Сайт посвящается воинам Великой Отечественной войны, вернувшимся и не вернувшимся с войны, которые родились, были призваны, захоронены либо в настоящее время проживают на территории Пензенской области, а также труженикам Пензенской области, ковавшим Победу в тылу.
Основой наполнения сайта являются военные архивные документы с сайтов Обобщенного Банка Данных «Мемориал», Общедоступного электронного банка документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», государственной информационной системы «Память народа» (проекты Министерства обороны РФ), информация книги "Память. Пензенская область.", других справочных источников.
Сайт создан в надежде на то, что каждый из нас не только внесёт данные архивных документов, но и дополнит сухую справочную информацию своими бережно сохраненными воспоминаниями о тех, кого уже нет с нами рядом, рассказами о ныне живых ветеранах, о всех тех, кто защищал в лихие годы наше Отечество, ковал Победу в тылу, прославлял ратными и трудовыми подвигами Пензенскую землю.
Сайт задуман, как народная энциклопедия, в которую каждый желающий может внести известную ему информацию об участниках Великой Отечественной войны, добавить свои комментарии к имеющейся на сайте информации, дополнить имеющуюся информацию фотографиями, видеоматериалами и другими данными.
На каждого воина заводится отдельная страница, посвященная конкретному участнику войны. Прежде чем начать обрабатывать информацию, прочитайте, пожалуйста, тему - Как размещать информацию.
Любая Ваша дополнительная информация очень важна для увековечивания памяти защитников Отечества.
Информацию о появлении новых сообщений на сайте можно узнавать, подписавшись на страничках книги памяти в ВКонтакте, Телеграмм или Твиттер.
Бурденко Николай Нилович – выдающийся русский хирург, основоположник российской нейрохирургии, Главный хирург Красной Армии, профессор кафедры факультетской хирургической клиники 1-го Московского ордена Ленина медицинского института, директор Центрального нейрохирургического института, академик Академии наук СССР, генерал-лейтенант медицинской службы.
Николай Нилович Бурденко родился 22 мая (3 июня) 1876 года в селе Каменка Нижнеломовского уезда Пензенской губернии, ныне город Пензенской области.
Окончил Каменскую земскую школу и Пензенское духовное училище. В 1891 году Бурденко поступил в духовную семинарию. После её окончания в 1897 году приехал в Томск и поступил в Томский государственный университет. В 1899 году Бурденко был исключён из университета за участие в студенческом революционном движении и вынужден был уехать из Томска. Тогда проявились главные качества характера Бурденко, которым он остался верен до последнего вздоха – активная жизненная позиция, решительная борьба с любыми возникающими трудностями, кипучая инициатива, самоотверженность, патриотизм. Проработав почти год в колонии для больных туберкулезом детей, благодаря помощи ряда профессоров, Бурденко было разрешено вернуться в университет.
Вскоре он переводится в Юрьевский университет (ныне в городе Тарту в Эстонии). В соответствии с тогдашним порядком преподаватели и студенты выезжали на борьбу с эпидемиями. Бурденко был непременным участником таких медицинских отрядов, участвовал в ликвидации эпидемий тифа, черной оспы, скарлатины. С началом русско-японской войны добровольцем поступил в военно-санитарный отряд. Свыше года в составе отряда участвовал в боевых действиях в Маньчжурии. Был ранен при выносе раненных солдат из-под огня неприятеля. Награжден солдатским Георгиевским крестом. Эти обстоятельства позволили Николаю Бурденко окончить университет только в 1906 году, но зато он был уже крупным сформировавшимся ученым и практиком.
С 1907 года – хирург Пензенской земской больницы. В 1909 году защитил диссертацию и стал доктором медицины. С 1910 года - профессор Юрьевского университета по кафедре оперативной хирургии и топографической анатомии.
В начале первой мировой войны вновь добровольно добился назначения в действующую армию. С 1914 консультант медицинской части Северо-Западного фронта, с 1915 - хирург-консультант 2-й армии, с 1916 – хирург-консультант госпиталей Риги. Занимался организацией военно-санитарных отрядов, госпиталей и медико-эвакуационных пунктов. Много оперировал в полевых и армейских госпиталях. Активно добивался улучшения медицинской помощи раненых на всех этапах, начиная с их эвакуации с поля боя. В марте 1917 года при Временном правительства назначен главным военно-санитарным инспектором российской армии. Летом 1917 года контужен в бою при выезде в действующую армию. По состоянию здоровья вернулся в Юрьевский университет и назначен заведующим кафедрой хирургии, которой некогда руководил его высший авторитет – великий профессор Н.И.Пирогов.
Профессор Бурденко сразу сознательно принял Октябрьскую революцию. В 1918 году с группой профессоров переехал из Юрьева в Воронеж, один из инициаторов создания Воронежского университета и профессор в нем. Одновременно в годы Гражданской войны – консультант воронежских госпиталей РККА.С 1923 года - профессор медицинского факультета Московского университета, в 1930 году преобразованном в 1-й Московский медицинский институт. В этом институте Бурденко до конца жизни руководил факультетской хирургической клиникой, носящей теперь его имя. Автор первого «Положения о военно-санитарной службе Красной армии».
С 1929 года Николай Бурденко — директор нейрохирургической клиники при Рентгеновском институте Народного комиссариата здравоохранения СССР, на базе которой в 1934 был учреждён Центральный нейрохирургический институт – первый в мире.
Николай Бурденко одним из первых ввёл в клиническую практику хирургию центральной и периферической нервной системы; исследовал причину возникновения и методы лечения шока, внёс большой вклад в изучение процессов, возникающих в центральной и периферической нервной системе в связи с оперативным вмешательством, при острых травмах; разработал бульботомию — операцию в верхнем отделе спинного мозга. Бурденко создал школу хирургов с резко выраженным экспериментальным направлением. Ценным вкладом Бурденко и его школы в теорию и практику нейрохирургии явились работы в области онкологии центральной и вегетативной нервной системы, патологии ликворообращения, мозгового кровообращения и др.
Подлинную революцию Николай Бурденко произвел в лечении мозговых опухолей. Операции на мозге до Бурденко производились редко и насчитывались во всем мире единицами. Профессор Бурденко разработал более простые методы проведения этих операций и тем самым сделал их массовыми. Кроме того, он предложил ряд оригинальных операций, какие до него никогда не производились. Тысячи людей были спасены от смерти и тяжелых болезней благодаря тому, что профессор Бурденко открыл возможность производить операции на твердой оболочке спинного мозга, пересаживать участки нервов, оперировать на самых глубоких и ответственных участках спинного и головного мозга. Хирурги Англии, США, Швеции и других стран приезжали в Москву, чтобы приобщиться к новым идеям и поучиться у советского ученого.
С 1929 года был председателем Московского хирургического общества, с 1932 по 1946 - председателем правления Общества хирургов РСФСР.
В 1937 году назначен Главным хирургом-консультантом при Военно-медицинском управлении Красной Армии. В 1939 году Н.Н. Бурденко избран действительным членом Академии наук СССР. А через несколько месяцев 64-летний академик выехал на фронт советско-финской войны, где провел весь период боевых действий. Именно по опыту финской войны Бурденко разработал передовое по тому времени положение о военно-полевой хирургии, внедренное в жизнь и успешно применявшееся в Великой Отечественной войне. Был главным редактором ряда медицинских журналов.
С началом Великой Отечественной войны Николай Нилович Бурденко назначается Главным хирургом Красной Армии и много времени проводит на фронтах. Нередко для проведения сложных операций добирался до полковых и дивизионных медсанбатов. Лично произвел тысячи сложнейших операций. Организовал работу по оперативному сбору материалов о ранениях и внедрению в практику новейших способов лечения. В годы войны им создано учение о боевой ране.
Во главе бригады врачей он лично испытывает во фронтовых госпиталях новые лекарства - стрептоцид, сульфидин, пенициллин. Вскоре по его настоянию эти лекарства стали применять хирурги всех военных госпиталей. Многие тысячи раненых солдат и офицеров были спасены благодаря беспрестанным научным поискам, которые всю войну проводил Бурденко.
В 1941 году при переправе через Неву академик Бурденко попал под бомбардировку и был контужен. Последствия оказались очень тяжелыми - одно за другим он перенес два кровоизлияния в мозг, почти полностью лишился слуха. Ученый был эвакуирован в Омск. Однако Бурденко продолжал работать и на больничной койке, а как только наступило улучшение, немедленно вернулся в Москву и вновь приступил к поездкам на фронт.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1943 года за выдающиеся достижения в области советской медицины Бурденко Николаю Ниловичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот» (№ 52).
В 1944 году выступил инициатором создания Академии медицинских наук СССР. На её первом заседании в том же году Николай Нилович Бурденко был избран академиком и первым Президентом этой Aкадемии. Автор свыше 400 научных трудов. Заслуги Н.Н.Бурденко перед Родиной в годы Великой Отечественной войны невозможно переоценить. Он – один из организаторов и ведущих руководителей советской военной медицины, на голову превосходившей медицину армий наших противников и практически всех союзников. Несмотря на значительно более трудные условия работы, недостаток лекарственных препаратов и медицинского оборудования, военные врачи Красной армии возвратили в строй 72,5 % раненных, что превышает 10,5 миллионов бойцов.
Постановлениями Совета Народных Комиссаров от 1 февраля 1943 года Николаю Бурденко присвоено воинское звание "генерал-лейтенант медицинской службы", а от 25 мая 1944 года - "генерал-полковник медицинской службы".
В конце Великой Отечественной войны Бурденко был назначен председателем комиссии по расследованию убийств польских офицеров в Катыни. В заключении комиссии, которое подписал Бурденко, ответственность за эти преступления возлагалась на немцев.
Продолжал трудиться до последних дней жизни. Летом 1946 года произошло третье кровоизлияние в мозг, ученый много времени был при смерти. Немного оправившись, приступил к подготовке своего научного доклада на очередном съезде хирургов и написал его прямо на больничной койне. Скончался от последствий кровоизлияния 11 ноября 1946 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы (участок 1).
Лауреат Сталинской премии (1941). Депутат Верховного Совета СССР 1 и 2 созывов (с 1937 года).
Награждён тремя орденами Ленина (1935, 1943, 1945), орденами Красного Знамени (1940), Отечественной войны 1-й степени (1944), Красной Звезды (1942), медалями «За оборону Москвы» (1944), «За боевые заслуги» (1944), «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1945), «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946), «За победу над Японией» (1946). Заслуженный деятель науки РСФСР (1933).
Выдающийся ученый получил при жизни международное признание. Его избирали Почётным членом Международного общества хирургов в Брюсселе (1945), Лондонского королевского общества хирургов (1943), Парижской академии хирургии (1945). Почетный доктор Алжирского университета (1945).
Имя Н.Н.Бурденко носят НИИ нейрохирургии в Москве, Главный военный госпиталь Министерства обороны, факультетская хирургическая клиника Медицинской академии имени И. М. Сеченова, Воронежская государственная медицинская академия, Пензенская областная клиническая больница, улицы в Москве, Киеве, Харькове, Воронеже, Новосибирске, Нижнем Новгороде, Иркутске, Химках Московской области.
У зданий НИИ нейрохирургии в Москве и Пензенской областной клинической больницы установлены памятники великому ученому. В Пензе открыт дом-музей Н.Н. Бурденко. В городе Москве, на здании Российской академии медицинских наук, установлена мемориальная доска.
В Академии медицинских наук Российской Федерации присуждается премия имени Н.Н. Бурденко за лучшие работы по нейрохирургии.
Биография предоставлена Антоном Бочаровым
Источники
Герои труда военных лет 1941-1945. М. 2001 Кузьмин М.К. Медики—Герои Советского Союза. М.,1970 Советская Военная Энциклопедия. - М.:Воениздат, 1990 Цыплаков И.Ф. Имя на карте города. Новосибирск, 2001.
Дополнительные ссылки
Статья на сайте ГТРК "Пенза". Статья о Н.Н.Бурденко на сайте "Здоровье". "
Из книги «Пензенцы – Герои Социалистического Труда». Библиографический указатель. – Пенза, 1988. – с.154-159:
«Бурденко Николай Нилович (1876—1946 гг.)
Хирург, один из основоположников нейрохирургии в СССР, академик АН СССР (1939), первый президент АМН СССР (с 1944), генерал-полковник медицинской службы (1944), Герой Социалистического Труда. Член КПСС с 1939 года. Н. Н. Бурденко родился 3 июня 1876 года. Свои детские и юношеские годы провел в Пензе. В Пензенской земской больнице начинал он и свою врачебную деятельность. В 1906 году окончил Юрьевский (Тартуский) университет. В 1911 году получил звание профессора по кафедре оперативной хирургии в Юрьевском университете. Он был основателем и директором Московского нейрохирургического института. Накануне войны участвовал в разработке научно-организационных основ военно-полевой хирургии, в годы войны — главный хирург Советской Армии. Под руководством Н. Н. Бурденко на фронтах внедрены единые принципы лечения огнестрельных ранений, что способствовало успехам советской военной медицины в спасении жизни, восстановлении здоровья и боеспособности раненых. Николай Нилович вел огромную организаторскую и научную работу как на фронте, так и в тылу. За исключительные успехи в области советской гражданской и военной медицины правительство наградило Бурденко тремя орденами Ленина, орденом Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны I степени и четырьмя медалями. Лауреат Государственной премии СССР (1941 г.), Н. Н. Бурденко не только выдающийся ученый, но и крупный государственный и общественный деятель. В 1935 году он был избран членом ВЦИК 16-го созыва, в 1936 году — делегатом чрезвычайного 8 съезда Советов, а в 1937 и 1946 гг.— депутатом Верховного Совета СССР. За выдающиеся научные заслуги в области советской медицины и самоотверженную плодотворную работу по организации хирургической помощи бойцам и командирам Красной Армии, раненым в боях с немецкими захватчиками, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1943 года Н. Н. Бурденко присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот». Николай Нилович Бурденко скончался 11 ноября 1946 года.
Литература Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Социалистического Труда главному хирургу Красной Армии, академику, генерал-лейтенанту медицинской службы тов. Бурденко Николаю Ниловичу. //Известия.—1943.—9 мая; Сталин. знамя.—1943.— 11 мая. Указ Президиума Верховного Совета РСФСР о присвоении Пензенской областной больнице имени Н. Н. Бурденко. //Пенз. правда.—1956. — 11 ноября. * * * Бурденко Н. «Непоколебимо верил в жизнь». //Сов. Россия.—1984. —17 окт. Бурденко Н. Источник вдохновения. //Сталин. знамя.—1943. — 7 ноября. * * * Багдасарьян С. М. Материалы к биографии Н. Н. Бурденко.— М., — 1950.— 150 с. Багдасарьян Н. Николай Нилович Бурденко.— М.: Медгиз, 1954. — 248 с. Багдасарьян С. М. Новые документы о Н. Н. Бурденко. Жизнь и деятельность. — М.: АМН СССР, 1948.— 291 с. Гринь В. А. Во имя жизни. /Медики в годы Великой Отечественной войны/. —2-е изд., доп. — М.: Знание, 1974. Мирский М. Б. Главный хирург Н. Н. Бурденко.— М., 1973.— С. 10—11: Н. Н. Бурденко в Пензе. Мирский М. Б. Во имя жизни. — 2-е изд., доп. — М.: Политиздат, 1966.—143 с. Мирский М. Исцеляющий скальпелем. — М.: 1983. — С. 6—9: Пенз. период жизни. Николай Нилович Бурденко. (1876—1946).— М., 1953.—77 с. Поемный Ф. Великий хирург, к 5-летию со дня смерти Н. Н. Бурденко.— Пенза: Обл. издательство, 1951.— 31 с. Алексанян И., Кнопов М. Главные хирурги фронтов и флотов в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг.— М.: 1985.— С. 29—45. Кованов В. Признание. //Советские ученые: Очерки и воспоминания.— М., 1982.— С. 100—160. Кованов В. В. Солдаты бессмертия.— М., 1986.— С. 257—286. Кригер Е. Дорога к людям. — М., 1984.— С. 19—29. Нилин П. Знакомое лицо: Повести и рассказы.— М.: 1975. — С. 358—482. Нилин П. Интересная жизнь: Повести и рассказы.— М.: Современник, 1982.— 462 с. С. 3—29: Пенз. период жизни Н. Н. Бурденко. Памяти бессмертного подвига.— М., 1972.— С. 157—158. Советская медицина в годы Великой Отечественной войны.— М., 1979. — С. 145—149. Бурденко Николай Нилович (1876—1946)//Великая Отечественная война: Энциклопедия.— М., 1985.— С. 117. Н. Н. Бурденко //БСЭ. — 3-е. изд. — М., 1970. — Т. 4. — С. 122. Бурденко Н. Н. //Академия наук СССР. Персональный состав. В 2-х т. — Т. 2. — М., 1974. — С. 40 с портр. Бурденко Николай Нилович (1876—1946). //Люди русской науки. Очерки о выдающихся деятелях .естествознания и техники. Биология. Медицина. Сельскохозяйственные науки. /И. В. Кузнецов.— М., 1963.— С. 669—678. I Великая Отечественная война. 1941 —1945: Словарь-справочник. /М. Кирьян.— М., 1985. — С. 66. Военный энциклопедический словарь: — М., 1983. См. Н. Н. Бурденко. Н. Н. Бурденко (1876—1946) //Русские естествоиспытатели: Библиографический указатель.— Вып. 2.— М., 1974.— С. 48—52 (Гос. республиканская юношеская б-ка РСФСР им. 50-летия ВЛКСМ).
