане такая неопровержимая улика, появляются эти двое. Видимо, подстроил Токарев. Что делать? Мысли лихорадочно проносились в голове, но Тихонов не знал, как ему поступить. Об эффективном сопротивлении нечего и думать. Надо немедленно покинуть квартиру. Его размышления прервала Вера:
— Пойдемте ко мне, Александр Владимирович, — сказала она. — Не будем мешать Коле и его друзьям. — С этими словами Вера взяла его за руку и увела в свою комнату.
Некоторое время они стояли молча. Вера смотрела в окно и о чем-то думала. Послышался стук двери — кто-то ушел. Сквозь стену глухо доносились возбужденные голоса Токарева и Шульца.
Вдруг Вера резко обернулась к Тихонову. Худенькая фигурка девушки дрожала, в глазах стояли слезы.
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала она. — Поверьте, это не так. Появление этих господ для Коли такая же неожиданность, как и для вас.
— Не будем заниматься чтением моих мыслей. Я сейчас думаю о том, как бы скорее покинуть вашу квартиру, — сухо сказал Тихонов.
— Это не трудно. Из кухни есть выход во двор. Я провожу вас до ворот. Если немцы посмеют захватить вас, я подниму крик, позвоню в НКГБ.
— Благодарю вас, Вера Павловна Покажите черный ход, а провожать меня не надо. Просто последите за улицей из окна.
Последние слова Тихонов сказал на кухне, когда Вера отпирала ему дверь. Он крепко пожал ей руку и шагнул за порог. Пока Александр спускался по грязной полутемной лестнице, Вера стояла у открытой двери, чутко прислушиваясь к его шагам. А когда дверь во двор захлопнулась, она быстро возвратилась в комнату и прильнула к окну. Тихонов торопливо шел по противоположной стороне улицы. Когда его фигура скрылась из виду, Вера села. Она почувствовала страшную усталость, как от тяжелой работы. Если бы Вера посмотрела на улицу, то заметила бы Кранке, следовавшего за Тихоновым на почтительном расстоянии.
Александр по дороге трижды проверял, нет ли за ним наблюдения. Однако опытный Кранке сумел остаться незамеченным. Тихонов так беспокоился о пленке, что не стал дожидаться ночи, а тут же направился в здание НКХБ. И это не ускользнуло от глаз Кранке.
В это время в кабинете Балаков, наклонив свою лобастую голову, старательно чертил схему резидентуры Калнина.
— Брось! Кажется, мы работаем впустую, а немцы играют с нами, — сказал Тихонов, устало опускаясь на стул.
И он рассказал о том, что произошло. Высказал предположение о двойной игре Токарева.
— Ты уверен, что Вера обманула тебя, когда говорила о том, что приход Шульца и Кранке для них неожиданность? — спросил Балаков.
— Вероятно, она говорила искренне. Но телефон стоит у кровати Николая, и она могла просто не знать, что он дал знать Шульцу о мрем приходе.
— Но ведь и ты этого не знаешь. Предполагать можно все, что угодно, а в нашем положении мы обязаны точно знать, на кого же в действительности работает Токарев.
Тихонову оставалось только согласиться со своим хладнокровным и рассудительным помощником. Они принялись заново анализировать все, что знали о Токареве и его поведении с момента первого визита к нему.
Тем временем Кранке возвратился в квартиру Токарева и доложил Шульцу, что Кригер вошел в здание НКГБ и там остался. В бюро пропусков он не заходил, судя по уверенному поведению при входе в здание, можно предположить, что он чекист, а не случайный посетитель.
Шульц, глядя на Токарева, злобно прошипел:
— Вы и теперь будете говорить сказки о том, что ваш Кригер “профсоюзный деятель”?
— Да, именно так он отрекомендовался, когда Вера привела его к нам. — Николай Павлович позвал сестру и попросил рассказать, где и как она познакомилась с Критером.
Вера прекрасно сыграла свою роль. Она повторила согласованную с Тихоновым легенду их знакомства, присочинив на ходу некоторые мелкие подробности, от чего ее рассказ прозвучал еще убедительнее.
Шульц и Кранке устроили Вере перекрестный допрос, стараясь запутать ее, но это им не удалось. Вере помогло отличное знание обстановки, выбранной ею для своего мнимого знакомства с Кригером. Ей ничего не надо было придумывать, отвечала на их вопросы так, как и могло быть в кафе “Луна”. Оставалось только представить мысленно Кригера, просящего разрешения сесть за ее столик.
Токарев волновался за сестру и восхищался ее спокойствием. А когда гитлеровские разведчики становились наглыми и допускали грубости, она довольно едко высмеивала их.
Всему бывает конец. Иссякли вопросы и у абверовцев. Они удалились, пообещав продолжить проверку Кригера.
— Мы еще вернемся к этому вопросу, — заявил Шульц. В его тоне звучала угроза.
Вера заперла за ними дверь и, обессиленная, села на кровать в ногах у брата.
— Прошу тебя, Коля, не впутывай меня больше в свои авантюры!
— Не могу понять, зачем Тихонов отправился прямо на работу? — недоумевал Токарев. — Неужели для отвода глаз он не мог зайти, к примеру, в Совет профсоюзов?
Так все лица, причастные к этому эпизоду, остались недовольны друг другом.
После долгого обсуждения Тихонов и Балаков пришли к выводу, что Токарев, вероятно, все же их не обманывает. Немалую роль сыграло заключение компетентных в радио товарищей. По их мнению, условия связи, полученные от Токарева, вероятно, являлись новыми или резервными для уже известной нелегальной радиостанции, за которой велось наблюдение. Подтвердить это предположение можно будет, когда рация выйдет в эфир цо этим условиям.
— Почему же вы до сих пор не захватили эту радиостанцию? — опросил Тихонов у Яниса, одного из начальников отдела.
