Пензенский Герой Милюков после войны снял более 40 фильмов на Одесской киностудии
Слова для песни «Моя Москва» написал лейтенант Марк Лисянский в 1941 году. Проезжая через столицу на фронт, он отдал его в редакцию «Нового мира», и в декабре 1941 оно было опубликовано. Весной 1942 года знаменитый композитор Исаак Дунаевский написал мелодию, но его устроила лишь первая строфа текста Лисянского, потому для песни остальные слова сочинил режиссер оркестра Дунаевского Сергей Агранян. В итоге, самому Лисянскому в приведенном выше варианте принадлежит первый куплет и вторая половина третьего куплета. Однако это как раз и самое важное для пензенцев. Почему? Потому что образ дважды воскресшего бойца, описанного в первом куплете песни, напомнил пензенскому Герою Александру Милюкову самого себя — участника многих танковых сражений. Двадцать два раза горел он в танке, на двух братских могилах выбито его имя. А он остался жив. После войны закончил ВГИК, работал на Одесской киностудии.
Он лично услышал песню в 1974 году. Вот как этот эпизод описывается в третьем издании книги «Герои и подвиги»: «Александр Милюков получает приглашение на праздничный огонек, посвященный Дню Победы, в Москву, на Центральное телевидение. Ехал с радостью. Предстояла встреча с хорошим человеком, старым другом Яковом Павловым.

И вот 9 мая 1974 года сидят они за одним столиком на московском телевизионном огоньке, хоть и пытались рассадить их режиссеры, вспоминают былые встречи, не вернувшихся с войны друзей-товарищей.

Подходит к ним, двум Героям Советского Союза, певец Юрий Гуляев и дарит песню Дунаевского, обращая свое внимание больше на Милюкова. Павлов хитровато посмеивается, слушая мелодию.

...Я по свету немало хаживал,
Жил в землянках, в окопах, в тайге,
Похоронен был дважды заживо,
Знал разлуку, любил в тоске.
Глянул Александр на друга Якова укоризненно: что ж ты выдал мою тайну!».

Пригласили на телевизионный огонек Александра Милюкова в качестве почетного гостя уже после войны. Вернемся же в самое начало истории Героя.

Александр Иванович Милюков родился 19 марта 1923 года в селе Наровчат Пензенской области в крестьянской семье. Окончил 10 классов и школу Гражданского воздушного флота.

В Советской Армии с 1941 года. На фронтах Великой Отечественной войны с 1942 года. Воевал механиком-водителем тяжелого танка КВ, а затем пересел на средний «Т-34», и вскоре стал командиром танка. В феврале 1943 года в боях за город Харьков его экипаж одержал первую победу над «тигром». В самый разгар боев на Курской дуге в смертельном поединке «тридцатьчетверка» Милюкова уничтожает «пантеру», а затем еще три немецких «тигра».

В 1944 году А.И. Милюков окончил Саратовское танковое училище.

Командир танковой роты 53-й гвардейской танковой бригады гвардии младший лейтенант А.И. Милюков с 25 по 29 апреля 1945 года в уличных боях в Берлине под огнем противника проделывал проходы в заграждениях, уничтожал огневые точки врага, чем обеспечивал продвижение вперед стрелковых подразделений. Был ранен, но не покинул поле боя.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года Милюкову Александру Ивановичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
После войны лейтенант Милюков — в запасе. В 1955 году окончил Всесоюзный государственный институт кинематографии, длительное время работал кинорежиссером на Одесской киностудии. Здесь же, в качестве актера снялся в художественном фильме «Авдотья Павловна» (1967 год).

Всего Александр Милюков создал более 40 фильмов. Один из них — биографический «Экипаж машины боевой», который рассказывает о его боевом экипаже, фильм, где он проявил себя как сценарист и режиссер.

А именно, он написал сценарий о своей военной молодости, вспомнив случай поистине удивительный. Произошел он летом 1943 года, во время затишья перед началом великой битвы на Курской дуге.

Немецкому асу-танкисту в период противостояния двух армий пришла в голову эксцентрическая идея — осуществить в бронированных машинах нечто вроде средневекового поединка. «Я визифайт тебя на туэль. Отин-на-отин. По-ритцарски!» — обратился он, выйдя на нашу волну, к Сане Меньшову, командиру «Т-34» с надписью на борту: «Пенза мстит!». Асу уже хорошо был знаком танк с этой надписью, не раз они сталкивались на поле боя, и у Сани был свой, особый счет к фашисту: он расстрелял танки двух его лучших друзей.

И поединок состоялся. Сцена поединка поставлена и снята так, что в иных местах дух захватывает от напряжения боя и остроты ситуаций. Машины не воспринимаются просто бездушным металлом. Танкисты нерасторжимо связаны со своей техникой, так, как если бы то были не танки, а боевые кони.
Скончался Александр Милюков 1 марта 1992 года. Похоронен в городе-герое Одессе.

В газете Наровчатского района «По заветам Ленина» от 30 ноября 1976 года опубликована статья «Дважды воскресший» краеведов Дома пионеров, которые собрали материал о земляке, Герое Советского Союза Александре Милюкове.

На одной из встреч Александр Иванович лично подарил школьникам одесскую газету «Комсомольская правда» от 03.01.1985 года, где помещена большая статья о его боевом пути. Ее автор Ю. Гейко:

«Пишу после смерти...