* * * Аветисов С. Уроки его биографии. //Мол. ленинец.—1984.—7 июня. Трейман В. Знаменитый хирург. //Пенз. правда.—1984.— 1 июня. Выдающийся советский ученый: К 40-летию присвоения звания Героя Соц. Труда Н. Н. Бурденко. //Военно-медицинский журнал.—1983.— № 5. — С. 64—68. Петровский Б. Борьба за жизнь. //Наука и жизнь.— 1982.— № 5. — С. 83—86. Савин О. Служение медицине. //Мол. ленинец.— 1976.— 3 июня. Тельбух О. «Я — сын Родины». //Пенз. правда.— 1976.— 23 окт. Кованов В. Главный хирург. //Пенз. правда.— 1976.— 3 июня. Геселевич А. Н. Н. Бурденко на фронте. //Военно-патриотический журнал. — 1972.— № 8.— С. 65—69. Нилин П. Только характер. //Наука и жизнь.— 1969.— № 8. — С. 66—79; № 9. — С. 98—113. Чикин С. Я. Кормчий советской хирургии. //Здравоохранение Рос. Федерации.— 1966.— № 8. — С. 46—47. Суворова Ю. Николай Нилович Бурденко. //Красное знамя.—1966. — 24 мая. Багдасарьян С. М. Николай Нилович Бурденко. //Хирургия. —1956. — № 11. — С. 72—75, портр. Багдасарьян С. М. Н. Н. Бурденко. //Здоровье.— 1956.— № 11. — С. 7—8. Соколов А. Николай Нилович Бурденко. //Мол. ленинец.— 1954. — 31 окт. Боголепова Е. С. Н. Н. Бурденко — Герой Социалистического Труда. //Хирургия.—1953. — № 8. — С. 71—72. Храбровицкий А. Ученый — земляк. //Мол. ленинец.—1951.— 1 июня. Поемных Ф. Великий хирург. //Сталин. знамя.— 1949.— 11 ноября. Адамов Г. Новая операция. //Сталин. знамя,— 1946.— 26 апр. Багдасарьян С. М. Бурденко на войне. //Сталин. знамя.—1943. — 11 мая. Храбровицкий А. Бурденко и Пенза. //Сталин. знамя. —1943. — 11 мая. Храбровицкий А. Главный хирург Красной Армии. //Сталин. знамя. — 1943. — 7 мая.
* * * Гальчук Н. Фильм о земляке. //Пенз. правда. — 1985. — 5 мая. Криворучко М., Мишин П., Смирнов И. Москва — героям Великой Отечественной: путеводитель. — 2-е изд., перераб. — М., 1981. — С. 232—234: Улица им. Н. Н. Бурденко. Белявский М. Т. Их имена увековечены в Москве: Ученые и питомцы Московского университета. — М., 1980. — С. 31. Имена московских улиц. — 3-е изд., перераб. и доп. — М., 1979. — С. 79. Кожевников Р. Ф. Памятники и монументы Москвы.— М., 1976. — С. 93. Грицкевич В. Бюст земляка в Ленинграде. //Мол. ленинец. —1982. — 13 ноября. Юрков В. Юбилейная марка. //Пенз. правда.— 1976.— 3 июня. Имени нашего земляка. //Пенз. правда.— 1968.— 17 июля. АМН CCCР установила премии им. Н. Н. Бурденко.
* * * Кульнев С. В., Шалдыбин Г. П. Н. Н. Бурденко в Пензенской губернской больнице. //На службе здоровья человека.— Пенза,1977. — С. 18—21. Xрабровицкий А. В. Н. Н. Бурденко и пензенский край.// На службе здоровья человека. — Пенза, 1977. — С. 12—18. Бурденко Н. Н. — Календарь знаменательных дат Пензенской области. — 1966.— Саратов — Пенза, 1966. — С. 27—29. Список лит.: 9 назв. Еремин Г. В. В семье Бурденко. //Пенз. правда.— 1976.— 3 июня. Балашов Б. Н. Н. Бурденко и Верхний Ломов. //Маяк. — 1969.—27, 29 марта, 1 апр. Савин О. Выдающийся хирург. //Пенз. правда.— 1966.— 3 июня. Xрабровицкий А. Бурденко и пензенский край. //Сталин. знамя. —1956. — 14 ноября. Арсентьев К. Славные традиции пензенских медиков. //Сталин. знамя. — 1950. — 24 марта. Храбровицкий А. Бурденко и Пенза. //Сталин. знамя.— 1943. — 11 мая.
* * * Тюстин А. Бюст Н. Бурденко. //Тюстин А. Скульптурные памятники и мемориальные доски Пензенской области. — Пенза, 1966.— С. 22. Аветисов С. Памяти земляка: /Бурденковские чтения в Пензе/ //Пенз. правда.— 1984.— 3 июня. Аветисов С. Чтут память земляка. //Пенз. правда.— 1982.— 6 июня. Сигалев А. Улица им. Бурденко. /В с. Верхний Ломов/ //Маяк. — 1977. — 20 авг. Беккер С. Добавление к маршруту. //Сов. культура. — 1977. — 15 февр. В г. Пензе на территории обл. больницы открылся музей Н. Н. Бурденко. Грачев Н. Дом-музей хирурга. /В г. Пензе/ //Известия. — 1976. — 28 окт. Кульнев С., Шалдыбин Г. Страницы жизни хирурга. //Пенз. правда. —1976. — 21 окт. Открытие дома-музея Н. Н. Бурденко. Годин В. Рассказывает архив... Новые документы о Н. Н. Бурденко. //Пенз. правда.— 1976.— 20 окт. Тельбух О. Посвящено Бурденко. //Сов. Россия.— 1976.— 8 июня. В доме, где прошло детство и юность Бурденко в Пензе — мемориальный музей. К 100-летию со дня рождения первого президента академии медицинских наук СССР Н. Н. Бурденко. //Правда. —1976. — 4 июня. Об организации мемориального музея на территории обл. больницы. Открытие мемориальной доски на доме, где жил Н. Н. Бурденко. //Сталин. знамя.— 1949. — 13 ноября. Памяти великого хирурга. //Мол. ленинец. — 1949. — 13 ноября. Об открытии мемориальной доски на доме по ул. Бурденко (бывшая Чембарская) в день трехлетия со дня смерти Н. Н. Бурденко. В этом доме он провел детские и юношеские годы. Улица им. Бурденко в Пензе. //Сталин. знамя.— 1947. — 28 янв.».
БУРДЕНКО Николай Нилович (3.6.1876—11.11.1946) Советский хирург, один из основоположников нейрохирургии, академик АН СССР (1939), академик и первый президент АМН СССР ( 1944-46), генерал-полковник медицинской службы (1944), Герой Социалистического Труда (1943). Родился в городе Каменка Пензенской области. Член КПСС с 1939. В составе санитарного отряда участвовал в русско-японской войне 1904-05. В 1906 окончил Юрьевский (Тартуский) университет, с 1910 профессор этого университета. С 1918 профессор Воронежского, с 1923—Московского университетов (с 193О— 1-й Московский медицинский институт), где руководил факультетской хирургической клиникой (ныне им. Н. Н. Бурденко). С 1929 директор нейрохирургической клиники при рентгеновском институте Наркомздрава, на базе которого в 1934 учреждён Центральный нейрохирургический институт (ныне Институт нейрохирургии АМН СССР им. Н. Н. Бурденко). С 1937 главный хирург-консультант при Санитарном управлении Советской Армии. В годы Великой Отечественной войны возглавлял работу по организации хирургической помощи раненым, выезжал на фронт и делал многочисленные операции. С 1942 член Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Его исследования в области раневого шока, глубокой антисептики, применения сульфаниламидов‚ пенициллина имели огромное значение для разработки эффективных методов лечения раненых. Ценным вкладом Н. Н. Бурденко и его школы в теорию и практику нейрохирургии явились работы в области онкологии центральной и вегетативной нервной системы, патологии мозгового кровообращения и др. Член ВЦИК 16-го созыва. Депутат Верховного Совета СССР в 1937-46. Лауреат Государственной премии СССР 1941. Почётный член Международного общества хирургов, Лондонского королевского общества. АМН СССР учреждена премия имени Н. Н. Бурденко за лучшие работы по нейрохирургии или военно-полевой хирургии. Именем Н. Н. Бурденко названа улица в Могилёве.
Источник:Их именами названы... Энциклопедический справочник. Издательство Белорусская Советская Энциклопедия имени Петруся Бровки. Минск, 1987.
В здании Академии имени Н.Е. Жуковского в Москве для фронтовых хирургов проводились в 1941 году семинары по нейрохирургии. Лекции по военно-полевой хирургии, которые читал Н.Н. Бурденко, посещали все отправлявшиеся на фронт хирурги. Н.Н. Бурденко на осмотр раненого хватало минуты. За эту минуту он намечал план операции и тут же приступал к ней. И на этот раз все было также. Шла сложнейшая операция на черепе. Н.Н. Бурденко оперировал молча, сосредоточенно. Присутствующие с благоговением следили за руками хирурга, инструментами. Операция закончилась успешно. Николай Нилович поспешно вышел в предоперационную и нетерпеливо сказал «Марфуша! Кохер и шарик!» Сестра молча подала требуемый инструмент и стерильный марлевый шарик. На ее лице не отразилось даже удивления. Одним рывком Бурденко удалил себе зуб, заложил в ранку шарик и с облегчением вздохнул, разглядывая зуб «Так вот кто пять дней меня мучил! Негодяй!..» Как мог человек в 65-летнем возрасте блестяще провести пятичасовую операцию на черепе с острой зубной болью! А если бы обморок или болевой шок. В этом эпизоде как в капле воды отразился характер военного хирурга Николая Ниловича Бурденко, одного из основоположников нейрохирургии в Советском Союзе. 3 июня 1876 года в селе Каменке Нижнеломовского уезда Пензенской губернии в семье сельского священника родился Николай Бурденко. В пятилетнем возрасте Коля сам без родителей пошел в школу. Учитель, на урок которого пришел мальчик, отправил его домой. «Мал еще учиться», — буркнул вслед мальчугану седовласый учитель. Коля стал приходить каждый день, он терпеливо ждал под дверью класса, когда же его будут учить. Директор, видя упорство мальчика, в конце концов сдался (а что было делать) и разрешил посещать школу. Успешно окончив сельскую школу, Николай едет в Пензу. Здесь он с отличием оканчивает духовную семинарию. Заметив одаренность семинариста, его направляют в Петербургскую духовную академию. Неизвестно, что или кто повлиял на Николая, мы лишь знаем, что он приходит к решению изменить свою жизнь, свою профессию. Царские законы мешали семинаристам поступать в столичные университеты, и Николай отправляется в Томск, где поступает на медицинский факультет университета. В своих воспоминаниях вдова Николая Ниловича — Мария Эмильевна Бурденко — пишет «Блестящие операции талантливого хирурга профессора Томского университета Салищева возбудили воображение молодого Бурденко. Вскоре его выбор был сделан он будет хирургом». Ключ к хирургии лежит через анатомию. И студент Бурденко погружается в изучение этого предмета. В течение трех курсов он овладевает искусством вскрытия и приготовления анатомических препаратов. Его заметили и оценили. Студента третьего курса Николая Бурденко официально назначают помощником прозектора. Хорошее начало. Но вот в 1901 году Николай принял участие в революционной демонстрации, решив, так сказать, показать свою непримиримость с самодержавием, и в результате «вылетел» из университета. Когда началась Русско-японская война (1904-1905), Николай Бурденко отправляется на фронт в Маньчжурию, где в качестве помощника врача работает в траншеях и окопах, на передовых перевязочных пунктах, выносит под огнем с поля боя раненых, оказывает им первую помощь, производит несложные операции. В боях под Вафангоу он получил ранение в руку. За храбрость, проявленную на поле боя, его награждают солдатским Георгиевским крестом. Пребывание на фронте оставило глубокий след, незаживающую рану в душе врача Бурденко. В одном из своих многочисленных трудов он позже напишет «Под Мукденом потеряно 25 тысяч раненых — потому, что на всю армию было всего одна тысяча повозок». Заметим, что со времен осады Севастополя (1854) в русской армии ничего не изменилось. Николай Пирогов наблюдал, что только в одном месте (ах, сколько их было) триста шестьдесят раненых, сваленных на нары один возле другого. Без промежутка, без порядка. Солдаты, более суток ожидавшие перевязки, уже несколько дней не хлебавшие горячей пищи. Навстречу тянулись, то и дело застревая в грязи, скрипучие арбы и фуры, груженные окровавленными, небрежно перевязанными защитниками города-крепости, и Пирогов с ужасом представлял себе, что ждет их впереди, и еще думал сколько же надо героизма, чтобы так драться, зная заведомо, что, коли будешь ранен, тебя, как собаку, бросят в грязь… Уроки так и не были извлечены. Николай Бурденко постоянно цитировал слова великого хирурга Пирогова «Не медицина, а администрация является главной при оказании помощи раненым». Эвакуацию раненых и их сортировку, применяемую Пироговым, Бурденко рассматривал на уровне научного открытия. В 1905 году Бурденко возвращается с фронта и прямехонько направляется доучиваться в Юрьевский (ныне Тарту) университет. После сдачи экзамена летом 1906 года он получает звание лекаря и врачебный диплом с отличием и работает там же, в университете. За темой диссертации он обратился к И.П. Павлову, который предложил ему исследовать функцию печени. С первых же шагов в хирургии Бурденко проводил исследование последствий перевязки портальной вены. В 1909 году он защитил диссертацию «Материалы к вопросу о последствиях перевязки Venae Portae». После блестящей защиты диссертации он продолжает совершенствовать свои знания, сочетает клинические наблюдения с экспериментальными исследованиями, достигает виртуозной техники при операциях. С 1910 года Бурденко — приват-доцент кафедры хирургии и хирургической клиники Юрьевского университета, позднее экстраординарный профессор кафедры оперативной хирургии, десмургии и топографической анатомии, с 1917 года — ординарный профессор факультетской хирургической клиники этого университета. Несмотря на традиции, заложенные русской школой хирургии (Пироговым, Склифосовским), Николай Бурденко едет совершенствоваться за границу. Знания по анатомии мозга и по вопросам локализации функций в головном мозге он приобретает у русского эмигранта Монакова. Ежегодно в журнале «Русский врач» встречаются отчеты хирургических обществ, где сообщается о докладах Бурденко. В 1910 году в отделе оригинальных исследований этого журнала напечатана его работа «К вопросу о пластической операции на корешках спинного мозга». На X съезде хирургов он совместно с Новиковым сделал доклад об интратрахеальном наркозе кислородэфиром. В 1911 году в Петербургском еженедельнике печатается его работа «О последствиях гастроэнтеростомии». К началу Первой мировой войны Бурденко был уже крупным хирургом. Сразу после объявления войны Бурденко сформировал хирургический отряд и отправился на театр военных действий. Вскоре он был назначен хирургом-консультантом армии. Особенно примечательным является организация в Жирардове госпиталя для нейрохирургических раненых. Эта работа явилась началом широкой хирургической деятельности Бурденко и его выдающихся открытий по вопросам лечения ранений мозга. В то время 50% раненных в мозг погибало на полях сражения, 35% — от последующих осложнений. В Жирардове и Риге Бурденко организовал лазареты для раненых в голову, через которые прошло 3864 человека, 86 из них не подлежало операции. Профессор Бурденко предложил открытый метод лечения ран мозга, который должен быть назван его именем. При открытом лечении смертность составила 24,2%, то есть не больше, чем при закрытом методе, примененном Кушингом в 1919 году на Западном фронте. Но Кушинг оперировал небольшую группу раненных с ограниченной зоной поражения мозга и в ранние сроки. Открытый метод лечения черепномозговых ранений Бурденко считал основным. Первичный шов на рану пришлось применить только в 12 случаях. В Первую мировую войну организация помощи раненым была настолько плоха, что Россия оказалась перед опасностью нехватки людских резервов, так как процент возврата в строй не превышал 50 процентов. Чудовищные цифры говорят об отношении к солдатам, которые иначе чем пушечное мясо не воспринимались. Отчеты по японской войне, появившиеся в 1914 году, лежали под спудом военно-санитарного ведомства, которое не обладало таким творческим импульсом, чтобы оно могло широко развернуть громадную работу в недрах своего ведомства по организации подготовки к будущей войне; оно не вырабатывало программ, не подбирало персонал. В мае 1917 года Бурденко сделал доклад на совещании губернских, областных, фронтовых и армейских врачебно-санитарных представителей. Он дал глубокий анализ причин неудовлетворительной постановки военно-санитарной службы русской армии в японскую и в Первую ервую мировую войну. «Наше военно-санитарное ведомство, — говорил он, — нелегко разделить от участи всех учреждений бюрократического строя петербургского периода русской истории…» Николай Нилович — профессор Воронежского университета с 1918 года и заведующий хирургической клиникой, а с 1923 года — кафедрой топографической анатомии и оперативной хирургии медицинского факультета Московского университета, реорганизованного позже, в 1930 году, в 1-й Московский медицинский институт, где он до конца жизни руководил факультетской хирургической клиникой. В 1924 году Бурденко, став директором факультетской хирургической клиники, организовал при ней нейрохирургическое отделение, с 1929 года руководил нейрохирургической клиникой при Рентгеновском институте Наркомздрава, на базе которой в 1934 году был учрежден Центральный нейрохирургический институт (теперь Институт нейрохирургии им. Н.Н. Бурденко АМН России). В 1933 году Николаю Ниловичу Бурденко было присвоено звание заслуженного деятеля науки РСФСР, а в 1939 году — академика Академии наук СССР. В 1936 году, принимая орден Ленина, Бурденко сказал «Я провел всю свою жизнь среди бойцов. Несмотря на свою гражданскую одежду, я в душе боец. Я кровно связан с Армией, я отдаю все силы Армии и горжусь своей принадлежностью к ней. Мы, врачи, можем сохранить жизнь 97 процентам раненых. Мы надеемся, что смерть от раны явится исключением и останется смерть от несчастных случаев, и это то, о чем я мечтаю». Начиная с 1937 года Бурденко — главный хирург-консультант Советской армии. В 1939-1940 годах под руководством Бурденко и Е.Н. Смирнова было составлено руководство «Материалы по военно-полевой хирургии». К созданию руководства было привлечено около 40 авторов. В этом труде были изложены санитарно-тактические основы хирургической помощи, учение о ранах, освещены вопросы специализированной помощи, очерчено понятие первичной обработки ран. Во время войны с Финляндией (1939-1940) Бурденко принимает непосредственное участие в организации медицинской помощи раненым на фронтах. Одним из первых в Советском Союзе Николай Нилович ввел в практику клинической работы хирургию центральной и периферической нервной системы, всесторонне разрабатывал теорию и практику этой новой области хирургии. За работы по хирургии центральной и периферической нервной системы Николаю Ниловичу в 1941 году была присуждена Сталинская премия. В мае 1943 года ему присваивается звание Героя Социалистического Труда. Во время Великой Отечественной войны Бурденко — главный хирург Советской армии (1941-1946), генерал-полковник медицинской службы (1944); член ВЦИК; депутат ВС СССР в 1937-1946 годах, лауреат Государственной премии СССР (1941). В 1944-1945 годах Николай Нилович Бурденко занимается углубленным изучением пенициллинотерапии при ранениях самых различных частей организма. По его инициативе были созданы бригады, и на различных этапах эвакуации было проведено тщательное наблюдение над действием пенициллина на инфекцию с тщательным бактериологическим контролем. В 1942 году Бурденко был назначен членом Чрезвычайной Государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских войск. 30 июня 1944 года правительством была учреждена Академия медицинских наук по проекту, разработанному Бурденко. 14 ноября 1944 года он утвержден в звании действительного члена Академии медицинских наук и 20 декабря 1944 года на учредительной сессии академии был избран ее первым президентом (1944-1946). Научная и организационная деятельность Бурденко охватывает ряд крупнейших разделов хирургии и смежных с ней областей. Ему принадлежит разработка вопросов патогенеза и лечения шока. Согласно концепции Бурденко, созданной им совместно с учениками и сотрудниками, шок является следствием перевозбуждения нервной системы, сопровождающегося нарушениями во всех ее компонентах. Много нового внес в изучение процессов, возникающих в центральной и периферической нервной системе в связи с оперативным вмешательством и при острых травмах, в учение о трофике с точки зрения нейрогуморальных процессов (экспериментальные и клинические работы), в изучение мозговых явлений при опухолях и травмах центральной нервной системы. Николай Бурденко был одним из выдающихся организаторов советского здравоохранения. Особое внимание, конечно, уделял вопросам организации военно-медицинского дела. Им написано множество трудов по военно-полевой хирургии и др. Известны исследования Бурденко повреждений нервной системы (по материалам военных лет). Он разработал бульботомию — операцию в верхнем отделе спинного мозга — при остаточных явлениях после энцефалита, нейрохирургию опухолей головного мозга, предложил свой способ открытой блокады блуждающего нерва. Николай Нилович — автор 300 научных работ по различным проблемам клинической и теоретической медицины, в частности в области анатомии, физиологии, биохимии, гистологии, патологической анатомии и патологической физиологии. Его первые клинико-экспериментальные работы посвящены физиологии печени, двенадцатиперстной кишки, поджелудочной железе и желудку. Что только не возглавлял Николай Нилович — председатель Правления общества хирургов СССР (с 1932 года), председатель Научного совета нейрохирургии (с 1934 года), Ученого медицинского совета Наркомздрава РСФСР (с 1937 года), член Ученого медицинского совета при Главном военно-санитарном управлении Советской армии (с 1940 года). Академик Бурденко был избран членом хирургического общества ряда стран; он почетный член Международного общества хирургов, Лондонского Королевского общества, Парижской академии хирургии. Имя Бурденко присвоено факультетской хирургической клинике 1-го Московского медицинского института, Институту нейрохирургии Академии медицинских наук, Главному военному госпиталю Вооруженных Сил. Он награжден тремя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, Отечественной войны 1-й степени и медалями. В течение ряда лет Бурденко был редактором журналов «Современная хирургия», «Вопросы нейрохирургии», членом редакционной коллегии журналов «Хирургия», «Военно-медицинский журнал». В 1-м издании БМЭ он был редактором одного из отделов. Академия медицинских наук учредила премии имени Бурденко, присуждаемые за лучшие работы по хирургии. В октябре 1946 года в Москве, в Политехническом музее, проходил Всесоюзный съезд хирургов. Николай Нилович Бурденко, один из основоположников нейрохирургии, сидящий в президиуме, совсем глухой, объяснялся записками. К машине его выводили — грузного, немощного. Через месяц, 11 ноября 1946 года, он умер.