— Рация блуждающая. Работает в радиусе 50–70 километров от Риги и каждый сеанс меняет дислокацию. Выходит в эфир не более чем на тридцать минут — время явно недостаточное, чтобы поисковая группа могла успеть прибыть на место.
— Ясно, товарищ Янис. Давайте заключим союз. Вы немедленно сообщите мне, если рация заработает по переданным вам условиям, а мы поможем вам захватить эту блуждающую точку!
Янис молча протянул руку в знак согласия. Он был вообще немногословен, этот большой белокурый улыбчивый латыш.
От связи с Токаревым чекисты имели гораздо больше, чем могли иметь гитлеровцы. Баланс был явно не в их пользу. Тихонов решил: связи с Токаревым не прерывать.
Шульц и Кранке ломали голову над тем же вопросом — не предал ли их Токарев? Правда, рассказ Веры звучал искренне. По-видимому, Кригер действительно сначала познакомился с ней, а она уже ввела его в дом и познакомила с братом.
А как быть с посещением Кригером здания НКГБ? Этот вопрос оставался неясным. Но решили, мало ли по какому делу мог приходить туда прибывший из Москвы профсоюзник. Словом, при очередном свидании с Токаревым Шульц заявил ему.
— Если бы мы не знали вас как ярого врага Советов, то сразу бы уничтожили. Имейте в виду, если Кригер действительно работает в Совпрофе, то крутится и в НКГБ. Не подавайте виду, что вам известно об этом. Мы попытаемся использовать его в своих целях.
Токарев одобрил эту затею. А Шульц продолжал:
— Вы, конечно, знаете Ингрид, вы вместе учились на юридическом. Помните, такая сухопарая, долговязая рыжая лошадь? — Шульц раскатисто расхохотался своей остроте. — Ингрид полулатышка, полудатчанка, но дед ее был немец и потому она репатриируется в свой фатерланд, Великую Германию. Так вот, ваша задача — познакомить Ингрид с Кригером и натолкнуть его на мысль, что дтой девушке, уезжающей в Германию, можно дать какое-либо поручение. Чекисты не устоят перед соблазном, а нам это и надо.
Токарев помнил Ингрид. Ходили упорные слухи, что она — немецкий агент.
— Подать мысль не трудно, но вопрос в том, как поведет себя Ингрид?
— Пусть это вас не беспокоит, согласие Ингрид я гарантирую, — ответил Шульц.
Теперь Токарев уже не сомневался в том, что она действительно агент фашистской разведки. Надо предупредить об этом Тихонова.
Александр не заставил себя долго ждать Он появился у Токарева точно в условленное время, был оживлен и приветлив, ничем не выдавая своих еще не полностью рассеявшихся подозрений. Токарев, наоборот, встретил его довольно хмуро.
— Вы посетили НКГБ, когда ушли от меня в прошлый раз. Кранке вас выследил. Признаться, нам с Верой нелегко пришлось, когда он вернулся, — говорил Токарев, криво усмехаясь.
— Я не был в НКГБ Кранке разыграл вас, а вы и поверили! — ответил Тихонов. Ему не хотелось признаться в своей оплошности и надо было успокоить Токарева.
Это была “ложь во спасение”. Тихонов увидел, как Токарев облегченно вздохнул и лицо его посветлело.
— Абверовцы затевают с вами какую-то игру. Шульц поручил мне познакомить вас со своим агентом Ингрид, — сказал Токарев.
— Конечно, “профсоюзник” Кригер может не придавать никакого значения знакомству с ней и тем самым косвенно подтвердить свою непричастность к органам госбезопасности, — продолжал Токарев. — Но, мне кажется, это может неблагоприятно отразиться на моем положении. Усилит подозрения, имеющиеся у Шульца. Лучше, если я буду им “подыгрывать”.
— А мне кажется, Николай Павлович, прежде чем решать этот вопрос, следует разгадать, зачем это нужно Шульцу. Чего хочет добиться абвер с помощью Ингрид?
— Ингрид глупа. Не думаю, чтобы абвер поручил ей что-либо серьезное. Она едет в Кенигсберг и, вероятно, ее просто хотят использовать как приманку для выявления ваших сотрудников, которые будут работать с ней в Восточной Пруссии.
— Хорошо. Мы подумаем, что делать с этой Ингрид, — заключил беседу Тихонов.
А подумать было над чем. Контакт с агентом абвера не входил в планы Тихонова. Верить Ингрид нельзя, серьезного задания ей не дашь. Токарев, пожалуй, прав. Абвер через Ингрид хочет выйти на советских разведчиков, работающих в Восточной Пруссии. Ну, положим, этого легко избежать. Достаточно не устанавливать там личную связь с ней. А здесь? Он не знает, с какими заданиями Шульц и Кранке будут направлять ее на каждую встречу с ним. Значит, придется быть предельно собранным, тратить уйму времени и сил на проверку и анализ ее сообщений, чтобы суметь отделить ложь от правды, строить свои отношения с Ингрид так, чтобы гитлеровские разведчики не догадались о том, что ему известно ее истинное лицо. Последнее грозило провалом Токареву, а рисковать этим нельзя.
Свои соображения он подробно изложил в шифртелеграмме, отправленной в Москву. Он не упустил и соображении Токарева.
