Коллектив авторов.
ГЕРОИ И ПОДВИГИ.
Саратов. Приволжское книжное издательство. 1984. – Вып. 6. – Стр. 79-91.
Д. Бакаев.
«Баатар Ермак»
Утро 28 мая 1939 года. Район монгольской реки Халхин-Гол. Погода по-летнему жаркая. Бойцы пулеметно-стрелкового батальона 11-й танковой бригады под командованием Быкова совместно с монгольской конницей отбивали яростные атаки солдат 23-й пехотной дивизии Японии. Теснимый противником, отряд Быкова отходил к реке. Создалась угроза захвата врагом переправы и дальнейшего продвижения его вглубь монгольской территории.
28 мая. Полдень. Тамсаг-Булак. До Халхин-Гола свыше 120 километров. Командира второго моторизованного батальона 149-го стрелкового полка 36-й мотострелковой дивизии капитана А.П. Ермакова срочно вызвали в штаб.
— Получен приказ, — сказал командир полка майор И.М. Ремизов, обращаясь к Ермакову. — Немедленно выдвинуться в район сражений, задержать врага и не дать ему овладеть переправой через Халхин-Гол. Возьмешь с собой усиленный батальон. Командовать группой назначаю тебя. Действовать по обстановке на месте. Связь со мной — через посыльного. На сбор — 30 минут. Вопросы есть?
— Можете не сомневаться.
— Верю, — отозвался Ремизов и, бросившись к Ермакову, обнял его...
Тут я должен сделать отступление. Ответственное задание выпало на долю Андрея не случайно: ветеран 36-й стрелковой дивизии участвовал в ликвидации наскоков белокитайских милитаристов на КВЖД. Как известно, в 1929 году гоминдановское правительство и маньчжурские прихвостни по указке иностранных империалистов организовали нападение на эту железную дорогу и границы СССР...
Будучи командиром взвода, Ермаков в составе 36-й стрелковой дивизии сражался с белокитайцами. Его ранило. Но бойцы штурмом овладели последним опорным пунктом врага — Хайларом. Спустя десять лет японцы превратили этот город в свою базу провокаций на Халхин-Голе...
Усиленный батальон под командованием Ермакова, посаженный на автомобили, взял курс к реке. Андрей хорошо знал эти дороги. Бесконечные песчаные перекаты, бугры, выемки, колючие кустарниковые заросли — все предстояло преодолеть. Машины шли на скорости с соблюдением мер предосторожности. Ермаков ехал в голове колонны.
Когда до места оставалось не больше часа, солнце уже приближалось к горизонту. Комбат приказал шоферу прибавить газу, чтоб до наступления темноты достичь района боев и освоиться с обстановкой.
Вскоре показалась река. Из-за ее обратного ската доносилась трескотня пулеметов. Еще минута-другая, и Ермаков скомандовал:
— Машины в укрытие! Группа, за мной!
Выпрыгивая из грузовиков, бойцы развертывались поротно и бежали к реке. Японцы обнаружили группу и открыли пулеметный огонь.
Красноармейцы смело бросались в Халхин-Гол. Там очереди не доставали их. Иные пытались воспользоваться подручными средствами переправы, но, убедившись, что места не глубоки, достигали противоположного берега вброд.
Когда большинство воинов форсировало речку, Ермаков приказал:
— За мной, вперед!
Вроде бы давно все ему знакомо. Капитан быстро вошел в азарт боя. Пробежав метров 200, комбат увидел оставленную без снарядов монгольскую пушку. И не успел произнести слова сожаления, как перед ним, будто из-под земли, выскочили монгольские артиллеристы. Они доставили снаряды.
— Амар сайну! — поздоровался с цириками Ермаков. Те ответили с улыбкой:
— Сайн байну!
— Баяролла, баяролла! Спасибо за снаряды, — сказал комбат. Он сам встал за орудие и, показав рукой в сторону японцев, крикнул:
— Буудах! Стрелять будем.
Цирики понимали Ермакова и подавали ему снаряды. В воздухе все клокотало. Дрожала земля.