Самая обширная в стране коллекция предметов и документов, принадлежавших семье основоположника нейрохирургии в России, академика, первого президента Академии медицинских наук СССР, главного хирурга Красной Армии в годы Великой Отечественной войны Николая Бурденко и ему лично, будет представлена в пензенском государственном краеведческом музее во вторник, 26 ноября.
Как сообщил ИА «PenzaNews» руководитель учреждения Владимир Зименков, данные предметы хранились в квартире потомков Николая Бурденко и были переданы музею в конце октября 2013 года.
«Коллекция включает в себя мебель конца XIX – начала XX веков из московской квартиры хирурга и из пензенского дома на Песках, столовое серебро, около 100 фотографий, аудиозаписи, переписку, в том числе с известными людьми, подборку газетных вырезок из центральной и местной печати, а также награды — например, орден Красной Звезды, который мы видим на кителе Николая Бурденко на многих снимках», — уточнил собеседник агентства.
Николай Зименков подчеркнул, что такое ценное комплексное приобретение музеем мемориальных вещей семьи академика Бурденко в наше время является несомненной удачей.
«Во-первых, эти вещи и документы будут сохранены, обнародованы и введены в научный оборот. Во-вторых, до сего момента дом-музей Бурденко, насыщенный только мемориальными вещами, практически не имел подлинных документов, и теперь этот пробел восполнен. В-третьих, такое обилие материала по пензенскому периоду, какое мы получили сегодня, позволит совершенно иначе подойти к его описанию. Наконец, в-четвертых, был спасен комплекс уникальных документов дореволюционной и советской эпох», — пояснил директор музея."
Специальной Комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров
Постановлением Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников была создана Специальная Комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров.
В состав Комиссии вошли: член Чрезвычайной Государственной Комиссии академик Н. Н. Бурденко (председатель Комиссии), член Чрезвычайной Государственной Комиссии академик Алексей Толстой, член Чрезвычайной Государственной Комиссии Митрополит Николай, председатель Всеславянского Комитета генерал-лейтенант Гундоров А. С.; председатель Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца Колесников С. А., Народный Комиссар просвещения РСФСР академик Потемкин В. П., начальник Главного Военно-Санитарного Управления Красной Армии генерал-полковник Смирнов Е. И., председатель Смоленского облисполкома Мельников Р. Е.
Для выполнения поставленной перед нею задачи Комиссия привлекла для участия в своей работе следующих судебно-медицинских экспертов: главного судебно-медицинского эксперта Наркомздрава СССР директора Научно-Исследовательского института судебной медицины Прозоровского В. И., заведующего кафедрой судебной медицины 2-го Московского медицинского института доктора медицинских наук Смольянинова В. М., ст. научного сотрудника Государственного Научно-Исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР Семеновского П. С., ст. научного сотрудника Государственного Научно-исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР доцента Швайкову М. Д., гл. патолога фронта майора медицинской службы профессора Выропаева Д. Н.
В распоряжении Специальной Комиссии находился обширный материал, представленный членом Чрезвычайной Государственной Комиссии академиком Н. Н. Бурденко, его сотрудниками и судебно-медицинскими экспертами, которые прибыли в гор. Смоленск 26 сентября 1943 года, немедленно после его освобождения и провели предварительное изучение и расследование обстоятельств всех учиненных немцами злодеяний.
Специальная Комиссия проверила и установила на месте, что на 15-ом километре от гор. Смоленска по Витебскому шоссе в районе Катынского леса, именуемом "Козьи Горы", в 200-х метрах от шоссе на юго-запад по направлению к Днепру, находятся могилы, в которых зарыты военнопленные поляки, расстрелянные немецкими оккупантами.
По распоряжению Специальной Комиссии и в присутствии всех членов Специальной Комиссии и судебно-медицинских экспертов могилы были вскрыты. В могилах обнаружено большое количество трупов в польском военном обмундировании. Общее количество трупов по подсчету судебно-медицинских экспертов достигает 11 тысяч.
Судебно-медицинские эксперты произвели подробное исследование извлеченных трупов и тех документов и вещественных доказательств, которые были обнаружены на трупах и в могилах.
Одновременно со вскрытием могил и исследованием трупов Специальная Комиссия произвела опрос многочисленных свидетелей из местного населения, показаниями которых точно устанавливаются время и обстоятельства преступлений, совершенных немецкими оккупантами.
Из показаний свидетелей выясняется следующее:
Катынский лес
Издавна Катынский лес был излюбленным местом, где население Смоленска обычно проводило праздничный отдых. Окрестное население пасло скот в Катынском лесу и заготовляло для себя топливо. Никаких запретов и ограничений доступа в Катынский лес не существовало.
Такое положение в Катынском лесу существовало до самой войны. Еще летом 1941 г. в этом лесу находился пионерский лагерь Промстрахкассы, который был свернут лишь в июле 1941 г.
С захватом Смоленска немецкими оккупантами в Катынском лесу был установлен совершенно иной режим. Лес стал охраняться усиленными патрулями; во многих местах появились надписи, предупреждавшие, что лица, входящие в лес без особого пропуска, подлежат расстрелу на месте.
Особенно строго охранялась та часть Катынского леса, которая именовалась "Козьи Горы", а также территория на берегу Днепра, где, на расстоянии 700 метров от обнаруженных могил польских военнопленных, находилась дача — дом отдыха Смоленского Управления НКВД. По приходе немцев в этой даче расположилось немецкое учреждение, именовавшееся: "Штаб 537-го строительного батальона".
Военнопленные поляки в районе Смоленска
Специальной Комиссией установлено, что до захвата немецкими оккупантами Смоленска в западных районах области на строительстве и ремонте шоссейных дорог работали польские военнопленные офицеры и солдаты. Размещались эти военнопленные поляки в трех лагерях особого назначения, именовавшихся: лагери № 1-ОН, № 2-ОН и № 3-ОН, на расстоянии от 25 до 45 км. на запад от Смоленска.
Показаниями свидетелей и документальными материалами установлено, что после начала военных действий, в силу сложившейся обстановки, лагери не могли быть своевременно эвакуированы, и все военнопленные поляки, а также часть охраны и сотрудников лагерей попали в плен к немцам.
Допрошенный Специальной Комиссией быв. нач. лагеря № 1-ОН майор государственной безопасности Ветошников В. М. показал:
...Я ожидал приказа о ликвидации лагеря, но связь со Смоленском прервалась. Тогда я сам с несколькими сотрудниками выехал в Смоленск для выяснения обстановки. В Смоленске я застал напряженное положение. Я обратился к нач. движения Смоленского участка Западной ж. д. т. Иванову с просьбой обеспечить лагерь вагонами для вывоза военнопленных поляков. Но т. Иванов ответил, что рассчитывать на получение вагонов я не могу. Я пытался связаться также с Москвой для получения разрешения двинуться пешим порядком, но мне это не удалось.
К этому времени Смоленск уже был отрезан от лагеря и что стало с военнопленными поляками и оставшейся в лагере охраной - я не знаю.
Замещавший в июле 1941 г. начальника движения Смоленского участка Западной ж. д. инженер Иванов С. В. показал Специальной Комиссии:
Ко мне в отделение обращалась администрация лагерей для польских военнопленных, чтобы получить вагоны для отправки поляков, но свободных вагонов у нас не было. Помимо того, подать вагоны на трассу Гусино, где было больше всего военнопленных поляков, мы не могли, так как эта дорога уже находилась под обстрелом. Поэтому мы не могли выполнить просьбу администрации лагерей. Таким образом, военнопленные поляки остались в Смоленской области.
Нахождение польских военнопленных в лагерях Смоленской обл. подтверждается показаниями многочисленных свидетелей, которые видели этих поляков близ Смоленска в первые месяцы оккупации до сентября м-ца 1941 г. включительно.
Свидетельница Сашнева Мария Александровна, учительница начальной школы дер. Зеньково, рассказала Специальной Комиссии о том, что в августе м-це 1941 г. она приютила у себя в доме в дер. Зеньково бежавшего из лагеря военнопленного поляка.
...Поляк бьп в польской военной форме, которую я сразу узнала, так как в течение 1940—41 г.г. видела на шоссе группы военнопленных поляков, которые под конвоем вели какие-то работы на шоссе... Поляк меня заинтересовал потому, что, как выяснилось, он до призыва на военную службу был в Польше учителем начальной школы. Так как я сама окончила педтехникум и готовилась быть учительницей, то потому и завела с ним разговор. Он рассказал мне, что окончил в Польше учительскую семинарию, а затем учился в какой-то военной школе и был подпоручиком запаса. С начала военных действий Польши с Германией он был призван на действительную службу, находился в Брест-Литовске, где и попал в плен к частям Красной Армии... Больше года он находился в лагере под Смоленском.
Когда пришли немцы, они захватили польский лагерь, установили в нем жесткий режим. Немцы не считали поляков за людей, всячески притесняли и издевались над ними. Были случаи расстрела поляков ни за что. Тогда он решил бежать. Рассказывая о себе, он сказал, что жена его также учительница, что у него есть два брата и две сестры...
Уходя на другой день, поляк назвал свою фамилию, которую Сашнева записала в книге. В представленной Сашневой Специальной Комиссии книге "Практические занятия по естествознанию" Ягодовского на последней странице имеется запись:
"Лоек Юзеф и Софья. Город Замостье улица Огродная дом№ 25".
В опубликованных немцами списках под № 3796 Лоек Юзеф, лейтенант, значится, как расстрелянный на "Козьих Горах" в Катынском лесу весной 1940 г.
Таким образом, по немецкому сообщению получается, что Лоек Юзеф был расстрелян за год до того, как его видела свидетельница Сашнева.
В 1941 г. в августе — сентябре м-це, когда пришли немцы, я встречал поляков, работающих на шоссе группами по 15—20 чел.
Такие же показания дали свидетели: Солдатенков — быв, староста дер. Борок, Колачев А. С. — врач Смоленска, Оглоблин А. П. — священник, Сергеев Т. И. — дорожный мастер, Смирягин П. А. — инженер, Московская А. М. — жительница Смоленска, Алексеев А. М. — председатель колхоза дер. Борок, Куцев И. В. — водопроводный техник, Городецкий В. П. — священник, Базекина А. Т. — бухгалтер, Ветрова Е. В. — учительница, Савватеев И. В. — дежурный по ст. Гнездово и другие.
Облавы на польских военнопленных
Наличие военнопленных поляков осенью 1941 г. в районах Смоленска подтверждается также фактом проведения немцами многочисленных облав на этих военнопленных, бежавших из лагерей.
Свидетель Картошкин И. М., плотник, показал:
Военнопленных поляков осенью 1941 г. немцы искали не только в лесах, но и привлекалась полиция для ночных обысков в деревнях.
Быв. староста дер. Новые Батеки Захаров М. Д. показал, что осенью 1941 г. немцы усиленно "прочесывали" деревни и леса в поисках польских военнопленных.
Свидетель Даниленков Н. В., крестьянин колхоза "Красная Заря", показал:
У нас производились специальные облавы по розыску бежавших из-под стражи военнопленных поляков. Такие обыски два или три раза были в моем доме. После одного обыска я спросил старосту Сергеева Константина — кого ищут в нашей деревне. Сергеев сказал, что прибыл приказ из немецкой комендатуры, по которому во всех без исключения домах должен быть произведен обыск, так как в нашей деревне скрываются военнопленные поляки, бежавшие из лагеря. Через некоторое время обыски прекратились.
Свидетель Фатьков Т. Е., колхозник, показал:
Облавы по розыску пленных поляков производились несколько раз. Это было в августе — сентябре 1941 года. После сентября 1941 г. такие облавы прекратились и больше никто польских военнопленных не видел.
Расстрелы военнопленных поляков
Упомянутый выше "Штаб 537 строительного батальона", помещавшийся на даче в "Козьих Горах", не производил никаких строительных работ. Деятельность его была тщательно законспирирована.
Чем на самом деле занимался этот "штаб", показали многие свидетели, в том числе свидетельницы: Алексеева А. М., Михайлова О. А. и Конаховская 3. П. — жительницы дер. Борок Катынского с/с.
По распоряжению немецкого коменданта поселка Катынь они были направлены старостой деревни Борок — Солдатенковым В. И. — для работы по обслуживанию личного состава "штаба" на упомянутой даче.
По прибытии в "Козьи Горы" им через переводчика был поставлен ряд ограничений: было запрещено вовсе удаляться от дачи и ходить в лес, заходить без вызова и без сопровождения немецких солдат в комнаты дачи, оставаться в расположении дачи в ночное время. Приходить и уходить на работу разрешалось по строго определенному пути и только в сопровождении солдат.
Это предупреждение было сделано Алексеевой, Михайловой и Конаховской через переводчика непосредственно самим начальником немецкого учреждения, оберст-лейтенантом Арнесом, который для этой цели поодиночке вызывал их к себе.
По вопросу о личном составе "штаба" Алексеева А. М. показала:
На даче в "Козьих Горах" постоянно находилось около 30 немцев, старшим у них был оберст-лейтенант Арнес, его адьютантом являлся обер-лейтенант Рекст. Там находились также лейтенант Хотт, вахмистр Люмерт, унтер-офицер по хозяйственным делам Розе, его помощник Изике, обер-фельдфебель Греневский, ведавший электростанцией, фотограф обер-ефрейтор, фамилию которого я не помню, переводчик из немцев Поволжья, имя его кажется Иоганн, но мы его называли Иваном, повар немец Густав и ряд других, фамилии и имена которых мне неизвестны.
Вскоре после своего поступления на работу Алексеева, Михайлова и Конаховская стали замечать, что на даче совершаются "какие-то темные дела".