Ответа долго не было, видимо, Федоров думал. Наконец, пришла телеграмма: договориться с Ингрид о помощи советским органам госбезопасности. “Успех дела “Дубль” пока целиком зависит от доверия абвера к Токареву, — писал Федоров. — Это доверие уже подмочено вашим неосторожным заходом в НКГБ. Шульц прав: по логике вещей мы должны ухватиться за Ингрид, а если этого не делаем, значит повод для опасений мог нам дать Токарев. Шульц может отвести Токарева от резидентуры Калнина…
После отъезда Ингрид в Кенигсберг мы планируем ряд мероприятий…”
Соратники Ф.Э.Дзержинского, к числу которых относился и Федоров, всегда стремились, чтобы их сотрудники не просто выполняли полученные поручения, но и понимали глубину, масштаб проводимой работы. В конце телеграммы следовали неизменные, “федоровские”, предупреждения — “при работе с Ингрид соблюдайте максимальную бдительность и осторожность”. Тихонов отнесся к этому предупреждению спокойно. За промах с Кранке он заслуживал более серьезного внушения и даже взыскания Обошлось!
С Ингрид Тихонов познакомился у Токарева. У нее было унылое длинное лицо, крупный нос Потому-то Шульц и называл ее лошадью. Зато большие выразительные глаза сглаживали это неприятное впечатление.
После нескольких необходимых для ее “изучения” встреч Тихонов повез Ингрид на взморье и там, гуляя в очаровательном, утопающем в зелени хвойного леса дачном поселке Дзинтари, предложил ей помогать советским органам государственной безопасности. Она сразу же согласилась. В уме прикидывала вознаграждение, которое может получить от Шульца за выполнение его поручения.
Обратно шли по пустынному пляжу вдоль рижского взморья. По самой кромке. Александр следил за набегавшими волнами и отводил Ингрид в сторону, чтобы не оказаться в воде. А она дурачилась и, наоборот, тащила его за собой в воду.
С моря дул холодный ветер. Когда дошли до Майори, Александр пригласил свою продрогшую спутницу в ближайшее кафе. Горячий крепкий кофе со знаменитым рижским “Бальзамом” и пирожные, до которых Ингрид была большая охотница, быстро согрели ее. Она кокетничала с Тихоновым и все допытывалась, какие задания ей придется выполнять. Александр изображал из себя галантного кавалера, угощал Ингрид и просил не думать о делах. Такая роль давалась ему с трудом. Он-то как раз и думал о делах, ожидавших его в Риге, пока прохлаждался на взморье с “дамой”, глубоко ему безразличной.
И утешал себя: “Ничего не поделаешь Нужно, Саша, нужно!”
5
Вскоре Токарев передал кальку, на которой была изображена какая-то обезличенная схема. Кранке сказал ему, что Калнин знает, для чего она предназначена. Балаков снял копию, и уже два часа вместе с Тихоновым они ломали голову, тщетно пытаясь расшифровать значение кружочков с номерами, связанными между собой пунктирными линиями. Некоторые кружочки обведены красным карандашом.
Вошел Янис. Он вертел в руках какую-то бумагу и старался напустить на себя безразличный вид, однако это ему не удавалось.
— Есть новости? — спросил Тихонов.
— Еще какие! — воскликнул Янис. — Удалось запеленговать нелегальную радиостанцию, работавшую по условиям, полученным от Токарева. Теперь можно с уверенностью сказать, что это та самая блуждающая рация, за которой мы пока безуспешно охотимся, и принадлежит она резидентуре Калнина.
Янис просил попытаться выяснить через Токарева, хотя бы приблизительно, место и время следующего сеанса и дал слово, что тогда они возьмут, наконец, “эту чертову радиостанцию”.
Тихонову пришла в голову мысль показать мучавшую его схему Янису. Тот долго всматривался, потом сказал:
— Что-то очень знакомое. Определенно я эту схему где-то видел. Дай мне ее на часик, покажу своим ребятам. Может, кто и вспомнит.
— Возьми, — охотно согласился Тихонов. У него голова начинала трещать от бесплодных попыток разгадать тайну кружочков с номерами.
Спустя несколько дней в кабинет Тихонова ворвался Янис. Он был в форменном плаще и фуражке, на тоненьком ремешке через плечо висел огромный маузер в деревянной кобуре.
— В эфире рация “Дубль”! Едем брать!
— Я с вами, — сказал Тихонов, надевая шляпу и доставая из сейфа свой табельный “ТТ”.
“Оппель-капитан” и легковой “газик” с поисковой группой мчались за город. Дорога шла через Межапарк. Яркая майская зелень ласкала глаз, мелькали цветы, стволы огромных сосен золотились от солнца. Все кругом располагало к отдыху, дышало миром и спокойствием. Но Тихонов и Янис ничего этого не замечали. Они размышляли
— Послушай, Янис, — наконец нарушил молчание Тихонов, — возьмем радиста, надо же немедленно брать и всех остальных? А у нас еще и плана нет. Калнин и часть его агентов могут скрыться Может быть, ограничимся пока выяснением места, откуда велась радиопередача, и установим наблюдение за радистом?
Янис нахмурил брови. Обычная застенчивость исчезла. Лицо его стало твердым.
— Я тоже об этом подумал. Но ведь Шустрову нужен радист, и нам во что бы то ни стало надо его взять. Вряд ли Калвин уйдет. За ним ведь наблюдают…
Машины выскочили из парка и понеслись на предельной скорости. Вдали показался небольшой поселок. При приближении к нему характерный звук морзянки, слышимой всю дорогу, внезапно прекратился. Рация ушла из эфира.
Остановились у первых домов. Тихонов, Янис и радист-поисковик с висевшей у него за плечами аппаратурой вылезли из машины и обсуждали, что делать. В сторонке закуривали два красноармейца с винтовками, всем своим видом как бы показывая наше дело солдатское, что прикажут, то и сделаем.
А в это же время в одном из крайних домов Калнин и его сообщники с тревогой наблюдали в окно за поведением чекистов. Абверовские агенты уже собрали рацию, упаковали ее в чемоданчик и тоже обсуждали создавшееся положение. У них было два возможных решения: уходить огородами и полем к лесу, до которого было метров пятьсот, или оставаться на месте и при необходимости принять бой. Их было трое, и все хорошо вооружены.