— Асару сайн! — ликовали монгольские артиллеристы.
— Вперед, ребята! — подбадривал Андрей.
Вместе с цириками он катил орудие в цепи своих бойцов и вел огонь по вражеским позициям. Казалось, Ермаков выкован из железа. Казалось, он одновременно находился там, где палила его пушка, и где бился одинокий красноармеец. Казалось, комбат видел в темноте лица воинов и подходил в нужную минуту к терявшим самообладание. Иногда Андрей помогал упавшим духом и негромко приказывал:
— Встать! В бою всем страшно!
Капитан был грозен и безжалостен, ибо знал: прояви жалость к одному — погибнут все. Нити боя не терял, пристально следил за поведением противника. Заметив, что японцы слабеют в центре, Ермаков тут же поднимал бойцов и вел их в штыковую.
И вот враг остановлен. Сотни самураев с раскинувшимися руками валялись на земле.
Ночь. Ермаков вызвал связиста Шумилина, вручил ему донесение и приказал доставить его на мотоцикле в штаб полка. А пока решил обойти позиции подразделений и убедиться в состоянии личного состава и обороны.
Японцы почему-то не трогали бойцов Ермакова. Но закатилась луна, и заговорили первые орудийные выстрелы противника. Затем начались малочисленные атаки, крупные и злобные. Наши бойцы и цирики командира монгольского артдивизиона не позволили японцам приблизиться к переправе...
Когда ночь на 29 мая была еще покрыта густыми облаками, на Халхин-Гол прибыл отдельный артдивизион под командованием капитана Рыбкина (впоследствии он тоже удостоен звания Героя Советского Союза). Обрадованный таким пополнением, Ермаков немедленно собрал совещание командиров группы, обсудил с ними план предстоящего контрнаступления и приказал быть готовыми к операции. Ранним утром Андрей повел красноармейцев в жестокую
схватку.
Сводная группа наших подразделений, поддержанная мощным огнем дивизиона Рыбкина, совместно с цириками в едином порыве бросились на штурм неприятеля. Атакующие цепи красных приблизились к окопам японцев. Кинжальным огнем встретил их враг. Падали убитые и раненые. На смену шли другие. Натиск бойцов был настолько упорным и стремительным, что противник растерялся. Ермаков рванулся вперед цепей красноармейцев. Преодолев сопротивление неприятельской обороны, наши воины пошли в штыки. И вместе с подразделениями 149-го полка во главе с майором И.М. Ремизовым отбросили японцев за пределы границы. На поле боя осталось более 400 вражеских трупов.
Об этом я узнал из рассказа политрука 6-й роты ермаковского батальона Василия Миронова, с которым когда-то мы учились в Тамбовском кавалерийском училище. Он воевал уже два месяца, я только прибыл на Халхин-Гол. Мне памятна та встреча и место: гряда холмиков над заболоченной поймой реки, вдали — переправа. Стояла солнечная погода. Дул сильный ветер, шумел сухой камыш. Мы прошли метров 300. Он остановился и показал на разбросанные бревна, которые использовались группой Ермакова при форсировании реки 28 мая. Здесь и начиналась огневая жизнь Андрея.
Японское командование перебрасывало из Хайлара новые силы и готовило их для продолжения своих захватнических замыслов. К июлю противник имел в районе Халхин-Гола пехотные дивизию и бригаду, два танковых и два артиллерийских полка, кавалерийскую бригаду. Всего 38 тыс. солдат против 12 тыс. советско-монгольских воинов.
Утро 2 июля. Разведка 149-го полка обнаружила, что со стороны озера Удзур-Нур к сопке Номон-Хан-Бурдо-Обо проследовали колонны автомашин и мотоциклов. В 21 час на позиции наших подразделений обрушились вражеские снаряды. Об этом бое я услышал от Ермакова такие подробности:
— Вслед за обстрелом японской артиллерией наших позиций в районе сопки Номон-Хан-Бурдо-Обо вспыхнули огоньки. В сумерках их отсветы отражали фантастические, бегавшие по горизонту тени, которые быстро приближались к нашей обороне. Потом послышался шум моторов. Сомнений не было: японские танки с зажженными фарами, производившими гнетущее впечатление. Я отдал приказ:
— Приготовиться к бою!