Алексеева А. М. показала:
...Переводчик Иоганн, от имени Арнеса, нас несколько раз предупреждал о том, что мы должны "держать язык за зубами" и не болтать о том, что видим и слышим на даче.
Кроме того, я по целому ряду моментов догадывалась, что на этой даче немцы творят какие-то темные дела...
В конце августа и большую часть сентября месяца 1941 года на дачу в "Козьи Горы" почти ежедневно приезжало несколько грузовых машин.
Сначала я не обратила на это внимания, но потом заметила, что всякий раз, когда на территорию дачи заезжали эти машины, они предварительно на полчаса, а то и на целый час, останавливались где-то на проселочной дороге, ведущей от шоссе к даче.
Я сделала такой вывод потому, что шум машин через некоторое время после заезда их на территорию дачи утихал. Одновременно с прекращением шума машин начиналась одиночная стрельба. Выстрелы следовали один за другим через короткие, но, примерно, одинаковые промежутки времени. Затем стрельба стихала, и машины подъезжали к самой даче.
Из машин выходили немецкие солдаты и унтер-офицеры. Шумно разговаривая между собой, они шли мыться в баню, после чего пьянствовали. Баня в эти дни всегда топилась.
В дни приезда машин на дачу прибывали дополнительно солдаты из какой-то немецкой воинской части. Для них специально ставились койки в помещении солдатского казино, организованного в одной из зал дачи. В эти дни на кухне готовилось большое количество обедов, а к столу подавалась удвоенная порция спиртных напитков.
Незадолго до прибытия машин на дачу эти солдаты с оружием уходили в лес, очевидно к месту остановки машин, так как через полчаса или через час возвращались на этих машинах вместе с солдатами, постоянно жившими на даче.
Я, вероятно, не стала бы наблюдать и не заметила бы, как затихает и возобновляется шум прибывающих на дачу машин, если бы каждый раз, когда приезжали машины, нас (меня, Конаховскую и Михайлову) не загоняли на кухню, если мы находились в это время на дворе у дачи, или же не выпускали из кухни, если мы находились на кухне.
Это обстоятельство, а также то, что я несколько раз замечала следы свежей крови на одежде двух ефрейторов, заставило меня внимательно присмотреться за тем, что происходило на даче. Тогда я и заметила странные перерывы в движении машин, их остановки в лесу. Я заметила также, что следы крови были на одежде одних и тех же людей — двух ефрейторов. Один из них был высокий, рыжий, другой — среднего роста, блондин.
Из всего этого я заключала, что немцы на машине привозили на дачу людей и их расстреливали. Я даже приблизительно догадывалась, где это происходило, так как, приходя и уходя с дачи, я замечала недалеко от дороги в нескольких местах свеженабросанную землю. Площадь, занятая этой свеженабросанной землей, ежедневно увеличивалась в длину. С течением времени земля в этих местах приняла свой обычный вид.
На вопрос Специальной Комиссии, что за люди расстреливались в лесу близ дачи, Алексеева ответила, что расстреливались военнопленные поляки, и в подтверждение своих слов рассказала следующее:
Были дни, когда машины на дачу не прибывали, а тем не менее солдаты уходили с дачи в лес, оттуда слышалась частая одиночная стрельба. По возвращении солдаты обязательно шли в баню и затем пьянствовали.
И вот был еще такой случай. Я как-то задержалась на даче несколько позже обычного времени. Михайлова и Конаховская уже ушли. Я еще не успела закончить своей работы, ради которой осталась, как неожиданно пришел солдат и сказал, что я могу уходить. Он при этом сослался на распоряжение Розе. Он же проводил меня до шоссе.
Когда я отошла по шоссе от поворота на дачу метров 150—200, я увидела, как по шоссе шла группа военнопленных поляков человек 30 под усиленным конвоем немцев.
То, что это были поляки, я знала потому, что еще до начала войны, а также и некоторое время после прихода немцев, я встречала на шоссе военнопленных поляков, одетых в такую же форму, с характерными для них четырехугольными фуражками.
Я остановилась у края дороги, желая посмотреть, куда их ведут, и увидела, как они свернули у поворота к нам на дачу в "Козьи Горы".
Так как к этому времени я уже внимательно наблюдала за всем происходящим на даче, я заинтересовалась этим обстоятельством, вернулась по шоссе несколько назад и, укрывшись в кустах у обочины дороги, стала ждать. Примерно через минут 20 или 30 я услышала характерные, мне уже знакомые, одиночные выстрелы.
Тогда мне стало все ясно, и я быстро пошла домой.
Из этого факта я также заключила, что немцы расстреливали поляков, очевидно, не только днем, когда мы работали на даче, но и ночью в наше отсутствие. Мне это тогда стало понятно еще и потому, что я вспомнила случай, когда весь живший на даче состав офицеров и солдат, за исключением часовых, просыпался поздно, часам к 12 дня.
Несколько раз о прибытии поляков в "Козьи Горы" мы догадывались по напряженной обстановке, которая царила в это время на даче...
Весь офицерский состав уходил из дачи, в здании оставалось только несколько караульных, а вахмистр беспрерывно проверял посты по телефону...
Михайлова О. А. показала:
В сентябре месяце 1941 года в лесу "Козьи Горы" очень часто раздавалась стрельба. Сначала я не обращала внимания на подъезжавшие к нашей даче грузовые автомашины, крытые с боков и сверху, окрашенные в зеленый цвет, всегда сопровождавшиеся унтер-офицерами. Затем я заметила, что эти машины никогда не заходят в наш гараж и в то же время не разгружаются. Эти грузовые автомашины приезжали очень часто, особенно в сентябре 1941 года.
Среди унтер-офицеров, которые всегда ездили в кабинах рядом с шоферами, я стала замечать одного высокого с бледным лицом и рыжими волосами. Когда эти машины подъезжали к даче, то все унтер-офицеры, как по команде, шли в баню и долго в ней мылись, после чего сильно пьянствовали на даче.
Однажды этот высокий, рыжий немец, выйдя из машины, направился в кухню и попросил воды. Когда он пил из стакана воду, я увидела кровь на обшлаге правого рукава его мундира.
Михайлова О. А. и Конаховская 3. П. один раз лично видели, как были расстреляны два военнопленных поляка, очевидно бежавшие от немцев и затем пойманные.
Михайлова об этом показала:
Однажды, как обычно, я и Конаховская работали на кухне и услышали недалеко отдачи шум. Выйдя за дверь, мы увидели двух военнопленных поляков, окруженных немецкими солдатами, что-то разъяснявшими унтер-офицеру Розе, затем к ним подошел оберст-лейтенант Арнес и что-то сказал Розе. Мы спрятались в сторону, так как боялись, что за проявленное любопытство Розе нас изобьет. Но нас все-таки заметили, и механик Глиневский, по знаку Розе, загнал нас на кухню, а поляков повел в сторону от дачи. Через несколько минут мы услышали выстрелы. Вернувшиеся вскоре немецкие солдаты и унтер-офицер Розе оживленно разговаривали. Я и Конаховская, желая выяснить, как поступили немцы с задержанными поляками, снова вышли на улицу. Одновременно с нами вышедший через главный вход дачи адьютант Арнеса по-немецки что-то спросил Розе, на что последний также по-немецки ответил: "Все в порядке". Эти слова я поняла, так как их немцы часто употребляли в разговорах между собой. Из всего происшедшего я заключила, что эти два поляка расстреляны.
Аналогичные показания по этому вопросу дала также Конаховская 3. П.
Напуганные тем, что происходило на даче, Алексеева, Михайлова и Конаховская решили под каким-нибудь удобным предлогом оставить работу на даче. Воспользовавшись снижением им "зарплаты" с 9 марок до 3-х марок в месяц в начале января 1942 г., по предложению Михайловой, они не вышли на работу. За ними в тот же день вечером приехали на машине, привезли на дачу и в наказание посадили в холодную — Михайлову на 8 суток, а Алексееву и Конаховскую на 3-е суток.
После того, как они отсидели этот срок, их всех уволили.
За время своей работы на даче Алексеева, Михайлова и Конаховская боялись делиться друг с другом своими наблюдениями обо всем том, что на даче происходило. Лишь будучи арестованными, сидя в холодной, ночью они поделились об этом.
Михайлова на допросе от 24 декабря 1943 года показала:
Здесь мы впервые поговорили откровенно о том, что делается на даче. Я рассказала все, что знала, но оказалось, что и Конаховская и Алексеева также знали все эти факты, но тоже, как и я, боялись говорить мне об этом. Тут же я узнала о том, что немцы в "Козьих Горах" расстреливали именно польских военнопленных, так как Алексеева рассказала, что она однажды осенью 1941 года шла с работы и лично видела, как немцы загоняли в лес "Козьи Горы" большую группу военнопленных поляков, а затем слышала в этом месте стрельбу.
Аналогичные показания об этом дали также Алексеева и Конаховская.
Сопоставив свои наблюдения, Алексеева, Михайлова и Конаховская пришли к твердому убеждению, что в августе и сентябре месяцах 1941 года на даче в "Козьих Горах" немцами производились массовые расстрелы военнопленных поляков.
Показания Алексеевой подтверждаются показаниями ее отца — Алексеева Михаила, которому она еще в период своей работы на даче осенью 1941 года рассказывала о своих наблюдениях по поводу творимых немцами на даче дел.
Она мне долго ничего не говорила, показал Алексеев Михаил, только приходя домой жаловалась, что на даче работать страшно и она не знает, как ей оттуда вырваться. Когда я ее спрашивал, почему ей страшно, она говорила, что в лесу очень часто слышится стрельба. Однажды, придя домой, она сказала мне по секрету, что в лесу "Козьи Горы" немцы расстреливают поляков. Выслушав дочь, я ее очень строго предупредил, чтобы она больше никому об этом не рассказывала, иначе узнают немцы и пострадает вся наша семья.
Показания о приводе на "Козьи Горы" военнопленных поляков небольшими группами в 20—30 человек, под охраной 5—7 немецких солдат, дали и другие свидетели, допрошенные Специальной Комиссией: Киселев П. Г. — крестьянин хутора "Козьи Горы", Кривозерцев М. Г. — плотник станции Красный Бор в Катынском лесу, Иванов С. В. — быв. нач. ст. Гнездово в районе Катынского леса, Савватеев И. В. — дежурный по той же станции, Алексеев А. М. — председатель колхоза дер. Борок, Оглоблин А. П. — священник Купринской церкви и др.
Эти свидетели слышали и выстрелы, раздававшиеся из леса на "Козьих Горах".
Особо важное значение для выяснения того, что происходило на даче в "Козьих Горах" осенью 1941 г., имеют показания профессора астрономии, директора обсерватории в Смоленске — Базилевского Б. В.
Профессор Базилевский в первые дни оккупации немцами Смоленска был насильно назначен ими зам. начальника города (бургомистра), а начальником города был назначен адвокат Меньшагин Б. Г., впоследствии ушедший вместе с ними, предатель, пользовавшийся особым доверием у немецкого командования и в частности у коменданта Смоленска фон-Швеца.
В начале сентября 1941 г. Базилевский обратился с просьбой к Меньшагину ходатайствовать перед комендантом фон-Швец об освобождении из лагеря военнопленных № 126 педагога Жиглинского. Выполняя эту просьбу, Меньшагин обратился к фон-Швецу и, затем, передал Базилевскому, что его просьба не может быть удовлетворена, так как по словам фон-Швеца "получена директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жестокий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе".
Я невольно возразил, показал свидетель Базилевский: "Что же может быть жестче существующего в лагере режима?" Меныпагин странно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, тихо ответил: "Может быть! Русские, по крайней мере, сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить".
"Как так? Как это понимать?" - воскликнул я.
"Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива из Берлина", — ответил Меньшагин и тут же попросил меня "ради всего святого" никому об этом не говорить.
Недели через две после описанного выше разговора с Меньшагиным я, будучи снова у него на приеме, не удержался и спросил: "Что слышно о поляках?" Меньшагин помедлил, а потом все же ответил: "С ними уже покончено. Фон-Швец сказал мне, что они расстреляны где-то недалеко от Смоленска".
Видя мою растерянность, Меньшагин снова предупредил меня о необходимости держать это дело в строжайшем секрете и затем стал "объяснять" мне линию поведения немцев в этом вопросе. Он сказал, что расстрел поляков является звеном в общей цепи проводимой Германией антипольской политики, особенно обострившейся в связи с заключением русско-польского договора.
Базилевский также рассказал Специальной Комиссии о своей беседе с зондер-фюрером 7-го отдела немецкой комендатуры Гиршфельдом — прибалтийским немцем, хорошо говорящим по-русски:
Гиршфёльд с циничной откровенностью заявил мне, что исторически доказана вредность поляков и их неполноценность, а потому уменьшение населения Польши послужит удобрением почвы и создаст возможность для расширения "жизненного пространства Германии". В этой связи Гиршфёльд с бахвальством рассказал, что в Польше интеллигенции не осталось совершенно, так как она повешена, расстреляна и заключена в лагери.
Показания Базилевского подтверждены опрошенным Специальной Комиссией свидетелем — профессором физики Ефимовым И. Е., которому Базилевский тогда же осенью 1941 г. рассказал о своем разговоре с Меньшагиным.
Документальным подтверждением показаний Базилевского и Ефимова являются собственноручные записи Меньшагина, сделанные им в своем блокноте.
Этот блокнот, содержащий в себе 17 неполных страниц, был обнаружен в делах Городского Управления Смоленска после его освобождения Красной Армией.
Принадлежность указанного блокнота Меньшагину и его почерк удостоверены как показаниями Базилевского, хорошо знающего почерк Меньшагина, так и графологической экспертизой.
Судя по имеющимся в блокноте датам, его содержание относится к периоду от первых дней августа 1941 года до ноября того же года.
В числе различных заметок по хозяйственным вопросам (о дровах, об электроэнергии, торговле и проч.) имеется ряд записей, сделанных Меньшагиным, очевидно, для памяти, как указания немецкой комендатуры Смоленска.
Из этих записей достаточно четко вырисовывается круг вопросов, которыми занималось Управление города, как орган, выполнявший все указания немецкого командования.
На первых трех страницах блокнота подробно изложены порядок организации еврейского "гетто" и система репрессий, которые должны к евреям применяться.
На странице 10-й, помеченной 15 августа 1941 года, значится:
"Всех бежавших поляков военнопленных задерживать и доставлять в комендатуру".
На странице 15-ой (без даты) записано:
"Ходят ли среди населения слухи о расстреле польских военнопленных в Коз. гор. (Умнову) ".
Из первой записи явствует, во-первых, что 15 августа 1941 года военнопленные поляки еще находились в районе Смоленска и, во-вторых, что они арестовывались немецкими властями.
Вторая запись свидетельствует о том, что немецкое командование, обеспокоенное возможностью проникновения слухов о совершенном им преступлении в среду гражданского населения, специально давало указания о проверке этого своего предположения.
Умнов, который упоминается в записи, был начальником русской полиции Смоленска в первые месяцы его оккупации.
Возникновение немецкой провокации
Зимой 1942—43 гг. общая военная обстановка резко изменилась не в пользу немцев. Военная мощь Советского Союза все усиливалась, единение СССР с союзниками крепло. Немцы решили пойти на провокацию, использовав для этой цели злодеяния, совершенные ими в Катынском лесу, и приписав их органам Советской власти. Этим они рассчитывали поссорить русских с поляками и замести следы своего преступления.
Священник села Куприно Смоленского р-на А. П. Оглоблин показал:
...После Сталинградских событий, когда немцы почувствовали неуверенность, они подняли это дело. Среди населения пошли разговоры, что "немцы свои дела поправляют".
Приступив к подготовке катынской провокации, немцы, в первую очередь, занялись поисками "свидетелей", которые могли бы под воздействием уговоров, подкупа или угроз дать нужные немцам показания.
Внимание немцев привлек проживавший на своем хуторе ближе всех к даче в "Козьих Горах" крестьянин Киселев Парфен Гаврилович, 1870 года рождения.
Киселева вызвали в гестапо еще в конце 1942 года и, угрожая репрессиями, требовали от него дать вымышленные показания о том, что ему, якобы, известно, как весной 1940 года большевики на даче УНКВД в "Козьих Горах" расстреляли военнопленных поляков.
Об этом Киселев показал:
Осенью 1942 года ко мне домой пришли два полицейских и предложили явиться в гестапо на станцию Гнездово. В тот же день я пошел в гестапо, которое помещалось в двухэтажном доме рядом с железнодорожной станцией. В комнате, куда я зашел, находились немецкий офицер и переводчик. Немецкий офицер, через переводчика, стал расспрашивать меня — давно ли я проживаю в этом районе, чем занимаюсь и каково мое материальное положение.
Я рассказал ему, что проживаю на хуторе в районе "Козьих Гор" с 1907 года и работаю в своем хозяйстве. О своем материальном положении я сказал, что приходится испытывать трудности, так как сам я в преклонном возрасте, а сыновья на войне.
После непродолжительного разговора на эту тему офицер заявил, что, по имеющимся в гестапо сведениям, сотрудники НКВД в 1940 году в Катынском лесу на участке "Козьих Гор" расстреляли польских офицеров, и спросил меня — какие я могу дать по этому вопросу показания. Я ответил, что вообще никогда не слыхал, чтобы НКВД производило расстрелы в "Козьих Горах", да и вряд ли это возможно, объяснил я офицеру, так как "Козьи Горы" совершенно открытое многолюдное место и, если бы там расстреливали, то об этом бы знало все население близлежащих деревень.
Офицер ответил мне, что я все же должен дать такие показания, так как это, якобы, имело место. За эти показания мне было обещано большое вознаграждение.
Я снова заявил офицеру, что ничего о расстрелах не знаю и что этого вообще не могло быть до войны в нашей местности. Несмотря на это, офицер упорно настаивал, чтобы я дал ложные показания.
После первого разговора, о котором я уже показал, я был вторично вызван в гестапо лишь в феврале 1943 года. К этому времени мне было известно о том, что в гестапо вызывались и другие жители окрестных деревень и что от них также требовали такие показания, как и от меня.