Поколение за поколением вот уже целых сорок лет осмысливает в жизни и в искусстве неполные четыре года войны. Почему так? Ответ, наверное, таится в этих годах.

Они, фронтовики, могут забыть день рождения внука, получения пенсии или еще что-нибудь очень важное, но прислушайтесь к беседам ветеранов, когда они сыплют названиями фронтов и номерами гвардейских дивизий, названиям безвестных деревень, высоток и квадратов, датами наступлений и отступлений, форсирований и ранений, фамилиями и именами... Цвета, запахи, звуки... Они помнят сорокалетней давности травинку перед прицелом и могут нарисовать (если б умели!) лицо человека, передергивающего на краю окопа затвор «шмайссера». Они помнят черный зрачок его ствола и только в снах ноги у них делаются ватными, а душу сотрясает запоздавший на сорок лет шоковый страх.

Они уходят. Один за другим. И вместе с ними уходит что-то большее, чем рассказы, память, мемуарные и дневниковые строчки. Вместе с ними уходят и никогда больше не оживут их сны, их беды, их счастье от возможности дышать, от белой простыни и теплого одеяла, от простого, не стреляющего солнечного дня.
... Эй, ПЕНЗА, ты живой? — вырвался из рации чужой голое. — Ты не сгорел в своем танке? Но я буду тебя поджигать еще — до смерти...
— Это он! «Хитрющий»! — крикнул Гриша Чумак, заряжающий орудия.
— Вот фашист, нашу волну отыскал... Милюков схватил микрофон, щелкнул тумблером:
— Я-то живой, а ты откуда, гад, так русский знаешь?
— Встретимся — расскажу, широка твоя страна родная... Ну что, выйдешь на своем колхозном тракторе против моей «пантеры»? Один на один, по-рыцарски?
— Хоть сейчас.
— Давай сейчас, только напиши завещание... — голос умолк, и экипаж «тридцатьчетверки» на секунду замер, глядя на командира.
— Ну что, парни, я ему все правильно сказал? — спросил Милюков и, окинув лица одним взглядом, добавил:
— По местам.

Он мечтал летать, секретарь комсомольской организации средней школы Наровчата Пензенской области. А не ползать на гусеницах. Только окончил Пензенское авиаучилище ГВФ, и началась война. Послали в Борисоглебск переучиваться на истребителя. До фронта, до боев оставалась всего лишь одна посадка — посадка в его последнем учебном полете. Но сильный боковой ветер, который он не учел, сдвинул на несколько метров самолет: шасси попало в канаву, истребитель «скапотировал», а Милюков от удара головой потерял сознание.
Сильный боковой ветер смешал всю eгo судьбу: ухудшилось зрение и для авиации Саша стал непригоден
В госпитале оказался в одной палате с Володей Ивановым, механиком-водителем КВ. А поскольку Саша играл на гитаре, пел, характер имел исполнительный и веселый, расставаться с ним танкисту не захотелось.

— Слушай, ты же рацию знаешь, она одинаковая и на танке, и на самолете, — сказал он однажды перед выпиской. — Пулемет за два дня изучишь — иди к нам в экипаж стрелком-радистом!

Имел Володя на груди уже тогда, в начале войны, две Красные Звезды и медаль «За отвагу» — как такого не послушаться! И восемнадцатилетний Милюков соврал на комиссии, сказал, что он танкист и что документы его сгорели в танке.

В первом же бою под Брянском у деревни Ольшаный Колодец их подбили: KB с перебитой гусеницей замер на нейтральной земле, в самом пекле. Лобовую броню KB немецкие снаряды не брали, но звон и грохот от их ударов стоял неимоверный, секла в кровь лица и руки окалина, а они вели бой, пока одним из попаданий не заклинило башню. Лишь когда стемнело, их отбуксировали в тыл. В броне KB торчало 17 вварившихся в нее, но не пробивших немецких бронебойных головок; экипаж всю ночь выковыривал из-под кожи окалину.

Опять резервный полк, опять «безлошадный». Быть стрелком-радистом ему расхотелось. «Механик-водитель — бог боя и хозяин машины», — часто говорил Иванов Володя и гонял «молодого» как мог: всему тот научился. Да и что за сложность — танк для летчика, человека, который знает уравнение Бернулли, законы аэродинамики и сложных расчетов! Пришлось опять соврать начальству, что он, мол, механик-водитель, а документы сгорели. Направили Милюкова на тарификационную комиссию. Вождение в боевых условиях он сдал отлично, а уж устройство!.. Собственными руками всю машину не раз перебрал — в то время его мускулатуре любой спортсмен мог бы позавидовать.

Вечером не удержался, раскрыл перед Володей новенькие «корочки»:

— Второй класс тебе дали? Ну ты, Пенза, даешь, сукин сын, — научил на свою голову!..

В том-то все и дело, что у самого Володи класс был ниже — третий.