Стальные чудовища уже метрах в семистах. Попробовал сосчитать: выходило примерно до 30—40 на батальон. Укрытия — обычные траншеи. Как поведут себя красноармейцы в первом бою с такой армадой? Да еще ночью! Пять неприятельских машин быстро приближались. В лощине стояла пушка. Она палила по пехоте врага. Я скомандовал:
— Выкатить орудие на открытую позицию. По танкам — огонь!
Грянул выстрел, и засверкали огоньки на головной машине. Она задымилась, и раздался взрыв. Другие танки подкатились к нашим траншеям. Я крикнул во весь голос:
— Держитесь, дорогие мои! Отсекайте пехоту! Бейте танки гранатами сзади!
Пушки и пулеметы из башен извергали огонь и смерть. Чудовища миновали траншеи. И взметнулось пламя: три танка грузно осели.
Крикнул артиллеристам, замешкавшимся с наводкой:
— Огонь немедленно! Что вы возитесь?!
Снаряд попал прямо в башню, и пятая машина подбита. Пробежал по траншеям, подбадривая красноармейцев.
— Ух, и страшно было, когда они подходили, а потом — ничего, — говорил один из бойцов батальона. — Главное, не убегать, выждать мгновение. Танк ведь не видит и не соображает. Только он миновал траншею, я вскочил со дна и как дал связкой гранат! Машина сразу осела на задницу...
Слушая рассказ Ермакова, я обратил внимание, что он весь поглощен им. Заключительная часть звучала особенно впечатляюще:
— Шел третий час сражения. Ночной воздух содрогался от грохота взрывов. В лощинах и на буграх пылало до десятка машин. Я увидел, как прямо на НП устремилась целая группа японских танков. Три из них мчались, не сворачивая. Всерьез сказал ребятам:
— Пропустить танки нельзя...
И они не пропустили. Сам Ермаков подорвал два танка.
В районе обороны батальона Ермакова японцы оставили па поле боя 16 стальных чудовищ. Всего же они потеряли здесь более 30 машин. Немало солдат было взято в плен.
Однако ценой значительных потерь в технике и людях противнику удалось потеснить наши и монгольские части, и они отошли на северо-западный участок горы Баин-Цаган.
Подошедшие из глубины 11-я танковая и 7-я мотоброневая бригады совместно с 24-м и 149-м мотострелковыми полками 36-й дивизии, частями монгольской армии в ожесточенном сражении 3-5 июля наголову разгромили вражескую группировку, а ее остатки спасались бегством...
Вот как описывает эпизод боя Ермакова бывший командир батальона 149-го полка Герой Советского Союза Н.Н. Заиюльев (ныне генерал-майор в отставке, живущий в Москве).
Когда цепи атакующих красноармейцев залегли под сильным огнем противника, «...капитан Ермаков выхватил у ближайшего бойца винтовку, встал во весь рост и, потрясая над головой оружием, побежал на сопку:
— Вперед! За мной! — властно гремел его зычный, огромной силы голос, действовавший в бою как сигнал... Момент был потрясающий. Огромная фигура капитана, дерзко идущего вперед, всколыхнула оцепеневшие было ряды. Бойцы разом поднялись и ринулись вслед. Сквозь шквальный огонь противника капитан Ермаков напористо продвигался вперед. Бойцы, видя своего отважного комбата, дружно атаковали противника, забросав передние траншеи гранатами, и, ступив на гребень вершины, в окопах добили самураев штыками. Сопка была взята».
Ночь 7 июля. Оправившись от Баин-Цаганского поражения, враг неожиданно предпринял атаку на участке обороны батальона Ермакова, а потом и всего 149-го полка. Бросив свои резервы, японцы навязали кровопролитный бой. Ворвавшись в расположение 4-й роты батальона Ермакова, противник перебил большую часть личного состава. Ермаков собрал остатки и всех, кто был под рукой, трижды водил в атаку. Он был уверен, что штык и пуля его не возьмут, артиллерии у японцев здесь нет. Вскоре враги были отброшены, многие уничтожены, взяты в плен, а пытавшиеся добраться до своих, тонули в Халхин-Голе. Утром Ермаков медленно обходил молчаливое поле и, всматриваясь в лица убитых, искал в них следы храбрости и отваги...