В гестапо тот же офицер и переводчик, у которых я был на первом допросе, опять требовали от меня, чтобы я дал показания о том, что являлся очевидцем расстрела польских офицеров, произведенного, якобы, НКВД в 1940 г. Я снова заявил офицеру гестапо, что это ложь, так как до войны ни о каких расстрелах ничего не слышал и что ложных показаний давать не стану. Но переводчик не стал меня слушать, взял со стола написанный от руки документ и прочитал его. В нем было сказано, что я, Киселев, проживая на хуторе в районе "Козьих Гор", сам видел, как в 1940 году сотрудники НКВД расстреливали польских офицеров. Прочитав этот документ, переводчик предложил мне его подписать. Я отказался это сделать. Тогда переводчик стал понуждать меня к этому бранью и угрозами. Под конец он заявил: "Или вы сейчас же подпишите, или мы вас уничтожим. Выбирайте!"
Испугавшись угроз, я подписал этот документ, решив, что на этом дело кончится.
В дальнейшем, после того как немцы организовали посещение катынских могил различными "делегациями", Киселева заставили выступить перед прибывшей "польской делегацией".
Киселев, забыв содержание подписанного в гестапо протокола, спутался и под конец отказался говорить.
Тогда гестапо арестовало Киселева и, нещадно избивая его в течение полутора месяцев, вновь добилось от него согласия на "публичные выступления".
Об этом Киселев показал:
В действительности получилось не так.
Весной 1943 года немцы оповестили о том, что ими в Катынском лесу в районе "Козьих Гор" обнаружены могилы польских офицеров, якобы расстрелянных органами НКВД в 1940 году.
Вскоре после этого ко мне в дом пришел переводчик гестапо и повел меня в лес в район "Козьих Гор".
Когда мы вышли из дома и остались вдвоем, переводчик предупредил меня, что я должен сейчас рассказать присутствующим в лесу людям все в точности, как было изложено в подписанном мною в гестапо документе.
Придя в лес, я увидел разрытые могилы и группу неизвестных мне лиц. Переводчик сказал мне, что это "польские делегаты", прибывшие для осмотра могил.
Когда мы подошли к могилам, "делегаты" на русском языке стали задавать мне различные вопросы по поводу расстрела поляков. Но так как со времени моего вызова в гестапо прошло более месяца, я забыл все, что было в подписанном мною документе, и стал путаться, а под конец сказал, что ничего о расстреле польских офицеров не знаю.
Немецкий офицер очень разозлился, а переводчик грубо оттащил меня от "делегации" и прогнал.
На следующий день, утром, к моему двору подъехала машина, в которой был офицер гестапо. Разыскав меня во дворе, он объявил, что я арестован, посадил в машину и увез в Смоленскую тюрьму...
После моего ареста я много раз вызывался на допросы, но меня больше били, чем допрашивали. Первый раз вызвали, сильно избили и обругали, заявляя, что я их подвел, и потом отправили в камеру.
При следующем вызове мне сказали, что я должен публично заявлять о том, что являюсь очевидцем расстрела польских офицеров большевиками и что до тех пор, пока гестапо не убедится, что я это буду добросовестно делать, я не буду освобожден из тюрьмы. Я заявил офицеру, что лучше буду сидеть в тюрьме, чем говорить людям в глаза ложь. После этого меня сильно избили.
Таких допросов, сопровождавшихся побоями, было несколько, в результате я совершенно обессилел, стал плохо слышать и не мог двигать правой рукой.
Примерно через месяц после моего ареста немецкий офицер вызвал меня и сказал: "Вот видите, Киселев, к чему привело ваше упрямство. Мы решили казнить вас. Утром повезем в Катынский лес и повесим". Я просил офицера не делать этого, стал убеждать его, что я не подхожу для роли "очевидца" расстрела, так как вообще врать не умею и поэтому снова что-нибудь напутаю. Офицер настаивал на своем. Через несколько минут в кабинет вошли солдаты и начали избивать меня резиновыми дубинками.
Не выдержав побоев и истязаний, я дал согласие выступать публично с вымышленным рассказом о расстреле поляков большевиками. После этого я был освобожден из тюрьмы с условием — по первому требованию немцев выступать перед "делегациями" в Катынском лесу...
В каждом случае перед тем, как вести меня в лес к раскопкам могил, переводчик приходил ко мне домой, вызывал во двор, отводил в сторону, чтобы никто не слышал, и в течение получаса заставлял заучивать наизусть все, что мне нужно будет говорить о якобы имевшем место расстреле НКВД польских офицеров в 1940 году.
Я вспоминаю, что переводчик говорил мне примерно следующее: "Я живу на хуторе в районе 'Козьих Гор' недалеко от дачи НКВД. Весной 1940 г. я видел, как свозили в лес поляков и по ночам их там расстреливали". И обязательно нужно было дословно заявить, что "это дело рук НКВД".
После того, как я заучивал то, что мне говорил переводчик, он отводил меня в лес к разрытым могилам и заставлял повторять все это в присутствии прибывших "делегаций". Мои рассказы строго контролировались и направлялись переводчиком гестапо.
Однажды я выступал перед какой-то "делегацией" и мне задали вопрос: "Видел ли я лично этих поляков до расстрела их большевиками". Я не был подготовлен к такому вопросу и ответил, как было в действительности, т. е. что видел польских военнопленных до начала войны, так как они работали на дорогах. Тогда переводчик грубо оттащил меня в сторону и прогнал домой.
Прошу мне верить, что меня все время мучила совесть, так как я знал, что в действительности расстрел польских офицеров производился немцами в 1941 году, но у меня другого выхода не было, так как я постоянно находился под страхом повторного ареста и пыток.
Показания Киселева П. Г. о его вызове в гестапо, последующем аресте и избиениях подтверждаются проживающими вместе с ним его женой Киселевой Аксиньей, 1870 года рождения, его сыном Киселевым Василием, 1911 года рождения, и невесткой Киселевой Марией, 1918 года рождения, а также занимающим у Киселева на хуторе комнату дорожным мастером Сергеевым Тимофеем Ивановичем, 1901 года рождения.
Увечья, причиненные Киселеву в гестапо (повреждение плеча, значительная потеря слуха), подтверждены актом врачебно-медицинского обследования.
В поисках "свидетелей" немцы в дальнейшем заинтересовались работниками железнодорожной станции Гнездово, находящейся в двух с половиной километрах от "Козьих Гор".
На эту станцию весной 1940 года прибывали военнопленные поляки, и немцам, очевидно, хотелось получить соответствующие показания железнодорожников. В этих целях весной 1943 года немцами были вызваны в гестапо бывший начальник станции Гнездово — Иванов С. В., дежурный по станции Савватеев И. В. и другие.
Об обстоятельствах своего вызова в гестапо Иванов С. В., 1882 года рождения, показал:
...Это было в марте 1943 года. Меня допрашивал немецкий офицер в присутствии переводчика. Расспросив меня через переводчика о том, кто я такой и какую должность занимал на станции Гнездово до оккупации района немцами, офицер спросил меня, известно ли мне о том, что весной 1940 года на станцию Гнездово в нескольких поездах, большими партиями, прибыли военнопленные польские офицеры.
Я сказал, что об этом я знаю.
Тогда офицер спросил меня, известно ли мне, что большевики той же весной 1940 года, вскоре после прибытия польских офицеров, всех их расстреляли в Катынском лесу.
Я ответил, что об этом мне ничего неизвестно и что этого не может быть потому, что прибывших весной 1940 года на станцию Гнездово военнопленных польских офицеров я встречал на протяжении 1940—1941 г.г., вплоть до занятия немцами Смоленска, на дорожно-строительных работах.
Офицер тогда заявил мне, что если германский офицер утверждает, что поляки были расстреляны большевиками, то значит так было на самом деле. "Поэтому, — продолжал офицер, — вам нечего бояться, и вы можете со спокойной совестью подписать протокол, что военнопленные польские офицеры были расстреляны большевиками и что вы являлись очевидцем этого".
Я ответил ему, что я старик, мне уже 61 год и на старости лет я не хочу брать греха на душу. Я могу только показать, что военнопленные поляки действительно прибыли на станцию Гнездово весной 1940 года.
Тогда германский офицер стал уговаривать меня дать требуемые показания, обещая в положительном случае перевести меня с должности сторожа на переезде и назначить на должность начальника станции Гнездово, которую я занимал при советской власти, и обеспечить меня материально.
Переводчик подчеркнул, что мои показания, как бывшего железнодорожного служащего станции Гнездово, расположенной ближе всего к Катынскому лесу, чрезвычайно важны для германского командования и что я жалеть не буду, если дам такие показания.
Я понял, что попал в чрезвычайно тяжелое положение и что меня ожидает печальная участь, но тем не менее я вновь отказался дать германскому офицеру вымышленные показания.
После этого офицер стал на меня кричать, угрожать избиением и расстрелом, заявляя, что я не понимаю собственной выгоды. Однако, я твердо стоял на своем.
Тогда переводчик составил короткий протокол на немецком языке на одной странице и рассказал своими словами его содержание.
В этом протоколе был записан, как мне рассказал переводчик, только факт прибытия польских военнопленных на станцию Гнездово. Когда я стал просить, чтобы мои показания были записаны не только на немецком, но и на русском языке, то офицер окончательно вышел из себя, избил меня резиновой палкой и выгнал из помещения...
Савватеев И. В., 1880 года рождения, показал:
...В гестапо я показал, что действительно весной 1940 года на ст. Гнездово в нескольких поездах прибывали военнопленные поляки и что они на машинах проследовали дальше, а куда — мне неизвестно. Я также добавил, что этих поляков я позднее встречал неоднократно на шоссе Москва—Минск, производивших небольшими партиями ремонтные работы.
Офицер заявил мне, что я путаю, что я не мог встречать поляков на шоссе, так как они расстреляны большевиками, и требовал, чтобы я именно об этом и показал. Я отказался.
После длительных угроз и уговаривания офицер посоветовался о чем-то с переводчиком на немецком языке, и переводчик тогда написал короткий протокол и дал мне его на подпись, объяснив, что здесь изложено содержание моих показаний. Я попросил переводчика дать мне возможность самому прочесть протокол, но тот оборвал меня бранью и приказал немедленно же подписать его и убираться вон. Я помедлил минуту, переводчик схватил висевшую на стене резиновую дубинку и замахнулся на меня. После этого я подписал подсунутый мне протокол. Переводчик сказал, чтобы я убирался домой и никому не болтал, иначе меня расстреляют...
Поиски "свидетелей" не ограничились названными лицами. Немцы настойчиво старались разыскать бывших сотрудников НКВД и заставить их дать нужные для них ложные показания.
Случайно арестовав бывшего рабочего гаража УНКВД Смоленской области Игнатюка Е. Л., немцы упорно, путем угроз и избиений, добивались от него дать показания о том, что он, якобы, являлся не рабочим гаража, а шофером и лично возил на расстрел военнопленных поляков.
По этому вопросу Игнатюк Е. Л., 1903 года рождения, показал:
Когда я был в первый раз на допросе у начальника полиции Алферчика, он, обвиняя меня в агитации против немецких властей, спросил, кем я работал в НКВД. Я ему ответил, что я работал в гараже Управления НКВД Смоленской области в качестве рабочего. Алферчик на этом же допросе стал от меня добиваться, чтобы я ему дал показания о том, что я работал в Управлении НКВД не рабочим гаража, а шофером.
Алферчик, не получив от меня нужных показаний, был сильно раздражен и вместе со своим адьютантом, которого он называл Жорж, завязали мне голову и рот какой-то тряпкой, сняли с меня брюки, положили на стол и начали бить резиновыми палками.
После этого меня опять вызвали на допрос, и Алферчик требовал от меня, чтобы я дал ему ложные показания о том, что польских офицеров в Катынском лесу расстреляли органы НКВД в 1940 году, о чем мне, якобы, как шоферу, участвовавшему в перевозке польских офицеров в Катынский лес и присутствовавшему при их расстреле, известно. При моем согласии дать такие показания Алферчик обещал освободить меня из тюрьмы и устроить на работу в полицию, где мне будут созданы хорошие условия жизни, в противном же случае они меня расстреляют...
Последний раз меня в полиции допрашивал следователь Александров, который требовал от меня таких же ложных показаний о расстреле польских офицеров, как и Алферчик, но и у него на допросе я отказался давать вымышленные показания.
После этого допроса меня опять избили и отправили в гестапо...
...В гестапо от меня требовали так же, как и в полиции, ложных показаний о расстреле польских офицеров в Катынском лесу в 1940 году советскими властями, о чем мне, как шоферу, якобы, известно.
В изданной германским Министерством иностранных дел книге, в которой были помещены сфабрикованные немцами материалы по "Катынскому делу", кроме упомянутого выше Киселева П. Г., были названы в качестве "свидетелей" Годезов (он же Годунов), 1877 года рождения, Сильверстов Григорий, 1891 года рождения, Андреев Иван, 1917 года рождения, Жигулев Михаил, 1915 года рождения, Кривозерцев Иван, 1915 года рождения, и Захаров Матвей, 1893 года рождения.
Проверкой установлено, что первые двое из перечисленных выше (Годезов и Сильверстов) умерли в 1943 г. до освобождения Смоленской области Красной Армией; следующие трое (Андреев, Жигулев и Кривозерцев) ушли с немцами, а может быть, были ими увезены насильно, а последний — Захаров Матвей — бывший сцепщик на станции Смоленск, работавший при немцах старостой в дер. Новые Батеки, был разыскан и допрошен Специальной Комиссией.
Захаров рассказал, каким способом немцы получили у него нужные им ложные показания по "Катынскому делу":
В начале марта 1943 года, показал Захаров, ко мне на квартиру пришел сотрудник Гнездовского гестапо, фамилии его я не знаю, и сказал, что меня вызывает офицер.
Когда я пришел в гестапо, немецкий офицер через переводчика заявил мне: "Нам известно, что вы работали сцепщиком на ст. Смоленск-центральная и должны показать, что в 1940 году через Смоленск направлялись вагоны с военнопленными поляками на станцию Гнездово, после чего поляки были расстреляны в лесу у "Козьих Гор".
В ответ на это я заявил, что вагоны с поляками в 1940 году действительно проходили через Смоленск по направлению на запад, но где была станция назначения — я не знаю...
Офицер сказал мне, что если я по-хорошему не желаю дать показания, то он заставит сделать это по принуждению. После этих слов он взял резиновую дубинку и начал меня избивать. Затем меня положили на скамейку, и офицер вместе с переводчиком били меня. Сколько было нанесено ударов, я не помню, т. к. вскоре потерял сознание.
Когда я пришел в себя, офицер потребовал от меня подписать протокол допроса, и я, смалодушничав под воздействием побоев и угроз расстрела, дал ложные показания и подписал протокол. После подписания протокола я был из гестапо отпущен...
Через несколько дней после моего вызова в гестапо, примерно в середине марта 1943 года, ко мне на квартиру пришел переводчик и сказал, что я должен пойти к немецкому генералу и подтвердить там свои показания.
Когда мы пришли к генералу, он спросил у меня — подтверждаю ли я свои показания. Я сказал, что подтверждаю, т. к. еще в пути был предупрежден переводчиком, что если я откажусь подтвердить показания, то испытаю еще гораздо худшее, чем испытал в первый раз в гестапо.
Боясь повторения пыток, я ответил, что свои показания подтверждаю. Потом переводчик приказал мне поднять вверх правую руку и сказал мне, что я принял присягу и могу идти домой.
Установлено, что немцы пытались получить нужные им показания, применяя уговоры, угрозы и истязания, и от других лиц, в частности от бывшего помощника начальника Смоленской тюрьмы Каверзнева Н. С., бывшего работника той же тюрьмы Ковалева В. Г. и других.
Так как поиски нужного количества свидетелей не увенчались успехом, немцы расклеили в г. Смоленске и окрестных деревнях следующую листовку, подлинный экземпляр которой имеется в материалах Специальной Комиссии:
ОБРАЩЕНИЕ К НАСЕЛЕНИЮ
Кто может дать данные про массовое убийство, совершенное большевиками в 1940 году над пленными польскими офицерами священниками в лесу Козьи Горы около шоссе Гнездово—Катынь?
Кто наблюдал автотранспорты от Гнездова в Козьи горы или кто видел или слышал расстрелы? Кто знает жителей, которые могут рассказать об этом?
Каждое сообщение вознаграждается.
Сообщения направлять в Смоленск в немецкую полицию, Музейная улица 6, в Гнездово, в немецкую полицию дом № 105 у вокзала.
Фосс, лейтенант полевой полиции
3 май 1943 года.
Такое же объявление было помещено в издававшейся немцами в Смоленске газете "Новый путь" (№35 (157) от 6 мая 1943 г.)
О том, что немцы сулили награду за дачу нужных им показаний по "Катынскому делу", заявили опрошенные Специальной Комиссией свидетели — жители гор. Смоленска: Соколова О. Е., Пущина Е. А., Бычков И. И., Бондарев Г. Т., Устинов Е. П. и многие другие.
Обработка катынских могил
Наряду с поисками "свидетелей", немцы приступили к соответствующей подготовке могил в Катынском лесу: к изъятию из одежды убитых ими польских военнопленных всех документов, помеченных датами позднее апреля 1940 года, т. е. времени, когда, согласно немецкой провокационной версии, поляки были расстреляны большевиками; к удалению всех вещественных доказательств, могущих опровергнуть ту же провокационную версию.
Расследованием Специальной Комиссии установлено, что для этой цели немцами были использованы русские военнопленные числом до 500 человек, специально отобранные из лагеря военнопленных № 126.
Специальная Комиссия располагает многочисленными свидетельскими показаниями по этому вопросу.
Из них особого внимания заслуживают показания врачебного персонала упомянутого лагеря.