Получил Саша новенький «Т-34». Не изменяя своему правилу, разобрал и опять его собрал: кто сказал, что танки ползают? У него летать будет!
…«Тридцатьчетверка» Милюкова вылетела из капонира, как ласточка: где и когда встретишь еще этого хитрющего немца? А фашист был асом, при второй с ним встрече Милюков это понял: крутилась «пантера» змеей под их снарядами. И Милюков не орал на командира орудия Семена Брагина, видел, что это не он мажет — немец уворачивается. Ушел он тогда, во второй раз. А в первый — чудом ушли они. От смерти. Двумя снарядами прошила «тридцатьчетверку» та «пантера». Именно та, он ее никогда не забудет. И откуда она только взялась? Как не заметили ее в горячке боя? Ас, немец, ас. Он и в бой входит во втором эшелоне, на готовенькое, когда видны и цели, и расстановка сил: пощелкает наших и исчезает, прикрываемый своими, словно привидение: как можно упустить такой случай?».

Милюков знал, что действия без приказа наказуемы, что даже победа может не спасти его от трибунала, но что же другое мог он ответить немцу?! А если он проиграет, судить будет некого — на этот раз «пантера» его живым не отпустит. Место поединка было чистое, безлесное, но неровное: балки, овраги. Где произойдет встреча? Этого не знал никто. Сотни глаз с обеих сторон линии фронта провожали машины, и многие недоумевали: на что, сходясь лоб в лоб, рассчитывает «тридцатьчетверка»? Ведь ее лобовую броню пушка «пантеры» пробивает с километра, а орудие «тридцатьчетверки» опасно для немца метров с трехсот. Пусть у «танюши» скорость в два раза больше, но что при атаке лоб в лоб от нее проку? Все равно семьсот метров она будет беззащитна, целых семьсот метров! «Пантер» в то время у гитлеровцев были единицы, и в боях они участвовали эпизодически. Когда на «Т-34» увеличили калибр орудия, он превзошел «пантеру» по всем статьям и впоследствии был признан лучшим танком Второй мировой войны.

Сырой февральский рассвет застал танковую колонну на марше. Неожиданно из тумана выступили дома, строения — что это? Зашуршали картами, но тотчас в наушниках прозвучал приказ:

— Вперед! На Харьков!

Здесь они впервые встретились с «тиграми». Вынырнуло их из балочки десять против восьми замаскированных «тридцатьчетверок». «Не стрелять! — прозвучало по рации. — Подпустить поближе».
Подпустили, дали залп. Искрами брызнули снаряды по броне «тигров», но не пробили ее. Подпустили еще, опять залп, и опять не пробили: идут «тигры». И тут уж дали залп они. Снаряд попал в моторное отделение милюковской «тридцатьчетверки», вспыхнул огонь. Саша пытался закрыть все люки, жалюзи, чтобы огонь задохнулся, но чуть не задохнулся сам. Экипаж выбрался и побежал полем, а Милюков на прощание оглянулся — это был его третий за войну танк. Милюков оглянулся и не увидел над своей машиной ни дымочка. Рванул назад. «Стой!» — услышал вслед, но не мог же бросить он машину! Все видели, как распахнул он башенный люк. Все видели, как ударило из него пламя, и через секунду раздался взрыв кормовых топливных баков. Все видели, как подпрыгнула «тридцатьчетверка», как полетели в небо куски брони, и тело механика-водителя скрылось в дыму и пламени.

«Погиб на глазах экипажа» — такая строчка появилась в тот вечер в соответствующих документах против фамилии «Милюков». Похоронная комиссия подобрала останки — что от человека остается после такого взрыва! — шлемофон, ботинок... Захоронили все это и на фанерную пирамиду повесили табличку.

Агафья Михайловна Милюкова получила похоронку. Но не могла прикоснуться к той пенсии, что назначили ей за погибшего Сашу. Ее аккуратно приносили пионеры и каждый раз торжественно и молчаливо салютовали тонкими ручонками, а она складывала деньги стопочкой и чувствовала: истрать она хоть копейку и потеряет право верить в чудо.

А чудо скоро случилось: пришло от Саши письмо. Но без даты оно было, а похоронка с датой, и мать, перечитывая и обливаясь слезами, отписала: "Сынок, получила я на тебя похоронку, да не знаю — почту ли клясть или благодарить судьбу. Скажи: письмо твое до нее, смерти этой, писано или после?..».

А когда уж второе получила, руки не слушались, глаза не видели сыновних строчек: «...После, мама, пишу после смерти...».

Он мог бы много написать ей о своем чудесном спасении. О том, что между ним и взрывом оказалась башня, которая закрыла его от осколков, что контузившая его взрывная волна отбросила далеко от огня. Что очнувшись ночью, он почувствовал, что вмерз в землю и правая сторона тела его почти не слушается; что наши войска ушли из Харькова, и несколько ночей он догонял их, ковыляя на восток по пашням, лесам и пепелищам и отсиживаясь днем в подвалах, сараях, на чердаках... А как расскажешь о том, как, набросив мешок на голову, Милюкова взяли «в плен» советские разведчики, приняв то ли за «языка», то ли за дезертира, и хотели пустить в расход за то, что молчит. А он смотрел на них умиленно, нежно, но молчал вовсе не из-за счастья — язык у него чудовищно распух и отказался повиноваться. Написать что-нибудь — рука не действует, так и стоял чурбан чурбаном, пока не появился капитан, оглядел его, «языка» без языка, его пропахшую соляркой телогрейку, его руки, лицо и бросил коротко: «В госпиталь!».
…Они увидели друг друга одновременно, и ствол «пантеры» тотчас же блеснул пламенем: немец не хотел терять ни метра преимущества из тех семисот. Снаряд вонзился в землю совсем рядом; Милюков взглянул на секундомер и скомандовал: «Не стрелять». Впрочем, он мог бы об этом и не говорить. Скорость — вот что сейчас было нужнее всего, и по ровной грунтовке Милюков пролетел бы эти семьсот за сорок секунд — да, да, под восемьдесят километров в час ходила его «тридцатьчетверка», хотя по паспорту ей полагалось не более шестидесяти! Воистину летала, не ползала, но и за эти секунды успел бы немец влепить в него три снаряда. А здесь не дорога, местность неровная, камни, овраги — ревет мотор во всю мочь, а «танька» катится где тридцать, а где и вовсе двадцать. Как ни крути, меньше чем за полторы-две минуты эти семьсот не пройдешь — десяток, а то и полтора снарядов выпустит немец за это время при своей скорострельности, как от них спрячешься? А вот он и вовсе встал — правильно, зачем ему-то спешить, да и целиться несравнимо удобнее...