Калнин решил оставаться на месте. Во-первых, рассудил он, они в укрытии, а чекисты вынуждены приближаться к дому по открытому месту, а во-вторых, за ними первый выстрел, можно подпустить чекистов поближе и бить наверняка, распределив заранее, кто в кого стреляет. Первый залп выведет из строя троих, а с двумя оставшимися справиться будет нетрудно. Этих преимуществ шпионы лишались при попытке к бегству. Если бы они и успели оторваться от чекистов, то красноармейцы откроют огонь из винтовок, и от пуль не убежишь.
Калнин смотрел на чекистов, а в душе вскипала ярость. В который раз вспоминалась ему радиомастерская, где он работал “до Советов”. Мастерская принадлежала его дяде. Он единственный ее наследник. Дядя уже стар, скоро умрет, и тогда он, Пауль Круминьш, хозяин. Он уже строил планы расширения “своей” мастерской. И тут все мечты были перечеркнуты воссоединением Латвии с СССР. Не стало ни дяди, ни наследства. Хорошо, что подвернулся Шульц. Калнин поверил в то, что Гитлер разобьет русских и тогда вновь возродится буржуазная Латвия. Он, как минимум, получит свою мастерскую, а может быть, “за услуги перед рейхом” фашисты дадут что-нибудь побольше.
Так думал Калнин, сжимая пистолет.
Жизнь чекистов висела на волоске. К счастью, до столкновения не дошло.
Когда рация прервала работу, Янис сразу понял, что их опергруппа обнаружена. Машины еще ее достигли поселка, значит, рация где-то на его окраине. Но где? В одном из первых трех домов, откуда далеко просматривалась дорога, или где-то в сарае, а то и на свежем воздухе в кустах, и за деревьями?
Оцепить бы сейчас поселок и обыскать все дома, постепенно сжимая кольцо оцепления. Но для такой операции необходимо иметь хотя бы взвод людей, а с ними было лишь два красноармейца и радист. Начинать же обыск без оцепления, значило насторожить врагов, они успеют скрыться.
Янис мучительно думал. Обидно было возвращаться в Ригу с пустыми руками. Тихонов молчал. Янис отвечает за операцию, пусть сам принимает решение. Он был уверен, что Янис сам откажется от попытки захвата рации.
Янис направился к дому, где находился Калнин с сообщниками, за ним двинулась вся группа. Янис вполголоса приказал рассредоточиться…
А в доме приказания отдавал Калнин.
— Штатского беру на себя, — сказал он, прицеливаясь в Тихонова. — Высокого, с маузером, бери ты, — обратился он к наблюдателю, — а ты сними своего коллегу-радиста. Подпустить к самому крыльцу и стрелять наверняка. Когда этих свалим, переносить огонь на красноармейцев.
В последнюю минуту Янис заколебался. Всем своим существом он понял: прав Тихонов, Калнина и его сообщников им не взять. У дома — а это сразу заметил Янис — их могут встретить плотным огнем. А к чему идти на рожон? Нет, Янис не был трусом; если потребуется, он и один пойдет против десятка врагов. Сейчас он думал о другом — как взять врагов без потерь, не провалить, а выполнить операцию до конца.
“Нет, нас мало и мы их не возьмем, — подумал Янис. — Уйдет Калнин, уйдут другие, не захватим и радиста”.
Он замедлил шаг, подозвал к себе Тихонова и тихо, но решительно сказал:
— Операцию отменяю. Идем к машинам…
— Согласен, — также шепотом ответил Тихонов и облегченно вздохнул.
Обратно ехали молча. Янис был мрачнее тучи. Тихонов не выдержал.
— Да не переживай ты так, — сказал он, — даю слово: поймаем мы твою “чертову рацию”, и в самое ближайшее время.
— Желаю успеха, — пробурчал Янис обиженным тоном.
— При ближайшем твоем участии, — заверил Тихонов.
— Слово?
— Слово! — рассмеялся Александр.
Янис повеселел.
О постигшей их неудаче доложили наркому. Шустров посмеялся над неудачливыми “охотниками”, но в душе был доволен. Он понимал, что операцию по делу “Дубль” надо проводить одновременно, после тщательной подготовки.
6
Обстановка в Риге становилась все более тревожной. В штаб Прибалтийского военного округа, к пограничникам и в НКГБ с каждым днем поступало все больше сведений о подготовке фашистской Германии к нападению на СССР. Гитлеровская разведка забрасывала агентуру с заданиями чисто военного характера. Спешно свернула свою работу и выехала в Германию репатриационная комиссия. Агенты, оставленные ею в Латвии, при аресте их органами госбезопасности давали показания о полученных ими заданиях “на случай войны”.
Советские чекисты напрягали всю свою энергию, работали дни и ночи напролет, выявляя и пресекая враждебную деятельность агентов иностранных разведок, буржуазных националистов и просто антисоветчиков, сеявших панику среди населения.
Дело “Дубль” близилось к своему завершению. За Калийном и его резидентурой велось постоянное наблюдение. Тихонову удалось договориться о помощи с неким Арвидом, тем самым, который предоставлял Калнину автомашину и охранял радиостанцию во время работы. А Балаков наладил постоянное наблюдение за Калийном по месту работы, Калнин и не подозревал, что все его действия становятся известными чекистам. В беседе с Арвидом Тихонову удалось выяснить, что когда Калнин едет на радиосвязь, то берет с собой кроме условий связи еще два словаря: немецко-русский и русско-немецкий. Это давало основание предположить, что словари используются для зашифровки и расшифровки радиограмм. Предположение оказалось верным, и все перехваченные Янисом радиограммы, полученные и отправленные Калийном, были расшифрованы чекистами-криптографами, этими незаметными и самоотверженными тружениками невидимого фронта.