Врач Чижов А. Т., работавший в лагере № 126 в дни оккупации немцами Смоленска, показал:
...Примерно в начале марта месяца 1943 года из Смоленского лагеря военнопленных № 126, из числа более физически крепких пленных, отобрано было несколько партий, общим количеством до 500 человек, для направления, якобы, на окопные работы. Впоследствии никто из этих пленных в лагерь не вернулся."
Продолжение. "Врач Хмыров В. А., также работавший при немцах в том же лагере, показал:
Мне известно, что примерно во второй половине февраля месяца или начале марта 1943 г. из нашего лагеря было отправлено в неизвестном мне направлении около 500 человек военнопленных красноармейцев. Отправка этих пленных производилась, якобы, на окопные работы, почему и отбирались физически полноценные люди...
Тождественные показания дали: медсестра Леньковская О. Г., медсестра Тимофеева А. И., свидетельницы Орлова П. М., Добросердова Е. Г. и свидетель Кочетков В. С.
Куда на самом деле были направлены 500 советских военнопленных из лагеря № 126, явствует из показанй свидетельницы Московской А. М.
Гр-ка Московская Александра Михайловна, проживавшая на окраине гор. Смоленска и работавшая в период оккупации на кухне в одной из немецких воинских частей, подала 5 октября 1943 г. заявление в Чрезвычайную Комиссию по расследованию зверств немецких оккупантов с просьбой вызвать ее для дачи важных показаний.
Будучи вызвана, она рассказала Специальной Комиссии, что в апреле месяце 1943 года перед уходом на работу, зайдя за дровами в свой сарай, находившийся во дворе у берега Днепра, она нашла в нем неизвестного человека, который оказался русским военнопленным.
Московская А. М., 1922 года рождения, показала:
...Из разговора с ним я узнала следующее:
Его фамилия Егоров, зовут Николай, ленинградец. С конца 1941 года он все время содержался в немецком лагере для военнопленных № 126 в городе Смоленске. В начале марта 1943 года он с колонной военнопленных в несколько сот человек был направлен из лагеря в Катынский лес. Там их, в том числе и Егорова, заставляли раскапывать могилы, в которых были трупы в форме польских офицеров, вытаскивать эти трупы из ям и выбирать из их карманов документы, письма, фотокарточки и все другие вещи. Со стороны немцев был строжайший приказ, чтобы в карманах трупов ничего не оставлять. Два военнопленных были расстреляны за то, что после того, как они обыскали трупы, немецкий офицер на этих трупах обнаружил какие-то бумаги.
Извлекаемые из одежды, в которую были одеты трупы, вещи, документы и письма просматривали немецкие офицеры, затем заставляли пленных часть бумаг класть обратно в карманы трупов, остальные бросали в кучу изъятых таким образом вещей и документов, которые потом сжигались.
Кроме того, в карманы трупов польских офицеров немцы заставляли вкладывать какие-то бумаги, которые они доставали из привезенных с собой ящиков или чемоданов (точно не помню).
Все военнопленные жили на территории Катынского леса в ужасных условиях, под открытым небом и усиленно охранялись.
В начале апреля месяца 1943 года все работы, намеченные немцами, видимо, были закончены, так как 3 дня никого из военнопленных не заставляли работать...
Вдруг ночью их всех без исключения подняли и куда-то повели. Охрана была усилена. Егоров заподозрил что-то неладное и стал с особым вниманием следить за всем тем, что происходило. Шли они часа 3—4 в неизвестном направлении. Остановились в лесу на какой-то полянке у ямы. Он увидел, как группу военнопленных отделили от обшей массы, погнали к яме, а затем стали расстреливать.
Военнопленные заволновались, зашумели, задвигались. Недалеко от Егорова несколько человек военнопленных набросились на охрану, другие охранники побежали к этому месту. Егоров воспользовался этим моментом замешательства и бросился бежать в темноту леса, слыша за собой крики и выстрелы.
После этого страшного рассказа, который врезался в мою память на всю жизнь, мне Егорова стало очень жаль, и я просила его зайти ко мне в комнату отогреться и скрываться у меня до тех пор, пока он не наберется сил. Но Егоров не согласился... Он сказал, что во что бы то ни стало сегодня ночью уйдет и постарается пробраться через линию фронта к частям Красной Армии.
Но в этот вечер Егоров не ушел. Наутро, когда я пошла проверить, он оказался в сарае. Как выяснилось, ночью он пытался уйти, но после того, как прошел шагов пятьдесят, почувствовал такую слабость, что вынужден был возвратиться. Видимо, сказалось длительное истощение в лагере и голод последних дней. Мы решили, что он еще день—два побудет у меня с тем, чтобы окрепнуть. Накормив Егорова, я ушла на работу.
Когда вечером я возвратилась домой, мои соседки - Баранова Мария Ивановна и Кабановская Екатерина Викторовна сообщили мне, что днем во время облавы немецкими полицейскими в моем сарае был обнаружен пленный красноармеец, которого они увели с собой.
В связи с обнаружением в сарае Московской военнопленного Егорова она вызывалась в гестапо, где ее обвиняли в укрывательстве военнопленного.
Московская на допросах в гестапо упорно отрицала какое-либо отношение к этому военнопленному, утверждая, что о нахождении его в сарае, принадлежавшем ей, она ничего не знает. Не добившись признания от Московской, а также и потому, что военнопленный Егоров, видимо, Московскую не выдал, она была выпущена из гестапо.
Тот же Егоров рассказал Московской, что часть военнопленных, работавших в Катынском лесу, помимо выкапывания трупов, занималась привозом в Катынский лес трупов из других мест. Привезенные трупы сваливались в ямы вместе с выкопанными ранее трупами.
Факт доставки в катынские могилы в большом количестве трупов расстрелянных немцами в других местах подтверждается также показаниями инженера-механика Сухачева П. Ф.
Сухачев П. Ф., 1912 года рождения, инженер-механик системы "Росглавхлеб", работавший при немцах машинистом на Смоленской городской мельнице, подал 8 октября 1943 года заявление с просьбой о вызове.
Будучи вызван Специальной Комиссией, он показал:
...Как-то раз на мельнице во второй половине марта месяца 1943 года я заговорил с немецким шофером, немного владевшим русским языком. Выяснив у него, что он везет муку в деревню Савенки для воинской части и на другой день возвращается в Смоленск, я попросил его захватить меня с собой, дабы иметь возможность купить в деревне жировые продукты. При этом я учитывал, что проезд на немецкой машине для меня исключал риск быть задержанным на пропускном пункте. Немецкий шофер согласился за плату. В тот же день, в десятом часу вечера, мы выехали на шоссе Смоленск—Витебск. Нас в машине было двое - я и немец-шофер. Ночь была светлая, лунная, однако устилавший дорогу туман несколько снижал видимость. Примерно на 22—23 километре от Смоленска, у разрушенного мостика на шоссе, был устроен объезд с довольно крутым спуском. Мы стали уже спускаться с шоссе на объезд, как нам навстречу из тумана внезапно показалась грузовая машина. То ли от того, что тормоза у нашей машины были не в порядке, то ли от неопытности шофера, но мы не сумели затормозить нашу машину и вследствие того, что объезд был довольно узкий, столкнулись с шедшей навстречу машиной. Столкновение было не сильным, так как шофер встречной машины успел взять в сторону, вследствие чего произошел скользящий удар боковых сторон машин. Однако, встречная машина, попав правым колесом в канаву, свалилась одним боком на косогор. Наша машина осталась на колесах. Я и шофер немедленно выскочили из кабинки и подошли к свалившейся машине. Меня поразил сильный трупный запах, очевидно шедший от машины. Подойдя ближе, я увидел, что машина была заполнена грузом, покрытым сверху брезентом, затянутым веревками. От удара веревки лопнули, и часть груза вывалилась на косогор. Это был страшный груз. Это были трупы людей, одетых в военную форму.
Около машины находилось, насколько я помню, человек 6—7, из них один немец-шофер, два вооруженных автоматами немца, а остальные были русскими военнопленными, так как говорили по-русски и одеты были соответствующим образом.
Немцы с руганью набросились на моего шофера, затем предприняли попытки поставить машину на колеса. Минуты через две к месту аварии подъехали еще две грузовых машины и остановились. С этих машин к нам подошла группа немцев и русских военнопленных, всего человек 10. Общими усилиями все стали поднимать машину. Воспользовавшись удобным моментом, я тихо спросил одного из русских военнопленных: "Что это такое?" Тот так же тихо мне ответил: "Которую уж ночь возим трупы в Катынский лес".
Свалившаяся машина еще не была поднята, как ко мне и моему шоферу подошел немецкий унтер-офицер и отдал приказание нам немедленно ехать дальше. Так как на нашей машине никаких серьезных повреждений не было, то шофер, отведя ее немного в сторону, выбрался на шоссе, и мы поехали дальше.
Проезжая мимо подошедших позднее двух машин, крытых брезентом, я также почувствовал страшный трупный запах.
Показания Сухачева подтверждаются показаниями Егорова Владимира Афанасьевича, состоявшего в период оккупации на службе в полиции в качестве полицейского.
Егоров показал, что, неся по роду своей службы охрану моста на перекрестке шоссейных дорог Москва—Минск и Смоленск—Витебск, он несколько раз ночью в конце марта и в первые дни апреля 1943 года наблюдал, как по направлению к Смоленску проезжали большие грузовые машины, крытые брезентом, от которых шел сильный трупный запах. В кабинках машин и сзади поверх брезента сидело по несколько человек, некоторые были вооружены и, несомненно, это были немцы.
О своих наблюдениях Егоров доложил начальнику полицейского участка в деревне Архиповка Головневу Кузьме Демьяновичу, который посоветовал ему "держать язык за зубами" и добавил: "Это нас не касается, нечего нам путаться в немецкие дела".
О том, что немцы перевозили трупы на грузовых машинах в Катынский лес, дал также показания Яковлев-Соколов Флор Максимович, 1896 года рождения, бывш. агент по снабжению столовых Смоленского треста столовых, а при немцах — начальник полиции Катынского участка.
Он показал, что лично видел один раз в начале апреля 1943 года, как с шоссе в Катынский лес прошли четыре крытых брезентом грузовых автомашины, в которых сидело несколько человек, вооруженных автоматами и винтовками. От этих машин шел резкий трупный запах.
Из приведенных свидетельских показаний со всей ясностью можно заключить, что немцы расстреливали поляков и в других местах. Свозя их трупы в Катынский лес, они преследовали троякую цель: во-первых, уничтожить следы своих собственных злодеяний; во-вторых, свалить свои преступления на Советскую власть; в-третьих, увеличить количество "большевистских жертв" в могилах Катынского леса.
"Экскурсии " на Катынские могилы
В апреле месяце 1943 года, закончив все подготовительные работы на могилах в Катынском лесу, немецкие оккупанты приступили к широкой агитации в печати и по радио, пытаясь приписать Советской власти зверства, совершенные ими самими над военнопленными поляками. В качестве одного из методов этой провокационной агитации немцы организовали посещения катынских могил жителями Смоленска и его окрестностей, а также и "делегациями" из стран, оккупированных немецкими захватчиками, или находящихся в вассальной зависимости от них.
Специальная Комиссия опросила ряд свидетелей, участвовавших в "экскурсиях" на катынские могилы.
Свидетель Зубков К. П., врач-патологоанатом, работавший в качестве судебно-медицинского эксперта в Смоленске, показал Специальной Комиссии:
...Одежда трупов, особенно шинели, сапоги и ремни, была довольно хорошо сохранившейся. Металлические части одежды — пряжки ремней, пуговицы, крючки, шипы на ботинках и прочее имели не резко выраженную ржавчину и в некоторых случах местами сохраняли блеск металла. Доступные осмотру ткани тела трупов — лица, шеи, руки имели преимущественно грязный зеленоватый цвет, в отдельных случаях грязнокоричневый, но полного разрушения тканей, гниения не было. В отдельных случаях были видны обнаженные сухожилия белесоватого цвета и часть мышц. Во время моего пребывания на раскопках на дне большой ямы работали люди по разборке и извлечению трупов. Для этого они применяли лопаты и другие инструменты, а также брали трупы руками, перетаскивали их за руки, за ноги и одежду с места на место. Ни в одном случае не приходилось наблюдать, чтобы трупы распадались, или чтобы отрывались у них отдельные части.
Учитывая все вышеизложенное, я пришел к выводу, что давность пребывания трупов в земле — не три года, как утверждали немцы, а значительно меньше. Зная, что в массовых могилах гниение трупов протекает быстрее, чем в одиночных и тем более без гробов, я пришел к выводу, что массовый расстрел поляков был произведен около полутора лет тому назад и может относиться к осени 1941 г. или весне 1942 г. В результате посещения раскопок я твердо убедился, что совершенное чудовищное злодеяние — дело рук немцев.
Показания о том, что одежда трупов, ее металлические части, обувь, а также сами трупы хорошо сохранились, дали допрошенные Специальной Комиссией многочисленные свидетели, участвовавшие в "экскурсиях" на катынские могилы, в том числе: заведующий Смоленской водопроводной сетью Куцев И. 3., учительница катынской школы Ветрова Е. Н., телефонистка Смоленского отделения связи Щедрова Н. Г., житель дер. Борок Алексеев М. А., житель дер. Новые Батеки Кривозерцев М. Г., дежурный по ст. Гнездово Савватеев И. В., гражданка Смоленска Пущина Е. А., врач 2-й Смоленской больницы Сидорук Т. А., врач той же больницы Кесарев П. М., и др.
Попытки немцев замести следы своих злодеяний
Организованные немцами "экскурсии" не достигали своей цели. Все побывавшие на могилах убеждались в том, что перед ними налицо самая грубая и явная немецко-фашистская провокация. Поэтому со стороны немецких властей принимались меры к тому, чтобы заставить сомневающихся молчать.
Специальная Комиссия располагает показаниями целого ряда свидетелей, которые рассказали о том, как преследовали немецкие власти тех, кто сомневался или не верил в провокацию. Их увольняли со службы, арестовывали, угрожали расстрелом. Комиссия установила два случая расстрела за неумение "держать язык на привязи": такая расправа была учинена над бывшим немецким полицейским Загайновым и над Егоровым А. М., работавшим на раскопках могил в Катынском лесу.
Показания о преследовании немцами людей, выражавших свои сомнения после посещения могил в Катынском лесу, дали: уборщица аптеки № 1 Смоленска Зубарева М. С., помощник санитарного врача Сталинского райздравотдела Смоленска Козлова В. Ф. и другие.
Быв. нач. полиции катынского участка Яковлев-Соколов Ф. М. показал:
Создалась обстановка, вызывавшая серьезную тревогу в немецкой комендатуре, и на места полицейским аппаратам срочно были даны указания во что бы то ни стало пресечь все вредные разговоры и арестовать всех лиц, высказывающих неверие в "катынское дело".
Мне лично, как нач. участковой полиции, такие указания дали: в конце мая 1943 г. немецкий комендант с. Катынь обер-лейтенант Браунг и в начале июня — нач. Смоленской районной полиции Каменский.
Я созвал инструктивное совещание полицейских своего участка, на котором предложил задерживать и доставлять в полицию каждого высказывающего неверие и сомневающегося в правдоподобии сообщений немцев о расстреле большевиками польских военнопленных.
Выполняя эти указания немецких властей, я явно кривил душой, так как сам был уверен, что "катынское дело" — немецкая провокация. Полностью я убедился в этом, когда лично побывал на "экскурсии" в Катынском лесу.
Видя, что "экскурсии" местного населения на катынские могилы не достигают цели, немецкие оккупационные власти летом 1943 г. распорядились зарыть эти могилы.
Перед своим отступлением из Смоленска немецкие оккупационные власти стали наспех заметать следы своих злодеяний. Дача, которую занимал "штаб 537 строительного батальона", была сожжена до тла. Трех девушек — Алексееву, Михайлову и Конаховскую — немцы разыскивали в дер. Борок, чтобы увезти с собой, а может быть и уничтожить. Разыскивали немцы и своего главного "свидетеля" — Киселева П. Г., но тот вместе со своей семьей успел скрыться. Немцы сожгли его дом.
Немцы старались схватить и других "свидетелей" — б. начальника станции Гнездово Иванова С. В. и б. дежурного по этой станции Савватеева И. В., а также б. сцепщика ст. Смоленск Захарова М. Д.
В самые последние дни перед отступлением из Смоленска немецко-фашистские оккупанты искали профессоров Базилевского и Ефимова. Обоим удалось избегнуть увода или смерти лишь потому, что они заблаговременно скрылись.
Однако замести следы и скрыть свои преступления немецко-фашистским захватчикам не удалось.
Произведенная судебно-медицинская экспертиза эксгумированных трупов с неопровержимой ясностью доказывает, что расстрел военнопленных поляков был произведен самими немцами.
Акт судебно-медицинской экспертизы
По указанию Специальной Комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ гор. Смоленска) военнопленных польских офицеров, судебно-медицинская экспертная комиссия в составе:
Главного судебно-медицинского эксперта Наркомздрава СССР, директора Государственного Научно-Исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР — В. И. Прозоровского;
Профессора судебной медицины 2-го Московского Государственного медицинского института, доктора медицинских наук — В. М. Смольянинова;
Профессора патологической анатомии, доктора медицинских наук — Д. Н. Выропаева;
Старшего научного сотрудника Танатологического отде ления Государственного Научно-Исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР, доктора П. С. Семеновского;
Старшего научного сотрудника судебно-химического отделения Государственного Научно-исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР, доцента М. Д. Швайковой;
при участии:
Главного судебно-медицинского эксперта Западного фронта, майора медицинской службы Никольского;
Судебно-медицинского эксперта Н... армии, капитана медицинской службы Бусоедова;
Начальника патолого-анатомической лаборатории 92, майора медицинской службы — Субботина;
Майора медицинской службы Оглоблина;
Врача-специалиста, старшего лейтенанта медицинской службы Садыкова;
Старшего лейтенанта медицинской службы Пушкаревой,
в период с 16-го по 23-е января 1944 г. произвела эксгумацию и судебно-медицинское исследование трупов польских военнопленных, погребенных в могилах на территории "Козьи Горы" в Катынском лесу, в 15-ти километрах от гор. Смоленска. Трупы польских военнопленных были погребены в общей могиле размером около 60 х 60 х 3 метра и, кроме того, в отдельной могиле размером около 7 х 6 х 3,5 метра. Из могил эксгумировано и исследовано 925 трупов.