Так на что же рассчитывал Милюков, командир танка, пересаживаясь за рычаги и выводя машину на ту дуэль, которая больше походила на расстрел? На машину? Да. Но прежде на мастерство. Свое и экипажа. В пушку его, мастерство, вместо снаряда не затолкаешь, броневой лист им не усилишь, а вот угадать момент вражеского выстрела, рвануть за секунду до него рычаги, увильнуть, торжествующе увидев, как в то самое место, где ты только что был, врезалась бронебойная болванка, и снова газануть вперед - это он мог. И это он сделал, увидев, как «пантера» замерла, и поняв, что в следующее мгновение она выстрелит.

— Двенадцать секунд, командир! — крикнул после второго выстрела Коля Лукьянский. — Двенадцать!!!

Милюков и сам засек, что между первым и вторым снарядом немца прошло двенадцать секунд. Перед танком оказалось метров двести ровного поля, и Саша дал полный газ: по-прежнему молча. Не стреляя, вильнувшая было «тридцатьчетверка» метнулась вперед. — ...Девять! Десять! Одиннадцать!! — заорал опять Лукьянский, и Милюков что есть силы рванул на себя оба бортoвых фрикциона. Танк замер, а снаряд немца прямо перед ним вспорол землю.

— Вперед!

Да, сейчас они крутятся точно так, как крутилась в последнем бою под их пушкой эта вот «пантера», но она крутилась, убегая, а они наступают. Хватит ли у немца нервов не нажать спуск, когда снаряд уже в казеннике, а смерть неумолимо приближается? Хватит ли воли сделать паузу, обмануть, подарить и несколько секунд, и полсотню метров перед собой, чтобы забрать потом жизнь, когда «тридцатьчетверка» растет в прицеле неестественно быстро — что за мотор у этого русского? Нет — снова двенадцать секунд, и гремит выстрел «пантеры». И снова Милюков уходит от смерти!

— Снаряд! — кричит он наконец долгожданное.
— У кузне! — Гриша Чумак давно, еще в капонире, запихнул бронебойный и давно уже, очень давно, сжимает в руках второй: — У кузне снаряд!!— повторяет он свою присказку. Сеня Брагин уже столько держит «пантеру» в прицеле, что занемели пальцы, кажется, что от одной ненависти его взгляда может расплавиться ее броня!

Но стрелять еще рано, еще немножечко рано...

Только спустя двадцать пять лет попадет он опять в Харьков транзитным пассажиром. Поедет на ту окраину, которую видел когда-то в сыром тумане и черном дыму. И не узнает ее: вместо курных изб — двадцатиэтажные махины. Где горела его «тридцатьчетверка», где вмерзал он, беспамятный, в землю? Может быть, здесь, у витрин универмага? А может, в этом парке? Вон в нем и мемориальный комплекс есть с макетом танка и фамилии погибших — золотом на граните.

«Вечная слава»... И окатит Александра Ивановича холодной волной, когда под номером четырнадцатым в списке он увидит: «Гвардии старшина Милюков А.И. — механик-водитель». Пойдет бывший танкист в горком партии, чтобы сказать, что жив он, что работает режиссером на Одесской киностудии, снимает научно-популярные фильмы и в Харькове проездом на съемки. И исчезнет с того дня его фамилия из списка погибших, а четырнадцатую строчку займет прочерк: золотистая металлическая пластина. «С удовольствием будем читать вашу фамилию только в титрах», — скажут ему харьковчане.

…Милюков аж охнул, когда «пантера» дернулась и резво покатилась задним ходом, не переставая нащупывать его пушкой. Охнул сначала радостно: «Сдрейфил немец!», а потом охнул еще раз, когда увидел, что впереди овраги и его преимущество скорости и маневра здесь практически равно нулю; он понял, что достанет «пантеру» на выстрел перед немецкими позициями, которые совсем рядом. А там — батарея, да и в танк ведь еще попасть надо! Милюков не знал теперь, зачем он выжимает из двигателя все пятьсот пятьдесят лошадиных и даже больше, зачем один летит на вражеский передний край, бьет машину, швыряя ее то в сторону от снаряда, то в камни, овраги, ямы — туда, где лежал кратчайший путь к улепетывающей «пантере». Сейчас, в такой ярости и ненависти, и он, и его ребята могли бы сражаться со всем враждебным миром.