Теперь вся практическая деятельность абверовской резидентуры была как на ладони.
Решение об аресте Калнина и связанных с ним шпионов ускорили два обстоятельства: из перехваченной чекистами радиограммы стало известно, что резидентуре Калнина абвер предписывал в первый же день войны нарушить телефонно-телеграфную связь в Риге, “руководствуясь переданной вам схемой”. Во-вторых, от Ингрид, выехавшей в Кенигсберг, пришло письмо с закодированным сообщением о том, что Гитлер нападает на СССР в ближайшие дни. Тихонов не хотел верить этой немецкой шпионке, подставленной ему абвером, однако ее сообщение совпадало со многими другими сигналами.
Тихонов приступил к составлению плана операции. Дал задание Балакову детально изучить обстановку и определить численность наряда и расстановку людей с тем, чтобы исключить возможность побега кого-либо, а сам принялся заново изучать дело.
Вот она “схема”. Янис так и не смог определить, что она означает. Не сумели сделать это и криптографы. Тогда Александр снова пошел с этой “схемой” к Токареву. И тот припомнил, что Кранке говорил Шульцу о необходимости передать Калнину средства для диверсий. Шульц, по своему обыкновению, расхохотался и ответил: для того чтобы свалить столб или сломать распределительную коробку, нужны только пила да топор, а эти средства Калнин и сам найдет. Вернувшись от Токарева, Тихонов пошел к начальнику отдела, ведавшему проводной связью НКГБ, и показал ему схему. Тот, не задумавшись, ответил, что это схема телефонной связи города Риги. Кружками с номерами отмечены столбы, а красным карандашом обведены те из них, на которых имеются распределительные коробки. Начальник показал висевшую на стене точно такую же схему, но не обезличенную копию, а изданную Рижским телефонным узлом со всеми необходимыми пояснениями. Схема была издана “только для служебного пользования” и была прикрыта шторкой.
Так неожиданно просто раскрылась тайна схемы Теперь следовало подумать, как предупредить диверсии. Когда репродукторы разнесут грозное слово “война”, связь в столице Латвии должна действовать бесперебойно
Шустров просил Тихонова информировать о полученных сведениях наркомат внутренних дел и выяснить, что может сделать НКВД Латвии для усиления охраны телефонной станции и линий связи
Народный комиссар внутренних дел Новак, коренастый мужчина средних лет, выслушав Тихонова, задумался.
— Уверяю вас, товарищ нарком, сведения верные, — не выдержал Тихонов.
Как показалось Тихонову, Новак с удивлением поглядел на него.
— А я и не сомневаюсь. Но ведь ловить диверсантов, кажется, ваша задача?
— Одних поймаем, но могут оказаться и другие, — спокойно отпарировал Тихонов. Его злило, что Новак, вместо того чтобы принять необходимые меры, все еще размышляет.
— Вот ты думаешь, какой бюрократ этот Новак? — сказал нарком, неожиданно улыбнувшись. — И ошибаешься. Я думаю о том, где взять нужное количество людей. Наличных сил у милиции не хватает. Надо обращаться в Москву. Через НКВД СССР договариваться с наркоматом связи, а тот, в свою очередь, будет испрашивать дополнительные ассигнования в наркомфине. А война может начаться со дня на день, мы-то с вами это здесь чувствуем. Значит, надо искать другой путь. Едем в ЦК партии, — неожиданно сказал Новак.
Он надвинул на лоб свою васильковую фуражку и решительным шагом вышел из кабинета. За ним пошел и Тихонов.
Их принял один из секретарей ЦК. Старый латыш. Высокий, худощавый, лицо в глубоких морщинах, светлые волосы поседели — видно, трудная жизнь была за плечами этого старого большевика.
Выслушав Новака и Тихонова, секретарь ЦК сказал:
— Обратимся к опыту нашей партии. Когда было трудно, когда для борьбы с врагами революции нужна была вооруженная сила, партия создавала из коммунистов и комсомольцев части особого назначения, ЧОН. Чоновцы работали на производстве, а после работы проходили обучение и несли службу. Нам необходимо усилить охрану не только линий связи, но и других объектов. Вот и создадим нечто вроде ЧОНа из коммунистов, комсомольцев и рабочих-добровольцев, а назовем — рабочая гвардия. Мы уже думали об этом. Штаб округа обещал помочь оружием и инструкторами. А командиров дадите вы — НКВД и НКГБ. Согласны?
— Согласны, конечно, согласны!
— Тогда так и сделаем. Но вопрос об увеличении штатов промышленной милиции ставьте своим порядком. Мы вас поддержим по партийной линии. Рабочая гвардия — это временный выход из положения
Первый батальон рабочей гвардии был сформирован за несколько дней до начала войны. Одна рота этого батальона поступила в оперативное подчинение НКГБ и разместилась в помещении телефонной станции. Патрули рабочей гвардии охраняли наиболее важные линии связи.
…Тихонов читает письма Ингрид. Читать трудно, почерк у нее ужасный: крупные корявые буквы, некоторые фразы недописаны. Такая она и в жизни, экспансивная, шумливая, с частой сменой настроения, но с практической сметкой и острая на язык. До ее отъезда в Кенигсберг Александр встречался с Ингрид несколько раз. Поскольку предполагалось использовать ее против абвера, то в его задачу входило оставить у Ингрид возможно лучшее впечатление о советской контрразведке. И, кажется, это удалось. Пирожное, “Бальзам” в сочетании с неизменной вежливостью и предупредительностью сделали свое дело. По словам Токарева, Ингрид, прощаясь с ним перед отъездом, была “обворожена знакомством с советским офицером”, а Шульца называла не иначе, как хамом и свиньей.