Эксгумация и судебно-медицинское исследование трупов произведены для установления: а) личности покойных; б) причины смерти; в) давности погребения.
Обстоятельства дела: см, материалы Специальной Комиссии. Объективные данные: см. протоколы судебно-медицинских исследований трупов.
Заключение
Судебно-медицинская экспертная комиссия, основываясь на результатах судебно-медицинских исследований трупов, приходит к следующему заключению:
По раскрытии могил и извлечения трупов из них установлено:
а) среди массы трупов польских военнопленных находятся трупы в гражданской одежде, количество их по отношению к общему числу исследованных трупов незначительно (всего 2 на 925 извлеченных трупов); на трупах были надеты ботинки военного образца;
б) одежда на трупах военнопленных свидетельствует об их принадлежности к офицерскому и частично к рядовому составу польской армии;
в) обнаруженные при осмотре одежды разрезы карманов и сапог, вывороченные карманы и разрывы их показывают, что вся одежда на каждом трупе (шинель, брюки и др.), как правило, носит на себе следы обыска, произведенного на трупах;
г) в некоторых случаях при осмотре одежды отмечена целость карманов. В этих карманах, а также в разрезанных и разорванных карманах под подкладкой мундиров, в поясах брюк, в портянках и носках найдены обрывки газет, брошюры, молитвенники, почтовые марки, открытые и закрытые письма, квитанции, записки и другие документы, а также ценности (слиток золота, золотые доллары), трубки, перочинные ножи, курительная бумага, носовые платки и др.;
д) на части документов (даже без специальных исследований) при осмотре их констатированы даты, относящиеся к периоду от 12 ноября 1940 г. до 20 июня 1941 г.;
е) ткань одежды, особенно шинелей, мундиров, брюк и верхних рубашек, хорошо сохранилась и с очень большим трудом поддается разрыву руками;
ж) у очень небольшой части трупов (20 из 925) руки оказались связанными позади туловища с помощью белых плетеных шнуров.
Состояние одежды на трупах, именно тот факт, что мундиры, рубашки, поясные ремни, брюки и кальсоны застегнуты; сапоги или ботинки надеты; шарфы и галстуки повязаны вокруг шеи, помочи пристегнуты, рубашки заправлены в брюки — свидетельствует, что наружного осмотра туловища и конечностей трупов ранее не производилось.
Сохранность кожных покровов на голове и отсутствие на них, а также на покровах груди и живота (кроме трех случаев из 925) каких бы то ни было надрезов, разрезов и других признаков экспертной деятельности указывает, что судебно-медицинского исследования трупов не производилось, судя по эксгумированным судебно-медицинской экспертной комиссией трупам.
Наружный и внутренний осмотры 925 трупов дают основания утверждать наличие огнестрельных ранений головы и шеи, в четырех случаях сочетавшихся с повреждением костей свода черепа тупым, твердым, тяжелым предметом. Кроме того, в незначительном количестве случаев обнаружено повреждение живота при одновременном ранении головы.
Входные отверстия огнестрельных ранений, как правило, единичные, реже — двойные, расположены в затылочной области головы вблизи от затылочного бугра, большого затылочного отверстия или на его краю. В небольшом числе случаев входные огнестрельные отверстия найдены на задней поверхности шеи, соответственно 1, 2, 3 шейным позвонкам.
Выходные отверстия обнаружены чаще всего в лобной области, реже — в теменных и височных областях, а также на лице и шее. В 27 случаях огнестрельные ранения оказались слепыми (без выходных отверстий) и в конце пулевых каналов под мягкими покровами черепа, в его костях, в оболочках и веществе мозга найдены деформированные, слабодеформированные и вовсе недеформированные оболочечные пули, применяемые при стрельбе из автоматических пистолетов, преимущественно калибра 7,65 мм.
Размеры входных отверстий на затылочной кости допускают вывод, что при расстрелах было употреблено огнестрельное оружие двух калибров: в подавляющем большинстве случаев — менее 8 мм, т. е. 7,65 мм и менее; в меньшем числе — свыше 8 мм, т. е. 9 мм.
Характер трещин костей черепа и обнаружение в некоторых случаях пороховых остатков у входного отверстия говорит о том, что выстрелы были произведены в упор или почти в упор.
Взаиморасположение входных и выходных отверстий показывает, что выстрелы производились сзади, при наклоненной вперед голове. При этом пулевой канал проходил через жизненно важные отделы головного мозга или вблизи от них и разрушение ткани мозга являлось причиной смерти.
Обнаруженные на костях свода черепа повреждения тупым, твердым, тяжелым предметом сопутствовали огнестрельным ранениям головы и сами по себе причиной смерти не служили.
Судебно-медицинские исследования трупов, произведенные в период с 16 по 23 января 1944 г., свидетельствуют о том, что совершенно не имеется трупов в состоянии гнилостного распада или разрушения и что все 925 трупов находятся в сохранности — в начальной стадии потери трупом влаги (что наиболее часто и резко было выражено в области груди и живота, иногда и на конечностях; в начальной стадии жировоска; в резкой степени жировоска у трупов, извлеченных со дна могил); в сочетании обезвоживания тканей трупа и образования жировоска.
Заслуживает особого внимания то обстоятельство, что мышцы туловища и конечностей совершенно сохранили свою макроскопическую структуру и свой почти обычный цвет; внутренние органы грудной и брюшной полости сохранили свою конфигурацию, в целом ряде случаев мышца сердца на разрезах имела ясно различимое строение и присущую ей окраску, а головной мозг представлял характерные структурные особенности с отчетливо выраженной границей серого и белого вещества. Кроме микроскопического исследования тканей и органов трупа, судебно-медицинской экспертизой изъят соответствующий материал для последующих микроскопических и химических исследований в лабораторных условиях.
В сохранении тканей и органов трупов имели известное значение свойства почвы на месте обнаружения.
По раскрытии могил и изъятии трупов и пребывания их на воздухе они подвергались действию тепла и влаги в весенне-летнее время 1943 г. Это могло оказать влияние на резкое развитие процесса разложения трупов.
Однако степень обезвоживания трупов и образования в них жировоска, особо хорошая сохранность мышц и внутренних органов, а также и одежды дают основания утверждать, что трупы находились в почве недолгое время.
Сопоставляя же состояние трупов в могилах на территории "Козьи Горы" с состоянием трупов в других местах захоронения в г. Смоленске и его ближайших окрестностях — в Гедеоновке, Магаленщине, Реадовке, лагере № 126, Красном бору и т. д. (см. акт суд. мед. экспертизы от 22-го октября 1943 г.), надлежит признать, что погребение трупов польских военнопленных на территории "Козьих Гор" произведено около 2-х лет тому назад. Это находит свое полное подтверждение в обнаружении в одежде на трупах документов, исключающих более ранние сроки погребения (см. пункт "д" ст. 36 и опись документов).
Судебно-медицинская экспертная комиссия на основе данных и результатов исследований —
считает установленным акт умерщвления путем расстрела военнопленных офицерского и частично рядового состава польской армии;
утверждает, что этот расстрел относится к периоду около 2-х лет тому назад, т. е. между сентябрем—декабрем 1941 г.;
усматривает в факте обнаружения судебно-медицинской экспертной комиссией в одежде трупов ценностей и документов, имеющих дату 1941 г. — доказательство того, что немецко-фашистские власти, предпринявшие в весенне-летнее время 1943 г. обыск трупов, произвели его не тщательно, а обнаруженные документы свидетельствуют о том, что расстрел произведен после июня 1941 г.;
констатирует, что в 1943 г. немцами произведено крайне ничтожное число вскрытии трупов расстрелянных польских военнопленных;
отмечает полную идентичность метода расстрела польских военнопленных со способом расстрелов мирных советских граждан и советских военнопленных, широко практиковавшимся немецко-фашистскими властями на временно оккупированной территории СССР, в том числе в городах — Смоленске, Орле, Харькове, Краснодаре, Воронеже.
Главный судебно-медицинский эксперт Наркомздрава СССР, директор Государственного Научно-Исследовательского института судебной медицины Наркомздрава СССР -
В. И. ПРОЗОРОВСКИЙ.
Профессор судебной медицины 2-го Московского государственного медицинского института, доктор медицинских наук —
В. М. СМОЛЬЯНИНОВ.
Профессор патологической анатомии, доктор медицинских наук —
Д. Н. ВЫРОПАЕВ.
Старший научный сотрудник танатологического отделения Государственного Научно-исследовательского института судебной медицины НКЗ СССР, доктор —
П. С. СЕМЕНОВСКИЙ.
Старший научный сотрудник судебно-химического отделения Государственного Научно-исследовательского института судебной медицины НКЗ СССР, доцент —
М. Д. ШВАЙКОВА.
Смоленск, 24 января 1944 г.
Документы, найденные на трупах
Кроме данных, зафиксированных в акте судебно-медицинской экспертизы, время расстрела немцами военнопленных польских офицеров (осень 1941 г., а не весна 1940 г., как утверждают немцы) устанавливается также и обнаруженными при вскрытии могил документами, относящимися не только ко второй половине 1940 г., но и к весне и лету (март—июнь) 1941 г.
Из обнаруженных судебно-медицинскими экспертами документов заслуживают особого внимания следующие:
1. На трупе № 92: Письмо из Варшавы, адресованное Красному Кресту в Центральное Бюро военнопленных — Москва, ул. Куйбышева, 12. Письмо написано на русском языке. В этом письме Софья Зигонь просит сообщить местопребывание ее мужа Томаша Зигоня. Письмо датировано 12 сент. 40 г. На конверте имеется немецкий почтовый штамп — "Варшава, сент.—40" и штамп — "Москва, почтамт 9 экспедиция, 28 сент. 40 года" и резолюция красными чернилами на русском языке: "Уч. установить лагерь и направить для вручения. 15 нояб.—40 г." (подпись неразборчива).
2. На трупе № 4: Почтовая открытка, заказная № 0112 из Тарнополя с почтовым штемпелем "Тарнополь 12 нояб. — 40 г." Рукописный текст и адрес обесцвечены.
3. На трупе № 101: Квитанция № 10293 от 19 дек. — 1939 г., выданная Козельским лагерем о приеме от Левандовского Эдуарда Адамовича золотых часов. На обороте квитанции имеется запись от 14 марта 1941 г. о продаже этих часов Ювелирторгу.
4. На трупе № 46: Квитанция (№ неразборчив), выданная 16 дек. 1939 г. Старобельским лагерем о приеме от Арашкевича Владимира Рудольфовича золотых часов. На обороте квитанции имеется отметка от 25 марта 1941 г. о том, что часы проданы Ювелирторгу.
5. На трупе № 71: Бумажная иконка с изображением Христа, обнаруженная между 144 и 145 страницами католического молитвенника. На обороте иконки имеется надпись, из которой разборчива подпись — "Ядвиня" и дата "4 апреля 1941 г."
6. На трупе № 46: Квитанция от 6 апреля 1941 г., выданная лагерем № 1-ОН о приеме от Арашкевича денег в сумме 225 рублей.
7. На том же трупе № 46: Квитанция от 5 мая 1941 г., выданная лагерем № 1-ОН о приеме от Арашкевича денег в сумме 102 рубля.
8. На трупе № 101: Квитанция от 18 мая 1941 г., выданная лагерем № 1-ОН о приеме от Левандовского Э. денег в сумме 175 рублей.
9. На трупе № 53: Неотправленная почтовая открытка на польском языке в адрес: Варшава, Багателя 15 кв. 47 Ирене Кучинской. Датирована 20 июня 1941 г. Отправитель Станислав Кучинский.
Общие выводы
Из всех материалов, находящихся в распоряжении Специальной Комиссии, а именно — показаний свыше 100 опрошенных ею свидетелей, данных судебно-медицинской экспертизы, документов и вещественных доказательств, извлеченных из могил Катынского леса, с неопровержимой ясностью вытекают нижеследующие выводы:
1. Военнопленные поляки, находившиеся в трех лагерях западнее Смоленска и занятые на дорожно-строительных работах до начала войны, оставались там и после вторжения немецких оккупантов в Смоленск до сентября 1941 г. включительно;
2. В Катынском лесу осенью 1941 г. производились немецкими оккупационными властями массовые расстрелы польских военнопленных из вышеуказанных лагерей;
3. Массовые расстрелы польских военнопленных в Катынском лесу производило немецкое военное учреждение, скрывавшееся под условным наименованием "штаб 537 строительного батальона", во главе которого стояли оберст-лейтенант Арнес и его сотрудники — обер-лейтенант Рекст, лейтенант Хотт;
4. В связи с ухудшением для Германии общей военно-политической обстановки к началу 1943 г. немецкие оккупационные власти в провокационных целях предприняли ряд мер к тому, чтобы приписать свои собственные злодеяния органам Советской власти в расчете поссорить русских с поляками;
5. В этих целях: а) немецко-фашистские захватчики, путем уговоров, попыток подкупа, угроз и варварских истязаний, старались найти "свидетелей" из числа советских граждан, от которых добивались ложных показаний о том, что военнопленные поляки якобы были расстреляны органами Советской власти весной 1940 г.; б) немецкие оккупационные власти весной 1943 г. свозили из других мест трупы расстрелянных ими военнопленных поляков и складывали их в разрытые могилы Катынского леса с расчетом скрыть следы своих собственных злодеяний и увеличить число "жертв большевистских зверств" в Катынском лесу; в) готовясь к своей провокации, немецкие оккупационные власти для работ по разрытию могил в Катынском лесу, извлечению оттуда изобличающих их документов и вещественных доказательств использовали до 500 русских военнопленных, которые по выполнении этой работы были немцами расстреляны.
6. Данными судебно-медицинской экспертизы с несомненностью устанавливается: а) время расстрела — осень 1941 г.; б) применение немецкими палачами при расстреле польских военнопленных того же способа пистолетного выстрела в затылок, который применялся ими при массовых убийствах советских граждан в других городах, в частности, в Орле, Воронеже, Краснодаре и в том же Смоленске.
7. Выводы из свидетельских показаний и судебно-медицинской экспертизы о расстреле немцами военнопленных поляков осенью 1941 г. полностью подтверждаются вещественными доказательствами и документами, извлеченными из катынских могил;
8. Расстреливая польских военнопленных в Катынском лесу, немецко-фашистские захватчики последовательно осуществляли свою политику физического уничтожения славянских народов.
(Следуют подписи членов Спец. Комиссии)
Председатель Специальной Комиссии, член Чрезвычайной Государственной Комиссии, академик
Н. Н. БУРДЕНКО.
ЧЛЕНЫ:
Член Чрезвычайной Государственной Комиссии,
академик Алексей ТОЛСТОЙ.
Член Чрезвычайной Государственной Комиссии —
Митрополит НИКОЛАЙ
Председатель Всеславянского Комитета
генерал-лейтенант А. С. ГУНДОРОВ.
Председатель Исполкома Союза Обществ "Красного Креста" и "Красного Полумесяца"
С. А. КОЛЕСНИКОВ
Народный Комиссар Просвещения РСФСР,
академик В. П. ПОТЕМКИН.
Начальник Главного Военно-Санитарного Управления Красной Армии,
Здание краеведческого музея г. Каменка. Было построено в 1911-12 гг. Изначально в нём располагалось высшее начальное училище. В 1918 году здесь разместили школу второй ступени. Затем в 1938 году было построено новое двухэтажное здание. Его не сохранили, снесли в 90-е. Местные старожилы помнят, как эти здания называли "красная" и "белая" школы. Было ещё деревянное здание и все эти здания и представляли собой Каменскую школу №1. Эвакогоспиталь 3289 располагался в белом и красном здании, а так же в здании районной больницы. Деревянное здание справа от музея было построено в 1898 году и поэтому главный хирург Красной Армии Н.Н. Бурденко не мог в нём учиться. В Каменской земской школе он проучился до 1885 года.
В Пензе 16 мая стартовала международная научно-практическая конференция памяти академика Н.Н. Бурденко «Актуальные вопросы современного практического здравоохранения».
В церемонии открытия конференции принял участие губернатор Пензенской области Василий Бочкарев.
Обращаясь к участникам, глава региона подчеркнул значимость данного мероприятия для развития системы здравоохранения, сообщает пресс-служба облправительства.
«Для эффективного решения многих задач в сфере здравоохранения необходима совместная работа, обмен передовым опытом между российскими и зарубежными учеными, врачами, профильными центрами. Сегодня важно не останавливаться на достигнутом, продолжать разрабатывать и реализовывать перспективные инновационные проекты в сфере здравоохранения, совершенствовать систему подготовки и переподготовки кадров – тех, от кого во многом зависит здоровье людей, а значит будущее регионов и стран», - цитирует Василия Бочкарева пресс-служба регионального правительства.
Губернатор также акцентировал внимание на вопросах народосбережения, проблемах алкоголизации населения и табакокурения. По мнению главы региона, современная высокотехнологичная медицина не способна помочь пациентам, если у людей не сформировано правильное отношение к своему здоровью. Глава региона сообщил, что от медицины зависит лишь 10% уровня здоровья человека, а от поведения и отношения к своему здоровью – 50%.
«В развитие высокотехнологичной медицины вкладываются огромные средства, но это только расходы, которые не всегда дают результаты. Сегодня важно вкладываться не в здания и сооружения, а в воспитание и образование детей. Именно формирование с детства грамотного отношения к здоровью позволит получить положительные результаты в будущем», - сказал Василий Бочкарев."