11 июля. Не добившись своей цели одиночными ночными атаками, японцы предприняли наступление большими силами. Основной удар направлялся на высоту Ремизова — так сопка стала именоваться с 8 июля после гибели отважного майора Героя Советского Союза. Ее оборонял батальон Ермакова, на который вражеская артиллерия обрушила ураганный огонь. Затем в атаку двинулась пехота. Ермаков поднимал бойцов в контратаку. Маневрируя и нанося сильные удары, наши части организованно отходили к Халхин-Голу. Ценой огромных потерь противник овладел сопкой, и, казалось, продвинется дальше. Но так только казалось. Бойцы 149-го полка стойко сражались и приостановили продвижение врага, прочно закрепившись на восточном берегу реки. То, что батальон Ермакова и другие советские подразделения выстояли и не отдали плацдарма, имело большое значение.
13-23 июля — период некоторого затишья. Предстояли дни напряженной боевой подготовки советско-монгольских войск к генеральному наступлению по окружению и уничтожению неприятеля. Батальон Ермакова занимал позиции обороны у подножия сопки Баин-Цаган. Его НП расположился на гребне песчаного котлована, скаты которого были изрыты глубокими траншеями и ходами сообщений. Поднявшись на бруствер, Андрей заглядывал вдаль. Его крупное загорелое лицо было невозмутимо. Внешне он казался малоподвижным.
Противник сосредоточил против позиций батальона не только лучшие силы полка, но и отряд смертников Ермаков понимал, как важно начать учебу с бойцами, чтоб отлично подготовиться к генеральному наступлению...
— Нам все равно, кого бить: самураев или смертников. Согласно памятке, которую дало им начальство, и те и другие должны умирать с криком «банзай». Пусть себе орут. Главное — не теряться и уверенно руководить своими ротами, — наставлял Андрей командиров.
Ермаков проводил занятия: бойцы ходили по азимуту, учились маскировке, тренировались в стрельбе, в преодолении песчаных барханов. Особое внимание Андрей уделял подготовке младших командиров. Сам отрабатывал с ними элементы атак вслед за артиллерийским валом снарядов, приемы борьбы с танками в условиях дня и ночи. До семи потов красноармейцы учились наступательным действиям по открытой местности, умению совершать обходные маневры, определению расстояний до высот.
19 августа. Глубокий котлован юго-восточнее горы Баин-Цаган. Командующий Центральной группой войск Петров собрал командно-политический состав. Здесь я еще раз увиделся с Андреем Павловичем Ермаковым и не мог даже подумать, что эта встреча будет последней.
Меня всегда поражали начитанность, жизнерадостность, добродушие и энергия человека двухметрового роста. Казалось, он испытывал удовлетворение от воспоминаний эпизодов прошедших боев. Андрей делился планами и сокровенными мыслями на будущее. Очень тревожился, что давно не получал писем из дома:
— Возможно, они где-то в пути. До нас ведь не близко.
— Ничего, другим и вовсе не от кого их получать, — успокаивал я его.
— Это верно, — соглашался Ермаков. И, прищурив глаза, негромко выдавил:
— На днях геройски погиб один мой боец. А сообщить некому. Парень не помнил ни родителей, ни близких. Знал только, что мать родила его в больнице и умерла...
20 августа. Воскресенье. Наши войска заняли исходные позиции для генерального наступления с целью окружения и уничтожения японской армии. Батальон Ермакова, как всегда, от начала и до конца боев на Халхин-Голе находился в эпицентре сражений.