Вспоминался такой эпизод. Беседуя с Ингрид о ее знакомых, Тихонов спросил, кого она знает из немецкой комиссии по репатриации. Ингрид смутилась, а когда справилась с замешательством, з числе других назвала также Шульца и Кранке.
— Прошу вас, — говорила Ингрид, — пусть это останется между нами. Они просили о нашем знакомстве никому не говорить!
— Но почему же? Что в этом секретного?
— Они разведчики, — оглядевшись по сторонам, полушепотом проговорила Ингрид.
Вначале она пробовала сочинить что-то маловразумительное, когда рассказывала о своем знакомстве с Шульцем и Кранке, потом после вежливых, но жестких вопросов Тихонова разревелась и рассказала о своем сотрудничестве с гитлеровской разведкой.
В то время Тихонов расценил эти слезы и признания как заранее запланированный фашистами ход, как начало игры в “агента-двойника”. Сейчас, перечитывая свои записи о встречах с Ингрид, вспоминая рассказы Токарева о ней и ее письма из Кенигсберга, он все больше склонялся к тому, что Ингрид пишет правду.
“Мама серьезно заболела, но я надеюсь, что она скоро поправится”, — писала Ингрид. Это была кодовая фраза, означавшая, что нападение на СССР будет совершено в ближайшие дни. Тихонов просил Ингрид употребить эту фразу только тогда, когда она сама будет уверена в правдивости этих данных. И вот она, эта роковая фраза, перед глазами. Опасаясь, как бы Тихонов не забыл ее значения, Ингрид вложила в письмо вырезанный из газеты портрет Гитлера.
Посылая в Москву копию письма Ингрид, Тихонов сделал приписку: “Источник не надежен. Сведения требуют проверки”.
Значит, сигнал до правительства не дошел. С такой припиской посылать не будут. И правильно сделают, правительство должно получать надежную информацию. И все-таки сейчас Тихонов пожалел о своей приписке.
Надо спешить. Спешить с ликвидацией немецко-фашистских шпионских гнезд на нашей земле. Тихонов проработал всю ночь, а утром план операции по делу “Дубль”, подписанный им вместе с Шустровым, фельдъегерь самолетом увез в Москву.
Отдохнуть не удалось. Шустров приказал начальникам отделов готовить планы заключительных операций по другим делам, чтобы нанести массированный удар по фашистской агентуре и спутать планы гитлеровцев. Он не хотел утверждать планы без визы Тихонова. И Александр весь день рассматривал их, изредка подбадривая себя чашечкой кофе, чтобы не заснуть.
Поздно вечером пришла телеграмма из Москвы. План по делу “Дубль” был утвержден. Федоров вопреки привычке не положил план в сейф, чтобы подумать. Видимо, старый чекист почувствовал тревогу, владевшую Тихоновым, и понял — медлить нельзя!
7
В пятницу, 20 июня 1941 года, началась операция “Дубль”. Москва потребовала докладывать по “ВЧ” о ходе операции каждые два часа. А поскольку аппарат “ВЧ” был только у наркома и дозвониться до Москвы было нелегко, то Тихонов с согласия Шустрова временно переселился в его кабинет. Отсюда было легче руководить операцией. Все виды связи под рукой, а рядом, в приемной, дежурят нужные сотрудники.
Балаков осипшим голосом кричал в трубку аппарата “ВЧ”:
— Москва, Москва!.. Стенографистку к аппарату!.. Да, из Риги. Да, да, срочная!.. Ты, Катя? Здравствуй, это я. Я, говорю, Балаков! Пиши: “Федорову. Весьма срочно. Лично. Операция проходит в соответствии с утвержденным вами планом. Все гитлеровские агенты, входившие в резидентуру Калнина, арестованы”.
Тихонов слушает и отмечает неточность. На самом деле не все проходит “в соответствии с планам”. Кого-то не оказалось дома и пришлось оставлять засаду, кто-то пытался скрыться, кто-то оказывал сопротивление. Все это, однако, не нарушило общего плана, и Александр не счел нужным сообщать о всех деталях проходящей операции в первой краткой телефонограмме. Тем более, что еще предстояло писать подробный отчет.
В кабинет вошел нарком. Раскрыл настежь окна, чтобы вытянуло табачный дым, и спросил Тихонова, как идет операция.
— Все агенты арестованы. В настоящее время идет захват самого Калнина. Операцию проводим в машине НКГБ…
— Позвольте, — прервал его нарком, — какая машина НКГБ? Помнится, Калнина должны были задержать в машине Арвида?
— По плану захват Калнина намечалось осуществить в момент следования его на очередной сеанс радиосвязи, — напомнил Тихонов. — Арвид должен был имитировать поломку своей машины и поставить ее на ремонт. Мы предполагали, что, узнав об этом, Калнин обратится за советом к Токареву. Токарев после долгих размышлений скажет, что у него есть на примете один “надежный человек”, автомеханик, который может взять машину в своей автобазе. Если бы Калнин отказался от услуг автомеханика, тогда Арвид должен был срочно привести в порядок свою машину. Задержание проводится в намеченном пункте — у железнодорожного переезда, когда машина вынуждена будет остановиться у перекрытого нами шлагбаума.
— Ну и что Калнин?
— Он сразу же ухватился за предложение Токарева, — улыбнулся Тихонов. — Мы свели его с лейтенантом Каудзитом, исполняющим роль автомеханика. А дальше вся операция проходит с Калнином в нашей машине, — добавил Тихонов.
Шустров поблагодарил его кивком.
— Брать Калнина мы будем вот здесь, — Тихонов развернул карту и показал то место, где шоссе пересекалось с железной дорогой. — На переезд заранее выехала группа сотрудников, одетых в форму железнодорожников.
— При приближении наших машин, — продолжал Тихонов, — они должны перекрыть переезд шлагбаумом и перегородить его вагонеткой с рельсами и инструментом. Операцией на месте руководит Янис. Да вот он и сам, легок на помине.
