Аннотация издательства: Автор книги «Нас не укротили» — бывший солдат царской армии. В 1916 г. он был отправлен в числе нескольких тысяч других солдат во Францию в обмен на снаряды, которые русский царь, русская буржуазия получили от президента Франции Пуанкаре. Отборные русские солдаты не захотели, однако, воевать во имя интересов международных капиталистов. И при первом известии о революционных событиях в России они, несмотря на все меры, предпринятые правительством Керенского, совсем отказались воевать. Они потребовали возвращения на родину, освободившуюся от ига самодержавия и боровшуюся под руководством партии большевиков за свержение буржуазии и установление власти трудящихся. Солдат объявили бунтовщиками, Русская буржуазия совместно с французской расстреливала их в лагере ля-Куртин, сажала в военные тюрьмы, ссылала на каторгу в знойную Африку, но все это не сломило боевого духа русских людей, никакими мерами не смогли укротить их классовую ненависть к угнетателям. Настоящая книга — воспоминания автора о тяжелых мытарствах и борьбе русских солдат во Франции...

Запевалы вышли! на середину роты. Высокий, красивый Григорий Макаров! затянул:

Взвейся, соколы, орлами,
Полно горе горевать...

Рота дружно подхватила:

То ли дело под шатрами,
В поле лагерем стоять.

Под эту песню мы шли по улицам небольшого города Кузнецка, раскачиваясь плавню из стороны © сторону. Был февраль 1915 года...

Я и Григорий Макаров через три с половиной месяца очутились опять в третьей роте, командиром которой, как и раньше, был прапорщик Смирнов, а фельдфебелем - все тот же глуховатый Петро Филиппович Сорока. Вместе с нами в третью роту вернулись из учебной команды и Камышев с Непоклоновым. Непоклонов был житель Кузнецка и часто из роты и из учебной команды самовольно отлучался домой. За это ему от начальства частенько попадало.
Непоклонов был здоровый, сутулый (блондин, с хитрым лицом, всегда улыбающийся и очень упрямый, с сильным характером.
В июле, после проверки знаний, все четверо мы были произведены в ефрейторы, а в сентябре в младшие унтер-офицеры. и назначены отделенными командирами. При проверке знаний присутствовал начальник гарнизона генерал Фиолковский...

Все отобранные, в том числе я и Григорий Макаров, были сформированы в отдельную роту и, получив новое обмундирование, отправлены в Самару. В Самаре роту разместили в кавалерийских казармах, где в это время было уже много солдат из разных концов России: из Харькова, Киева, Одессы, Воронежа, Саратова, Пензы и других городов. На следующий день всех прибывших из Кузнецка выстроили, около казармы и новое начальство произвело вторичный осмотр.
Из двести шестидесяти человек двести четыре были забракованы и отправлены обратно. Отобранные пятьдесят шесть человек были зачислены в первую роту второго особого пехотного полка, в эту роту был зачислен и я с Макаровым, моим близким по солдатчине другом...

Воспоминания участника русского экспедиционного корпуса во Франции в Первой мировой войне. Эта история привела к гибели многих русских солдат экспедиционного корпуса. Гибли они в Индийском океане по дороге во Францию, гибли на французском фронте, в лагере ля-Куртин, в африканской ссылке, на островах Средиземного моря. Остатки русских войск, находившиеся в Африке, прибывали в Россию постепенно. Некоторые приехали в Одессу, когда там была уже советская власть.
Следует учесть где и когда были изданы воспоминания, что наложило определенный отпечаток на толкование некоторых событий.

Как только была объявлена русско-германская война, Чернова, владельца кожевенного завода в селе Кевда, Пензенской губернии, вызвали в уездную земскую управу предложили всю продукцию завода сдавать в особую комиссию по снабжению действующей армии.
Чернов воспользовался случаем и начал еще злее эксплуатировать рабочих. Вместо десяти он заставил работать пятнадцать – шестнадцать часов в сутки, заработок урезал, ухудшил и без того плохую пищу. Возражать было нельзя: за каждое слово против заводчика следовало увольнение, вызов к воинскому начальнику и отправка на фронт. Но так как ни один рабочий не хотел воевать «за веру, царя и отечество», люди до поры до времени терпели издевательства Чернова.
В конце концов я не выдержал, поссорился с хозяином, и он меня выгнал. Когда я стал требовать доплатить мне задержанные шесть рублей, Чернов вызвал урядника. Тот «за дебош и угрозу хозяину» посадил меня на три дня в кутузку.
Это было в конце ноября 1914 года.
Жить дома пришлось недолго. В декабре был получен приказ, в котором предлагалось всем лицам мужского пола рождения 1894 года явиться в уездное воинское присутствие.
Пятого января 1915 года я и мои ровесники, в сопровождении сельского старосты, выехали в уездный город и все были зачислены на военную службу. Затем нас отпустили по домам, на сборы в дорогу.
Явившись десятого января на станцию Воейково, я увидел огромное количество съехавшихся новобранцев. Общее внимание привлек солдат, кричавший зычным голосом: «Становись на перекличку!» Новобранцы не знали, как строиться, и собирались группами, в каждой – люди из одной деревни. Когда шум стих, солдат-«дядька» произвел перекличку, и новобранцев начали размещать в холодных товарных вагонах.
Шум и толчея при посадке были невероятные. Залихватские пьяные выкрики, песня «Последний нонешний денечек» - все это слилось с всхлипываниями и причитаниями провожающих жен, матерей и сестер.
Не успели нас в Кузнецке высадить из вагонов, как унтер-офицеры приступили к обработке «серых». Новобранцев строили по уездам. Унтера кричали: «Чембарские сюда, стройся! Ломовские сюда!»...