8 часов 30 минут. Получен приказ: через 15 минут начать атаку. Вот как вспоминает об этом бывший командир батареи противотанковых пушек лейтенант В.И. Давыдов (Пенза):
«Батальон Ермакова дружно рванулся в бой. Но вскоре был вынужден залечь из-за пулеметного шквала противника. Многочисленные огневые точки и разветвленная система траншей позволили японцам сохранить силы и средства. Особенно неуязвимыми оказались узлы сопротивления врага. Недаром этот район назывался Центральным.
— Подавить огневые точки в секторе «Двугорбый верблюд»! — приказал Ермаков.
Пушки, следовавшие в рядах батальона, ударили по скоплению неприятельских пулеметов. От разрывов снарядов взлетали столбы черного дыма.
Капитан Ермаков выскочил вперед залегших цепей и крикнул:
— За мной!
Батальон броском продвинулся на несколько десятков метров. И опять залег. Последовала новая команда артиллеристам. Выкатив орудия, прямой наводкой с близкого расстояния они ликвидировали еще ряд пулеметных гнезд.
Увлекая за собой бойцов, Андрей первым ворвался во вражеский блиндаж. Ручными гранатами и штыками крушили ермаковцы самураев».
21—22 августа. Батальон смело бил японцев. Уже показались очертания сопки Ремизова. Ее зубчатые гребни торчали над горизонтом, скаты и отроги были изрыты воронками артиллерийских снарядов и авиабомб, траншеями и ходами сообщений. На самой макушке виднелись редкие, опаленные пламенем деревья.
Желая прекратить дальнейшее кровопролитие, наше командование предлагало противнику сдаться в плен и сложить оружие. Но японцы отвергли это. На подступах к высоте Ремизова и разгорелось 23 августа жестокое сражение. В центре, где находился батальон Ермакова, неприятель имел особо укрепленные позиции. Плотный огонь пулеметов, минометов, пушек стеной вставал на пути красноармейцев.
В этих условиях комбат оставался отважным и хладнокровным. Стараясь атаковать самураев с малыми потерями для нас, он не раз поднимал бойцов, выводя их из опасной зоны. Интенсивность вражеского огня возрастала, положение становилось критическим. Красноармейцы залегли, а кое-кто из них попятился назад.
Властно прозвучал голос Ермакова:
— Дайте! Дайте огня!
То была команда артиллеристам.
Андрей вскочил с земли и стремительно побежал в цепь атакующего батальона.
— Куда вы, товарищ комбат? Вас убить могут, — крикнул моложавый боец.
Вряд ли Ермаков слышал эти слова: грохот заглушал все. Не оглядываясь, Андрей выхватил пистолет и призывно командовал:
— Товарищи! Вперед!
— Над головами свистели пули, осколки градом осыпали воинов, но Ермаков вел их туда, где окопался противник.
— По полудни 23 августа японцы открыли сильный заградительный огонь, вынудив атакующих залечь. Оставаться на месте было опасно. Снова во весь рост поднялся комбат. Бойцы, поддерживая его дружным «ура!», ринулись на ремизовскую сопку. В это время Ермаков был ранен. Наспех перевязал руку.
«Откуда же все-таки бьют японские пулеметы?» — наблюдая, думал Андрей. Оценив обстановку, он приказал батарее подавить огневую точку противника, что и сделали артиллеристы.
— Красноармейцы пошли в атаку. Когда батальон, преодолев упорное сопротивление японцев, приблизился к подножию сопки Ремизова, все увидели, как комбат наклонился на одно колено и беспомощно опустился на землю. К нему сразу бросилось несколько бойцов. Истекая кровью, Ермаков собрал, вероятно, последние силы и выдавил из могучей груди: «Прощайте, товарищи! Идите и бейтесь за Родину...».
Его похоронили с воинскими почестями рядом с командиром полка майором И.М. Ремизовым. Стояла мертвая тишина, и только Халхин-Гол, словно оплакивая гибель героя, стонал и ревел, выбрасывая волны через край восточного берега...