В кабинет вошел Янис и сказал, что Калнин арестован.
— Доложите, как прошла операция, — попросил Шустров.
В ответ Янис совершенно неожиданно рассмеялся.
— Ты чего? — спросил удивленный нарком.
— Извините, товарищ нарком, но уж больно забавная ситуация получилась. Едет наш “уважаемый резидент” в машине НКГБ и воображает, что она принадлежит “надежному” человеку. А этот “надежный” в нужный момент скручивает ему руки. До сих пор, как вспомню изумление и страх на калнинской роже, так смех разбирает!
— Давайте все по порядку, — попросил Шустров.
Из доклада Яниса, дополненного затем показаниями Круминьша–Калнина, сложилась картина этой важнейшей части операции.
8
Пауль Круминьш ожидал машину на трамвайной остановке. Место он выбрал не случайно. На остановке всегда толпится народ и меньше обращаешь на себя внимание. Так учил Шульц, авторитет которого у Пауля безграничен.
Не доезжая несколько метров до остановки, проскрипев тормозами, встала машина “фольксваген”. Сидевший за рулем Каудзит заранее открыл дверцу, Калнин сел, и машина тут же тронулась с места. За ним двинулись еще две машины: из-за ближайшего к остановке угла вышел комфортабельный “оппель-адмирал”, а позади “фольксвагена” тянулся “мерседес”. На одном из перекрестков Каудзит подобрал радиста и Арвида. Для этого Калнину пришлось вылезти из машины: дверца в “фольксваген” была одна. Теперь пассажиры находились как бы в клетке. Выскочить из машины они не могли раньше, чем выйдут передние.
Выбрались на шоссе. Каудзит нажал “на всю железку”. Он знал, что его “фольксваген” намного уступает в скорости “оппелю” и “мерседесу” и не боялся, что они его потеряют.
И действительно, вскоре “адмирал” легко обошел его и скрылся за поворотом шоссе. Сидевший там Янис даже не повернул головы, будто ему не было никакого дела до Каудзита и его пассажиров. Зато “мерседес” отстал еще больше, чем в городе, и тянулся где-то вдали. Видимо, его пассажиры не спешили и наслаждались прогулкой.
Калнин был в отличном настроении. Все шло как нельзя лучше. Каудзит ему все больше нравился, серьезный, немногословный, отличный водитель Да, Токарев не станет рекомендовать плохого. И Калнин думал, как он привлечет Каудзита к постоянной работе на гитлеровскую разведку. Было приятно также от сознания того, что он, Калнин, не сорвал сеанс радиосвязи, нашел выход из положения. Шульц не будет волноваться и важные сведения получит. В управлении хлебопекарен удалось узнать, сколько хлеба ежедневно отпускается воинским частям, и, зная нормы пайка, не составило труда определить довольно точно численность рижского гарнизона. Шульц останется доволен и щедро заплатит.
Резкий толчок вывел Калнина из размышлений. “Фольксваген” затормозил у закрытого шлагбаума. Калнин увидел железнодорожных рабочих, сгружавших рельсы с вагонетки.
— Застряли! — сказал Каудзит, не торопясь достал сигареты и закурил.
Калнин взглянул на часы. Времени оставалось мало
— Боюсь опоздаем!
— Нагоним. Не думаю, чтобы нас надолго задержали. Максимум пять минут.
Рабочие делали свое дело не спеша. Из остановившихся позади машин начали выходить люди, интересоваться причиной задержки.
Картина была мирная и ничто, кроме опасения опоздать, не волновало Калнина. Даже на стоявший рядом “оппель-адмирал”, который давно обогнал их в дороге и почему-то не успел проскочить переезд до закрытия шлагбаума, он не обратил особого внимания.
— Проверка документов! — раздался возглас над ухом Калнина.
У “фольксвагена” стоял, взяв руку под козырек, лейтенант милиции. Машину окружили какие-то люди в штатском. Калнин машинально открыл дверцу. Осанка и лицо лейтенанта показались знакомыми.
“Но где я его видел? — подумал Калнин. И тут память сработала: — Конечно же, это тот самый, с маузерам, что пытался накрыть нас в прошлый сеанс. Только тогда он был в чекистской форме”.
— Чекисты! — закричал Калнин и полез в карман за пистолетом.
И тут он почувствовал себя в железных объятиях Каудзита и услышал его голос:
— Перестань дурить! Разве не видишь, что мы окружены и всякое сопротивление бесполезно?
Янис ловким движением извлек из его кармана пистолет, а затем выволок из машины и самого Калнина. Радист и Арвид вылезли сами и были немедленно обезоружены.
Горячее участие в задержании приняли “железнодорожники”. Как только началась операция, они бросили вагонетку и оттеснили от “фольксвагена” посторонних.
Арестованных рассадили по разным машинам. Вагонетку убрали, шлагбаум поднялся, и через минуту переезд принял свой обычный вид.
Машина с арестованными развернулась и помчалась к Риге. Янис и Калнин сидели в машине Каудзита. Он заранее оговорил себе право доставить Калнина во двор НКГБ.
Шустров посмотрел на Каудзита. Этот высокий, плечистый молодой оперуполномоченный увлекался борьбой и был надеждой рижского “Динамо” в этом виде спорта.
— А что, товарищ Каудзит, ты не боялся, что тебя сзади стукнут по голове калнинские сообщники? — спросил улыбаясь Шустров.
— Нет, товарищ нарком, — с улыбкой ответил Каудзит. — Мне Янис сказал, что Арвид наш человек, так что тыл у меня был обеспечен.
— Радист сразу скис, — добавил Янис, — у него на уме было только одно, как бы выкрутиться и доказать, что он, де, случайный попутчик.