Да, они тоже были асами танкового боя, и знали об этом все. Не случайно именно им поручали то пройти непроходимое болото, то проникнуть в партизанский отряд и возглавить его операцию, то разведку, то прорыв. Не случайно танк Милюкова первым форсировал Десну по ее дну и — точно так же будет еще форсировать Ирпень, Шпрее, Нейсе, первым выйдет в тыл ставки Гитлера под Гольсеном, и командир танкового соединения прокричит тогда Милюкову по рации: «Ты что, летать научился?»
Танк Милюкова взбесит пикирующего на него летчика своей живучестью, и тот затянет пике в азарте так низко, что будет сбит на выходе из него взрывной волной собственной — опять промазавшей — бомбы. Не случайно один из тех танков, которые ворвутся в Берлин, имея в «боекомплекте» алое знамя Победы, будет танк Милюкова. Правда, ему «не повезет» — опередят Егоров и Кантария, и тогда Александр собственными руками установит знамя совсем неподалеку от рейхстага, на Александерплац, над штабом войск СС.

Да, он станет асом, пройдя университеты в самых страшных местах самой страшной войны: Сталинград, Курская дуга, битва за Киев, Берлин. Останется жив, выбираясь из сгоревших, взорванных, расстрелянных тринадцати боевых машин!

Но многое из рассказанного будет потом, и Милюков, преследуя «пантеру» «хитрющего» еще ничего об этом не знает, но и сейчас ясно, что не случайно именно его позывной, именно «Пензу» искал в эфире фашист, «по-рыцарски» убегающий под прикрытие. И не зря искал!

...Ни разу немец не повернулся к «тридцатьчетверке» уязвимым бортом, аккуратно катился задом. Но что он мог сделать, когда оказался перед «пантерой» крутой спуск и лишь на секунду, задрав в небо пушку, она показала днище? И этой секунды хватило для того, чтобы точно в него влепить бронебойный снаряд!

В «тридцатьчетверке» орали и хохотали от восторга, словно дети, видя, что занялась «пантера» факелом, что рвутся в ней снаряды, что не открылся даже ни один люк. Их отрезвил, пожалуй, только голос комбата по рации:

— Дуэлянт! Гасконец пензенский! Под трибунал пойдешь, понял?

Саша взялся за рычаги и, разворачивая машину, подумал о комбате с благодарностью: молодец, что не под руку — понимает. Но дойти до своих не пришлось — начался бой, а Милюков был к немцам ближе всех. В том бою он сжег три «тигра», размесил с землей несколько орудий с расчетами — вот и думай, комбат: то ли судить Милюкова, то ли награждать?..

Может быть, кто-то скажет, что приукрасил корреспондент, ну как он может даже со слов очевидца воспроизвести так картину поединка: кто как посмотрел и кто что подумал?
Могу. Потому что видел тот бой собственными глазами, хотя и родился после войны. Видел судорожные руки, наводящие орудие, белобрысого Семена Брагина, погибшего в день Победы в Кенигсберге. Видел пьяного от счастья после боя с «пантерой» Колю Лукьянского — погиб Коля в Берлине второго мая: вылез из люка посмотреть фашистскую столицу, а «гитлерюгенд» восемь пуль всадил ему в спину. Видел заряжающего Гришу Чумака и слышал собственными ушами его присказку, которой он провожает каждый снаряд: «У кузне!..». Неизвестна Милюкову его судьба: «Может, увидит фильм и откликнется», — говорит он, Герой Советского Союза, автор сценария художественной картины, снятой недавно на Одесской киностудии. Называется она «Экипаж машины боевой» и рассказывает именно о поединке с фашистским асом.

Во сколько сценариев, повестей, романов уложится такая вот жизнь? Наверное, отдельная была бы история о том, как стал он после войны секретарем Наровчатского райкома комсомола, как стреляли в него из обрезов те, кто воровал по ночам зерно из бункеров хлебоуборочных комбайнов: «Шапку жаканом сбили, но не попали».

Наверняка фильм можно снять и о том, как он, студент сценарного факультета ВГИКа, секретарь институтской комсомольской организации, вел однажды собрание, затянувшееся на два дня. Критиковали Министерство кинематографии (было такое) и спрашивали у присутствующего здесь же замминистра: «Когда же о нас позаботится министерство?».

Статья под таким заголовком появилась в декабре 1951 года в «Комсомолке» и была подписана так: «По поручению комсомольского coбрания ВГИКа А. Милюков, И. Владимирцева, Г. Чухрай, С. Ростоцкий». Кому мы нужны, спрашивали в ней комсомольцы, ведь фильмов в год делается единицы, а нас, получающих дипломы, сотни! В статье говорилось что «позиция коллегии Министерства кинематографии во главе с министром кинематографии тов. Большаковым по существу ничем не отличается от точки зрения тов. Переславцева (зам. министра. — Ю.Г.)», который критику комсомольского собрания квалифицировал как «проявление нездоровых настроений и паникерства».

Поменяли министра. Hапряженный был бы фильм.