Из материалов комиссии 1-й армейской группы о представлении особо отличившихся воинов в боях на реке Халхин-Гол к присвоению звания Героя Советского Союза:
«...Ермаков Андрей Павлович, 1904 года рождения, уроженец села Успенское Мокшанского района Пензенской области, русский, член партии, капитан, командир батальона 149-го мотострелкового полка 36-й мотострелковой дивизии, участник боев на реке Халхин-Гол с 28 мая 1939 года. Погиб 23 августа... В боях показал себя подлинным патриотом Социалистической Родины. Его батальон занял первое место в полку. Батальон Ермакова отразил много атак японцев, уничтожил сотни японских солдат и офицеров, захватил много трофеев. Сам многократно водил в атаку батальон. Был исключительно заботлив к бойцам, организовывал бесперебойное питание горячей пищей, снабжение водой, организовывал своевременную эвакуацию раненых и убитых с поля боя. Пользовался большим авторитетом среди красноармейцев и командиров».
Из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 17 ноября 1939 года:
«За образцовое выполнение боевых заданий правительства и проявленное при этом геройство присвоить звание Героя Советского Союза:
13. Капитану Ермакову Андрею Павловичу».
То, что имя А.П. Ермакова стоит в ряду шести общевойсковых командиров (среди них Г.К. Жуков и Г.М. Штерн), удостоенных звания Героя Советского Союза за особо выдающиеся заслуги на Халхин-Голе, свидетельствует не только о его личном мужестве и отваге, но и является очевидным признанием военного таланта и огранизаторских способностей комбата. Недаром Г.К. Жуков в своих воспоминаниях «Халхин-Гольский урок» в числе девяти командиров, прославившихся в боях, называл и имя Ермакова.
Память! В ней так свежи воспоминания о Ермакове, словно и не минуло десятилетий со дня его гибели. Качества настоящего коммуниста он добывал упорным трудом. Много занимался самообразованием. Жажда к знаниям бурлила в нем. Мечтал осенью 1939 года поступить в академию имени М.В. Фрунзе. Даже на войне Андрей не расставался с книгой.
А.П. Ермаков пользовался не только высоким авторитетом, но и неподкупной любовью к нему. В память о комбате кто-то написал песню, и она не раз звучала на Халхин-Голе. Есть в ней такие слова:
За дальней грядой песчаных холмов,
Где стыл уж вечерний закат,
На штурм высоты нас вел Ермаков —
Наш славный, отважный комбат.
За беспримерную доблесть и стойкость, за ратные подвиги Ермакова уважали и монгольские воины. Они называли его не иначе как ласковым именем древнего народного богатыря. «Баатар Ермак», — то и дело звучало в устах бойцов и командиров народно-революционной армии.
Как свидетельствует Н.Н. Заиюльев, ярким доказательством любви и уважения к русскому герою явилось написание имени «Баатар Ермак» на лафете пушки 6-го монгольского артдивизиона, из которой 28 мая 1939 года Андрей Павлович вел огонь по врагам.
Память о Ермакове живет на монгольской земле и в монументе павшим героям Халхин-Гола. Имя комбата на мемориале музея Боевой славы ордена Ленина Забайкальского военного округа.
Чтят Ермакова и на его родине. В поселке Мокшан имя воина занесено в галерею героев-земляков. В Успенской средней школе собраны ценные материалы об Андрее Павловиче, его именем названа пионерская дружина. Хлеборобы бригады совхоза «XIV лет Октября» зачислили Ермакова в свой состав и выполняют за него производственные задания.
В заключение приведу строки из письма генерала армии Ивана Ивановича Федюнинского:
«...Вы спрашиваете, знал ли я комбата Ермакова? Знал, и очень хорошо знал, как сослуживца по 149-му мотострелковому полку. Во время боев на Халхин-Голе он был настоящим героем. Когда погиб, я в том полку уже не служил, а командовал 24-м мотострелковым полком той же дивизии. Но память о тов. Ермакове Андрее Павловиче жива.
Посылаю вам фотографию памятника на братской могиле воинов 36-й мотострелковой дивизии и 11-й танковой бригады, погибших в боях на реке Халхин-Гол.
Здесь же похоронен и Ермаков А. П.
С уважением к вам Генерал армии И. Федюнинский.
3 сентября 1969 года».
Вот уж поистине у человеческой памяти нет границ во времени!