Шустров поздравил всех с успешным окончанием дела “Дубль”, затем поднял трубку и приказал начальнику следственного отдела вести расследование по делу Калнина в срочном порядке. Выслушав ответ, рассмеялся.
— Говорит, что у него больше не осталось несрочных дел. Все срочные!
9
Тихонов решил допросить Калнина, пока тот еще не опомнился от ареста. Однако Калнин упорно отказывался отвечать на вопросы. Тогда Балаков по знаку Тихонова вышел из комнаты, а сам Тихонов переместился к окну, оставив Калнина сидеть посреди комнаты. Калнин заволновался, на его лице отразился испуг. Очевидно, ему припомнились все басни о “зверствах чека”, преподносимые рижанам в изобилии белогвардейцами в старой буржуазной Латвии.
Однако ничего страшного не случилось. Просто Тихонов подозвал его к окну, и тут Калнин увидел, как через двор НКГБ проходят по очереди все его агенты под конвоем чекистов. Просмотрев “парад”, Калнин понял, что его резидентуры больше не существует и дальнейшее запирательство бесполезно.
В своих показаниях он подтвердил все то, что было известно чекистам. Правда, радиостанций было у него не две — основная и запасная, захваченные при операции, а три. Еще одна — резервная — хранилась в лесной сторожке по дороге в Елгаву К ней Калнин мог прибегнуть лишь в случае выхода из строя первых двух.
— Ну что ж, первые две уже не действуют, — сказал Тихонов, указывая на стоявшие в углу рации, — давайте “прибегнем” к третьей!
В ночь с 20 на 21 июня по Елгавскому шоссе мчалась одинокая машина. Рядом с водителем сидел Тихонов, и позади, между Янисом и Каудзитом, Калнин.
Машина свернула на лесную дорогу. Плотные облака закрывали небо, и, въехав в лес, сразу окунулись в густую темь, едва пробиваемую светом фар. Машина осторожно пробиралась по извилистой дороге, огибая то встречный куст, то исполинский дуб, то преграждавшее путь болотце. Пассажиров нещадно трясло, приходилось проезжать по корневищам вековых сосен. Калнин напряженно вглядывался в темноту и по каким-то ему одному понятным признакам подсказывал путь:
— Направо… Прямо… Стоп!
Машина остановилась. Перед ней в свете фар возникли массивные ворота.
Долго стучали. Изнутри, заливаясь хриплым лаем, бросались на ворота два огромных лохматых пса. Наконец, заскрипела дверь дома, стоявшего в глубине двора, и на крыльцо вышел заспанный мужчина с фонарем и ружьем в руках.
— Кто тут? — раздался его встревоженный голос.
— Это я, дядюшка Якоб, я, Калнин.
Ему захотелось крикнуть: “Не открывай! Чекисты!” Но на спине Калнин ощутил ствол пистолета.
— Открой. Мы с приятелями к тебе по важному делу, — сказал Калнин.
— Говори, что тебе понадобилось от меня глухой ночью? — Якоб подошел к воротам, но все еще колебался — открывать или нет. Железная лапища Каудзита больно сжала запястья Калнина.
— Шульц приказал немедленно забрать у тебя чемодан, который мы оставили в прошлый раз.
— А, провалитесь вы все вместе с вашим Шульцем, — проворчал Якоб, открывая калитку. — И никаких денег не надо, только оставьте в покое, — продолжал хозяин, сажая на цепь все еще рыкающих псов.
Усмирив собак, Якоб скрылся в избе и через минуту вышел с чемоданом в руках. Передал чемодан Калнину, а сам подозрительно поглядел на остальных; кажется, он начал догадываться об истинном смысле этого ночного визита. Янис немедленно забрал чемодан, убедился, что там действительно рация, и осторожно, будто имеет дело с грудным ребенком, унес ее в машину.
Тихонов подозвал Каудзита, сказал:
— Забирайте Калнина и поезжайте в Ригу. Сдадите там арестованного и рацию и немедленно возвращайтесь за нами. На всякий случай захватите еще одну машину с оперработниками.
Уже в машине Каудзит надел на своего спутника стальные наручники. Так-то вернее.
Посветлело. Июньские зори ранние. Но в предрассветной мгле большой, крепко срубленный дом лесника кажется еще таинственнее. В окнах зажегся свет, слышно, как внутри кто-то ходит
Надо производить обыск, а Тихонова охватила какая-то безотчетная тревога. Видимо, под влиянием напряжения последних дней сдали нервы. Что ждет его там, за порогом, какая неизвестность подстерегает? Он медлит. Тогда Янис говорит что-то по-латышски, от чего хозяин бледнеет, и они первыми входят в дом. За ними, проклиная свое минутное малодушие, идет и Тихонов.
В доме, кроме перепуганной жены и маленьких детей лесника, никого не оказалось. Уют обычного человеческого жилья подействовал успокаивающе, к Тихонову сразу возвратились хладнокровие и уверенность в себе.
Как-то неловко было нарушать царившие в доме чистоту и порядок. Но служба есть служба.
Посадили хозяев в дальний от двери угол и приступили к обыску.
— Напрасно стараетесь, ничего недозволенного у меня нет, — сказал лесник по-латышски.
— А чемодан? — напомнил ему Янис.
— Я его не открывал и не знаю, что там было.
Однако вопреки уверениям хозяина недозволенное нашлось. В подвале обнаружили спрятанный в груде картофеля ящик с оружием. Лесника арестовали и отправили в Ригу.
— Вот теперь, кажется, на деле “Дубль” можно поставить точку, — сказал Тихонов уже в своем кабинете, передавая Янису последнюю “чертову рацию”.
На следующий день началась война. Телефонная связь в Риге работала нормально. Расчеты абвера на резидентуру Калнина провалились. Она ничем не могла помочь своим хозяевам.