А может, когда-нибудь Милюков снимет картину о последнем своем бое — 7 мая? О том, как рванули они из Берлина спасать Прагу, на помощь ее восставшим, истекавшим кровью? Был приказ «Машин не жалеть. Скорость танков решает судьбу города». И плавились от оборотов подшипники, рассыпались коробки и гусеницы. Его «ласточка» дошла бы, но нарвалась под Дрезденом на засаду: 12 врытых в землю «тигров» противотанковая батарея зениток... Прямое попадание в «тридцатьчетверку». Экипаж, увидев залитого кровь командира, покинул машину и доложил, что Милюков погиб.

«Так кто ж тогда ведет бой?» — спросило у них начальство. Да, их «тридцатьчетверка» жила: горел зажженный ею «тигр» и падали под пулеметами фашисты. Это Милюков пришел в сознание. Экипаж вернулся к своему командиру, но второй жизни оборвал.
А летом 1968 года получает мама Александра Ивановича письмо:

«Уважаемая Агафья Михайловна!
Нам воинам-интернационалистам, проходящим службу в ГДР, удалось узнать Ваш адрес. Рядом с нашей частью находится могила Вашего сына, гвардии лейтенанта, танкиста Александра Ивановича Милюкова. Спасибо Вам, матери, воспитавшей такого человека. Мы следим за могилой: «Никто не забыт...».

Агафья Михайловна переслала письмо сыну и, пока он не прислал ответ, мучилась: как он там, ведь море все же? А сын был в экспедиции, снимал очередной фильм под названием «Море вас ждет».

— Я написал туда, в часть, о том, что жив-здоров, но ответа так и не получил, — говорит Александр Иванович.

А может, напишет когда-нибудь он (или кто-нибудь другой) об этой его жизни? И будет в той толстенной книге одна маленькая главка о том, как снимал он свой «Экипаж...». Как мучительно искал «натуру», как внимательно вглядывался в актерский экипаж, как замерло сердце, когда сел сорок лет спустя за свежевыкрашенные рычаги и вспомнил свои — отполированные руками, как уговаривал оператора не строить макет танка в студии, а снимать «живьем», с рук, в настоящей «тридцатьчетверке»: «Найду я тебе два метра до фокуса, в танке найду, не такой уж он тесный! И свет поставим...». И снимали, и ставили: «Двадцать девять тысяч рублей сэкономили на декорациях», — улыбаясь, говорит Александр Иванович.

Он сценарист. Но на съемочной площадке был и консультантом, и художником, и инженером, и разнорабочим — не мог не быть. И удивлялся, что такие привычные «киношные» слова режут его слух: «натура» — минированная балка, «грим» - обожженная кожа, «реквизит» — раскаленный от стрельбы автомат, «костюм» — тлеющая на спине телогрейка или промасленный комбинезон. Он и теперь слово «декорации» говорит с усилием.

Потому что все это — его жизнь».

В селе Наровчат Пензенской области в честь Героя Советского Союза А. И. Милюкова установлен обелиск.

Жизнь и подвиг Героя увековечены также в очерке пензенского журналиста. В проекте телеканала «Россия 1. Пенза», посвященном Героям-пензенцам, предлагаем познакомиться с ним.
Трижды воскресший

Из наградного листа:

«...В боях за город Гольсен лично сам уничтожил: один тяжелый танк, один средний танк и до пятидесяти солдат и офицеров противника. В боях за город Барут уничтожил одно противотанковое орудие, восемьдесят автомашин, сорок солдат и офицеров противника. В уличных боях в Берлине под сильным огнем противника он таранил один завал, при этом уничтожил один зарытый танк, четыре зенитных орудия, шесть пулеметов и до семидесяти солдат и офицеров противника. За мужество и умелое руководство своим подразделением командованием батальона выдвинут на должность командира роты. Героически сражаясь за Родину, не щадя крови и своей жизни на подступах к г. Дрезден, в тяжелом бою уничтожил в засаде один тяжелый немецкий танк и до шестидесяти солдат и офицеров. Будучи тяжело ранен, не покидая поля боя, продолжал выполнять боевую задачу...».

Все это было написано в победном сорок пятом о гвардии лейтенанте Александре Милюкове. До этого были огненные версты, пламя горящих сел и городов, вспаханные снарядами родные нивы, бои в Сталинграде, на Курской дуге, Корсунь-Шевченковская битва, форсирование Десны, Днепра, Шпрее, Нейсе...

* * *

...Может быть, секунды, а может, минуты лежал он, уткнувшись лицом в жесткий срез свежей стерни. Пуля, пропев, сбила увернувшийся из-под мотовила комбайна колосок и ушла куда-то дальше в степь. Война научила, интуитивно почувствовав опасность, упасть раньше выстрела. То было на войне.

Но сейчас ведь не война. Нелегкие, голодные, но все же долгожданные первые послевоенные мирные годы. И ты — не лейтенант, командир танковой роты, а секретарь райкома комсомола. Прибежал вчера в Наровчат парнишка, совсем еще мальчик, только позавчера вручал ему комсомольский билет: так, мол, и так, Александр Иваныч, воруют хлебушек мужики прямо из-под комбайна. На головах мешки, в руках обрезы... Такое редкость, однако ж кое-где случалось.

Сам решил Александр проследить. И вот лежит сейчас на стерне. Пугнул, правда, вражину двумя выстрелами из пистолета да чуть сам не остался на этом поле. Но, видно, судьба счастливчика...
У кого это? Кажется, у Николая Грибачева: никто не сумеет сказать, сколько мыслей может пронестись в голове человека за одно короткое мгновение, — они летят быстрее света, в каких-то немыслимых сечениях и ракурсах, совмещая прошлое с будущим, козявку, ползущую по рукаву гимнастерки, со звездными безднами Вселенной. Можно все вспомнить и представить, даже самое невероятное. Случаются такие мгновения.

А ему, секретарю комсомольскому, было что вспомнить в ту минуту, когда над головой близко взвизгнула бандитская пуля. Чего только не перевидел, не пережил за годы войны. Но труднее всего забыть начало.

* * *

22 июня подняли по тревоге курсантов Пензенского авиаучилища ГВФ. Выстроили. Командир эскадрильи латыш Самолис, двухметрового роста мужчина, будто выдавил тяжелый вздох:

— Мальчики, война...

В тот же день экипаж Милюкова направили в Борисоглебское училище. И летать бы ему, громить вражеских асов, да незадача, разбился в учебном полете: подвела машина. В госпитале познакомился с танкистом Володей Ивановым. Он и соблазнил пойти в танкисты.

— Чего тебе, Сашок, рацию знаешь, пулемет разберешь, соберешь разок-другой, вот тебе и готовый стрелок-радист.

Так вот и попал Сашка Милюков на тяжелый танк КВ.

В одном из боев под селом Олынано-Колодец немцы разбили гусеницу, превратился танк в неподвижную мишень. Повреждение удалось устранить только ночью Уже потом насчитали танкисты: двадцать восемь немецких болванок приварилось в бою к броне, а не пробили. Когда пришли своим ходом, механик-водитель Иванов невесело пошутил:

— Ну вот, брат, чуть не познакомились мы с косой... Уральским сталеварам наше спасибо за добротную броню.
Страх первого боя давно уже позади, да и думать ли ему, старшине Милюкову, о смерти в свои семнадцать с небольшим. Не думал о ней и даже тогда, когда друзья: «похоронили».

А случилось это позже, в конце августа сорок третьего года, под Харьковом.

Дым не успевал рассеиваться в прохладном воздухе. Выстрелы собственной пушки сливались с разрывами вражеских снарядов. В стальной коробке танка стоял такой гул, будто кто-то колотил снаружи по броне десятком огромных кувалд. Наверное, поэтому не таким уж сильным показался снарядный взрыв в моторном отделении машины. Не сильный — это только так говорится. Повыскакивали ребята из танка со звоном в голове. А считать шишки да почесывать синяки недосуг. Тут бы поскорей отползти подальше, не то, как рванет, костей не соберешь. Танкисты — в ложбинку, метров на пятнадцать отползли. Смотрит Милюков: даже не дымится «тридцатьчетверка». Бросился к ней: «Еще повоюем!».

— Назад, Сашка!

В несколько секунд он достиг танка и вспрыгнул на броню... Взрыва не почувствовал. Очнулся ночью на холодной земле.

Много позже, когда поправился, узнал, что в тот же день доложили командованию: «Милюков погиб на глазах экипажа».

Получила мать, Агафья Михайловна, первую похоронку на сына вместе с его письмом. Заливаясь горькими слезами, не помня себя, трясущейся рукой выводила на листе бумаги: «...Ты это до смерти или после смерти пишешь, сыночек?..»

Сын ответил: «После, мамочка, после. Подождет она еще, не ко времени стучится. Мне победить еще надо. А похоронная — это ошибка. Ну что ж, дорогая, не попадает снаряд дважды в одно и то же место. Повоюем!».

Ошибся тогда Сашка. Попадает. И было это попадание за двенадцать часов до Великой Победы...
Герой Советского Союза Александр Иванович Милюков подлечился в Сочи, закончил Всесоюзный государственный институт кинематографии (ВГИК) и уже достаточно проработал на Одесской студии художественных фильмов. Забываться многое стало, как вдруг получает приглашение на праздничный огонек, посвященный Дню Победы, в Москву, на Центральное телевидение. Ехал с радостью. Предстояла встреча с хорошим человеком, старым другом Яковом Павловым. Да-да, с тем самым «комендантом» знаменитого дома сержанта Павлова в Сталинграде! Человек, который до конца войны для Александра Милюкова был эталоном мужества и героизма. Как-то, работая над очередным сценарием, Милюков вычитал слова известного многим писателя Джеймса Брюса, дескать, героем может стать только тот, кто попадает в особое положение. Можно ли с этим согласиться, когда весь наш народ в суровые годы войны попал в особое положение — защитников Родины? И здесь не до героизма в каком-то особом положении, а отстоять самое сокровенное — свое детство, дом, памятные с юных лет улицу, поле за околицей, лес...

А Яков Павлов! Ну что ж, он настоящий герой. После битвы в Сталинграде он доложил командованию: «За двадцать три дня немногочисленный гарнизон оттянул на себя два батальона противника, уничтожил гранатами и бутылками с горючей смесью полдесятка танков, триста пятьдесят гитлеровцев».

Это ли не героизм! Это ли не пример мужества и стойкости!

Они стали друзьями только в 1953-м. А тогда, в заснеженных окопах Сталинграда, получая партийный билет, механик-водитель танка, восемнадцатилетний старшина Милюков поклялся драться так, как воевали ребята гвардии сержанта Якова Павлова.

И вот 9 мая 1974 года сидят они за одним столиком на московском телевизионном огоньке, хоть и пытались рассадить их режиссеры, вспоминают былые встречи, не вернувшихся с войны друзей-товарищей.

Подходит к ним, двум Героям Советского Союза, певец Юрий Гуляев и дарит песню Дунаевского, обращая свое внимание больше на Милюкова. Павлов хитровато посмеивается, слушая мелодию.

...Я по свету немало хаживал,
Жил в землянках, в окопах, в тайге,
Похоронен был дважды заживо,
Знал разлуку, любил в тоске.

Родилась эта песня в первые месяцы войны, когда коричневая чума катилась по нашей земле, когда весь наш народ был в тревоге за будущее Родины. А написал слова этой песни молодой тогда поэт Марк Лисянский, следуя по дороге на фронт. Сочинил, заскочил в редакцию газеты, оставил и ушел...

Глянул Александр на друга Якова укоризненно: что ж ты выдал мою тайну! А перед глазами снова письмо родной матери: «Ты это до смерти или после смерти пишешь, сыночек?..» И как приложение к нему еще одно письмо, солдатское: «Дорогая Агафья Михайловна! Нам, воинам-танкистам, удалось узнать Ваш адрес. Адрес Матери, вырастившей такого преданного Родине сына. Наша часть располагается в нескольких километрах от могилы, где захоронен Ваш сын — Герой Советского Союза Милюков Александр Иванович...».

И далее, следим, мол, за могилкой братской: никто не забыт, и ничто не забыто...

Переслала это письмо мать благополучно живущему и поныне, трижды воскресшему сыну. Первый его порыв— ответить своим молодым братьям по оружию — танкистам: «Жив я, солдаты, жив!» Ночь не спал. Ну как же! Вновь пережил тот день, когда боевые друзья во второй раз посчитали погибшим...

Пал фашистский Берлин. Корпус, где служил гвардии лейтенант Милюков, стремительно пошел на Прагу. На помощь братскому чехословацкому народу! Тогда Александр Иванович был уже командиром танковой роты. В отрогах Судет, за Дрезденом, советских воинов пыталась задержать встречными боями группировка танковых, войск врага. Под деревушкой Вильсдруф (рота Милюкова шла в голове походной колонны) лейтенанту докладывают его танкисты, выдвинутые вперед в качестве разведки:

— Товарищ лейтенант! Двенадцать замаскированных, «тигров» и четырнадцать зениток в районе...

Связывается командир роты по рации с начальством, получает приказ: «Выходите во фланг по оврагу. Остальные отвлекут, создадут видимость атаки».

Десяток наших стальных громадин гитлеровцы увидели, когда они успели раздавить их первые пушки. Последовал затем ошеломляющий удар с фланга. Прошло несколько минут, и вдруг откуда-то из-за кустов изрыгнула горячий металл фашистская машина. Тяжелый снаряд угодил в лобовую броню. Погибли механик и командир орудия. Гвардии лейтенант Милюков с радистом, тяжело раненные, с трудом вылезли из танка, заползли в какой-то подвал. Подобрали их пехотинцы. Таким он был, его последний бой...
* * *

Прежде чем познакомиться с режиссером Одесской киностудии Александром Милюковым, о его боевых подвигах я слышал немало легенд. Он-де первым прошел со своими танками через болото в район ставки Гитлера под Гольсеном, и там врагу несладко пришлось. Да и сам танкист чудом уцелел. Он расстрелял тремя танками семнадцать вражеских!

Не выдержал, спросил об этом ветерана в первое же наше знакомство. Оказались правдой и первое и второе. Только с небольшой поправкой: не семнадцать танков врага, а два десятка, а может, и больше — кто их точно считал тогда. Не ради наград сражались.

— Для нас, танкистов, самой высокой была медаль «За отвагу». Ее своей считали: танк на ней, — рассказывал мне Александр Иванович. — А о случае, что в легенду вошел... Так ведь приказ получили: стать в засаде у дамбы и ждать. Целую группировку встречали. А где она — лишь фашистские штабы знали. Вышла на нас. Пропустили всю колонну. Ударили залпом по первому и последнему. Остальное было делом техники. Минут семь длился этот бой. Правда, опомнились гансы, и мы две машины из трех потеряли. Огрызались они уже больше от злости.

Последний раз мы увиделись на территории студии. На съемочной площадке, уронив набок свой хобот, дымился «подбитый» «тигр». Александр Иванович снимал документальный фильм. Опять что-то напутали пиротехники: не с той стороны танк «подожгли». И тут же раздастся повелительная команда режиссера:

— Стоп! Повторяем дубль. Из мотора дым дай! Железо, оно гореть не будет!

И снова мечется по площадке помреж. Все должно быть, как было, иначе — переснимать. Все как некогда было. Тем более, ленту снимает танкист, герой войны.

А. Станчев. «Герои и подвиги» (Сборник очерков), Саратов, Приволжское книжное издательство, 1976 год)

При составлении биографических данных о Героях Советского Союза были использованы архивные материалы и сведения из Интернета.

Источник: ГТРК Пенза 02.04.2015  12:36