В девяноста километрах от Пензы находится большая железнодорожная станция Белинская, а вокруг нее — город Каменка. До революции эта станция называлась Воейково, а Каменка была одним из больших сел Нижнеломовского уезда. В центре села стоял несуществующий ныне двухэтажный каменный дом — контора имения помещика Воейкова. В этом доме в семье конторщика Нила Карповича Бурденко 22 мая (по новому стилю — 3 июня) 1876 года родился будущий знаменитый ученый и хирург Николай Нилович Бурденко. Отец Николая Ниловича был сельским интеллигентом, вышедшим из народа (его родители были крепостными). Вот как характеризует отца Николай Нилович в своих «Автобиографических записках»: «Он был умен, способен. Сам приобретал землемерные навыки, овладел черчением, изучил гражданские законы и с успехом выступал в судах. Вскоре сделался нужным человеком в округе — его приглашали на консультации в крестьянские общества». Сестра Николая Ниловича — Варвара Ниловна Чернявская дополняет характеристику отца следующим указанием: «Отец воспитывал в детях неподкупную честность, прямоту, смелость». Семья была большая, девять детей. Воспоминания Николая Ниловича о матери — Варваре Маркиановне — окрашены жалостью и грустью. «Она работала на семью дни и ночи: «ораву» надо было обшить, нужно было чинить, штопать, нянчить, кормить, помогать учиться. Работы по горло по хозяйству. Она совсем измучилась, нервная система ее была неустойчива. Она от жизни никогда не имела радости». Все детство Николая Ниловича прошло в Каменке. «Росли мы как деревенские ребята, — среди полей, лесов, рек, лугов, в обществе пастухов, рабочих, лесников… Дни проводил на конюшне и скотных дворах, ездил стеречь лошадей ночное, драл бересту для разжигания костров, лыко с лип, учился плести лапти, делал свистульки и дудки из тростника, бессчетно купался, ловил рыбу, бил уже, ловил ежей, добывал весной сок из березы, лазал за яйцами по деревьям в гнезда, а с отцом весной ловил соловьев и добывал муравьиные яйца им на корм…» В этих впечатлениях раннего детства находятся истоки любви Бурденко к природе, корни того, что его всегда «тянуло к естественным наукам». Большим удовольствием для мальчика были поездки на лето в Верхний Ломов, где жили дед и бабка. «Мы работали в саду и на огороде, как дружная семейная рабочая артель». Любопытно, что уже в детстве у Бурденко проявлялись медицинские наклонности. Варвара Ниловна вспоминает, что брат любил делать перевязки. Если кто-нибудь из младших детей поранит себя, Николай Нилович засучивал рукава и просил мать: — Дай, мама, я перевяжу! Коля Бурденко ежедневно видел забитых оборванных мужиков, приходивших в контору за расчетом, и рядом — роскошный барский дом. Выражение взволновавших его чувств он находил в стихах Некрасова. По словам Варвары Ниловны, юный Бурденко читал наизусть «Кому на Руси жить хорошо». В своих воспоминаниях Николай Нилович запечатлел образ талантливого самородка, которого он узнал в Каменке. Это был помощник волостного писаря И.В. Жуков, скульптор и художник. «Я в детстве впервые увидел бюст Пушкина, вылепленный им из глины. Помню, попав в гостиную Жукова, я в изумлении сказал: — Рождение картин!» Художника Жукова и другого самородка — маляра Одранова, чудесного певца, которого он слышал в Верхнем Ломове, Николай Нилович называет первыми воспитателями своего эстетического чувства. «Я слышал и в наших столицах и в западноевропейских многих певцов, но образы, навеянные в детстве, никогда не стирались». Годы учения начались у Коли Бурденко рано. В 1881 году, когда ему было только пять с половиной лет, он поступил в Каменскую земскую сельскую школу. Николай Нилович вспоминает, что поступил он туда самостоятельно. Родители не хотели отдавать его в школу, так как он был еще мал. Тогда Коля сам отправился в школу, отворил дверь среди занятий и сказал учителям: — Я пришел учиться, буду послушным и не стану озорничать… Здание Каменской сельской школы сохранилось. Это бревенчатое продолговатое здание в девять окон, на высоком каменном фундаменте. В школе были три класса: младший, средний и старший. О своих первых учителях Николай Нилович сохранил благодарную память: «Я всегда с благоговением вспоминал своих учителей земской школы в с. Каменка — Михаила Ивановича Некрасова и Гаврилу Ивановича Барабоша». О М.И. Некрасове известно, что это был один из выдающихся народных учителей в Пензенской губернии. Когда в 1904 году в Пензе отмечалось 35-летие учительской службы Некрасова, на юбилей приехали его бывшие ученики из Каменки, в которой он учительствовал 27 лет, выразившие «своему учителю глубокую благодарность за все то добро, которое он для них сделал» («Пензенские губернские ведомости», 1904, № 279). С любовью вспоминал также Николай Нилович своих товарищей по школе. «Товарищи мои, мальчики-сверстники и затем мальчики, с которыми я свел дружбу в школе! Я делил с вами игры и проходил своеобразную школу физического воспитания: плавание, ныряние, ходьба зимой по снегу босыми ногами. И — ничего страшного не происходило». Когда в 1943 году в Пензе был издан настенный портрет Николая Ниловича, жена Бурденко — Мария Эмильевна писала, что это известие Николай Нилович «принял с большим волнением. Возможно, что его портрет будет повешен в родной Каменке, где, может быть, еще живы его сверстники и товарищи по школе». В 1886 год, когда Коле исполнилось десять лет, его отвезли в Пензу — в духовное училище. «Отвезли меня с плачем и оставили с плачем, определив в интернат». Училище помещалось в здании, занимаемом ныне педагогическим институтом (угол улиц Красной и Чкалова). С момента определения в духовное учебное заведение, тон воспоминаний Николая Ниловича резко меняется. Начались трудные годы жизни в бурсе. «Грубость во взаимных отношениях, право силачей, наглость их, циничные шутки, драки «внутренние» и драки с уличными мальчиками… Порой эта грубая среда на меня, вовсе не получившего нежного воспитания, действовала угнетающе, — так что хотелось бежать, куда глаза глядят». Коля Бурденко окончил училище одним из первых, хотя как отмечает, «учение шло без интереса». Из учителей, которых ученики наделяли грубыми и циничными прозвищами, только один учитель греческого языка отмечен им как человек, стремившийся оживить преподавание. Из Пензенского духовного училища прямой путь вел в Пензенскую духовную семинарию, куда Бурденко и был принят в 1891 году. Семинария тогда располагалась на Троицкой улице (ныне улица Кирова, 17). К этому времени семья Бурденко переехала в Пензу и поселилась в домике на Песках, существующем поныне. На этом домике в 1949 году установлена мемориальная доска, а улица, на которой он находился, переименована в улицу Бурденко. Здесь живет сейчас сестра Николая Ниловича — заслуженная учительница Варвара Ниловна Чернявская. Материальное положение семьи было тяжелое и Николаю Ниловичу, еще мальчику, пришлось поддерживать семью. «Я, пятнадцати лет, сам ученик, взял уроки, а с 17-18 лет нашел себе довольно выгодный и спокойный заработок: «исправлять» чужие сочинения, как теперь «исправляю» некоторые инструкции, т.е. пишу их заново. Николай Нилович шутя называл это началом своей литературной и редакторской деятельности. Варвара Ниловна вспоминает, как брат, приходя в субботу из семинарии в домик на Песках, помогал матери — ухаживал за коровой, носил воду, занимался с малыми братьями и сестрами. Все, что он получал за уроки, он отдавал матери. Когда Николай Бурденко был в первом классе семинарии, в пятом классе ее учился Александр Богданов — будущий писатель и поэт. В своем рассказе «Акриды» он дал яркую характеристику семинарского быта: «Уже давно в стенах бурсы велась ожесточенная война между начальством и учащимися. Противники, как две вражеские армии, подмечали слабые места друг друга, хитрили, выслеживали, мстили. Менялись инструкции, люди и нравы. Самое здание духовной семинарии, похожее на казарму или монастырскую гостиницу, было перестроено, но одно оставалось неизменным: та сущность, из-за чего велась война. И как раньше искали в спальнях под подушками сочинения Белинского и Гоголя, так двадцать или пятьдесят лет спустя искали Льва Толстого, Флеровского, Писарева, Чернышевского, или последнюю книжку современного журнала». Николай Нилович в своих воспоминаниях о семинарии выделяет инспектора Успенского — «скверного человека, палача наших духа и тела, сыщика низшего пошиба в поповской рясе, с крестом на груди. Он развращал семинаристов, насаждая шпионов, и озлобил всех». Вероятно, именно его изобразил Богданов под именем надзирателя Венценосцева — «гонителя», «какого летописи бурсы еще не знали». Как сообщает Николай Нилович, на Успенского было сделано покушение – сброшено полено с высоты третьего этажа, после чего он был переведен в другой город. О режиме семинарии при инспекторе Успенском дает представление сохранившаяся в Пензенском областном архиве «Книга для записи учеников, живущих в казенном корпусе, увольняемых к родственникам в воскресные и праздничные дни в 1893—1894 учебном году». В этой книге имеются записи об отлучках Николая Бурденко к матери и брату с указанием разрешенного времени и времени явки. Успенскому этого контроля показалось мало, и он сделал следующую запись: «Прошу всех принести удостоверения от родственников в том, что в указанные часы действительно были у них». Учебная программа не вызывала у Бурденко никакого интереса. «В общем скучное было преподавание», — пишет он, но выделяет из ряда семинарских наук такие предметы, как логика, филология и обличительное богословие. «Эти предметы настраивали сколько-нибудь способных думать молодых людей на критическое отношение к догматическому методу и открывали, помимо богословских доктрин, мир свободной мысли и исканий истины. Это был мир Плиния, Сократа, Платона, Спинозы, Декарта, Гоголя, Гегеля и классиков естествознания — Аристотеля, Бэкона, Ньютона, Лавуазье. Семинаристы должны были «опровергать» их, но для этого нужно было знакомиться с их учением. Вера и разум сталкивались, и в молодых чутких душах разум побеждал». В семинарские годы главным источником развития Бурденко было самообразование. Николай Нилович тепло вспоминает заведующего Лермонтовской библиотекой в Пензе Попова, организовавшего из учащейся молодежи кружок любителей науки и художественной литературы. На вечерах в библиотеке Николай Нилович, как хороший чтец и декламатор, читал «Евгения Онегина», «Тараса Бульбу», «Бригадира», «кому на Руси жить хорошо» и многое из Лескова, которым особенно увлекался. Он был связан также дружбой с преподавателем семинарии Алексеем Лукичем Хвощевым, заведовавшим семинарской библиотекой. Хвощев давал пытливому семинаристу сочинения Белинского, Писарева, Добролюбова, Сеченова, Дарвина, журналы «Современник» и «Отечественные записки». Отметим, что в советское время А.Л. Хвощев написал содержательные «Очерки по истории Пензенского края», изданные в 1922 году. Наряду с чтением молодой Бурденко увлекался театром. Варвара Ниловна вспоминает, что брат часто приносил в семью билеты на балкон театра Вышеславцева. В одном из своих высказываний, не вошедших в «Автобиографические записки», Николай Нилович писал: «В молодости, обучаясь в духовной семинарии в Пензе, я любительствовал. Я играл Осипа в «Ревизоре», Митрофанушку в «Недоросле», комических резонеров в разных водевилях». Бурденко пишет, что уже с четвертого класса (всего в семинарии было шесть классов) у него созрело решение уйти из семинарии и держать экзамен на аттестат зрелости, чтобы поступить в университет. Но этому помешало покушение на Успенского, повлекшее за собой полицейские поиски «неблагонадежных» и новые притеснения, вследствие чего уход пришлось отложить. Другой причиной была обострившаяся нужда семьи, а переезд в университетский город с необходимостью содержать себя означал прекращение помощи семье. Бурденко решил окончить семинарию и окончил ее в 1897 году по первому разряду. Это давало ему право поступления на медицинский факультет Томского университета. Туда принимали без аттестатов зрелости воспитанников духовных семинарий, окончивших полный курс семинарии по первому разряду и с отличным поведением. Перед окончанием семинарии Бурденко пришлось выдержать серьезную борьбу. Как лучший ученик, учившийся, к тому же, на казенный счет, он должен был ехать в Петербургскую духовную академию. Этого хотели также все его близкие — отец и мать, дед и бабка. С болью в сердце, но с твердой решимостью человека, определившего свой жизненный путь, Бурденко решительно отказался от обеспеченной и открытой ему духовной карьеры. Он сказал: «Я должен, но не могу. Это против моих убеждений и умственной направленности». В семинарском аттестате Бурденко имеется отметка, что в случае непоступления его на службу по духовному ведомству или на учебную службу в начальных народных школах, он должен вернуть средства, употребленные на его содержание в семинарии. Поэтому при получении аттестата он, единственный из всех выпускников, написал следующее обязательство, сохранившееся в Пензенском областном архиве: «Сим обязуюсь возвратить Правлению Пензенской духовной семинарии четыреста пять (405) рублей, употребленных на мое содержание в семинарии на казенном счету в течение четырех с половиной лет, по окончании мною курса в высшем учебном заведении и по поступлении на государственную службу. 1897 года 28 июня. Окончивший курс Пензенской духовной семинарии Николай Бурденко». Товарищи по выпуску, зная бедность Бурденко, собрали ему 75 рублей на дорогу в Томск и на первые месяцы жизни. Отец, против воли которого он ехал, символически дал две семикопеечные марки — на заказное письмо с извещением, что непокорный сын умирает от голода… *** Через десять лет — в 1907 году — Пенза узнала молодого талантливого хирурга Бурденко. За год до этого он с отличием окончил медицинский факультет Юрьевского университета. В течение двух летних месяцев Бурденко замещал заведующего хирургическим отделением Пензенской губернской земской больницы (ныне Пензенская областная больница). Вот что рассказал об этом времени врач А.В. Бономорский, работавший тогда в больнице и помогавший Николаю Ниловичу при операциях: — Хирургическое отделение помещалось в то время, как и сейчас, на втором этаже главного корпуса больницы. Несмотря на короткое время работы в больнице, Николай Нилович оставил у работавших с ним неизгладимую память своей уверенностью, решительностью, быстротой соображения и действия. Это был хирург быстрый, как молния. У него была поразительная работоспособность. Делая ежедневно несколько операций, руководя самостоятельно хирургическим отделением, он в то же время много читал и писал свою докторскую диссертацию. С 1907 года и до конца жизни (он умер 11 ноября 1946 года) Николаю Ниловичу не пришлось больше бывать в Пензенском крае, где он родился, рос, учился, начинал свою деятельность. Но любовные воспоминания о родном крае, всегда жили в нем. Незадолго до смерти, вспоминая детство и юность, он написал в своей автобиографии: «Во многих я бывал странах, много видел, но всегда оставался в твердом убеждении, что нет краше и величественнее моего края!»
Авдонин умер в госпитале №1497, в этом же госпитале умер Денисов Григорий Васильевич(похоронен на Старо-Северном). Госпиталь располагался в центре города в здании бывшей женской гимназии . Здание сохранилось до сих пор адрес улица Ленина 10. Так оно выглядело до революции. Кстати в этом госпитале, в годы войны, работал главным хирургом Бурденко, то же пензяк. У входа висит памятная доска. Вход сохранён на прежнем месте.
почти те же сведения даёт экскурсовод в музее Воинской Славы омичей. Был эвакуирован с инсультом, но работал. Как я поняла - сам не оперировал, а консультировал, в том числе и других врачей. В Омске ведь размещалась кафедра главного хирурга Красной армии.
Информация с сайта http://kprf.ru/history/soviet/113323.html : "Чтобы возобновить расследование военной прокуратурой уголовного дела по «Катынскому делу», русский историк написал в ФСБ заявление о явке с повинной. В ФСБ отказались принимать заявление
6 декабря 2012 г., координатор проекта Сергей Стрыгин устроил журналистскую провокацию, он обратился в Федеральную службу безопасности России с "Заявлением о явке с повинной".
Главный хирург РККА генерал-полковник Н.Н.Бурденко в Катыни
Редакции "Правды о Катыни" стало известно, что Уполномоченным РФ при Европейском Суде по правам человека Г. О. Матюшкиным была получена пораженческая политическая установка на то, чтобы любой ценой - вплоть до попрания исторической правды и предательства национальных интересов Российской Федерации - избежать принятия Большой Палатой ЕСПЧ судебного решения, обязывающего руководство России возобновить расследование российской Главной военной прокуратурой "катынского" уголовного дела №159 .
Редакции также стало известно, что Председатель ЕСПЧ Дин Шпильман ответил отказом на ходатайство внука Сталина Е. Я. Джугашвили о вступлении в качестве третьей стороны в дело "Яновец и другие против России". При таких обстоятельствах на заседании Большой Палаты ЕСПЧ по этому делу 13 февраля 2013 г. СССР неизбежно будет признан виновным в Катынском расстреле.
То есть, вопреки исторической правде, Советский Союз в идеологическом отношении будет поставлен в один ряд с гитлеровской Германией, Советскую власть политически приравняют к преступному нацистскому режиму, а на правопродолжателя СССР - Российскую Федерацию - возложат правовую ответственность за тягчайшее военное преступление, совершенное немецкими войсками.
С горечью приходится констатировать, что российские правоохранительные органы и спецслужбы не только не пресекают антироссийскую деятельность фальсификаторов истории, а, наоборот, прикрывают преступные действия высокопоставленных государственных изменников и всячески препятствуют участникам "Правды о Катыни" в независимом расследовании истинных обстоятельств катынских событий.
В сложившейся ситуации, исчерпав все обычные способы противодействия наглой фальсификации Катынского дела и циничного предательства национальных интересов российского народа, участники международного Интернет-проекта "Правда о Катыни" решили прибегнуть к экстраординарным мерам политической борьбы с фальсификаторами истории и пособниками нацистских военных преступников.
6 декабря 2012 г., координатор проекта Сергей Стрыгин устроил журналистскую провокацию и обратился в Федеральную службу безопасности России с "Заявлением о явке с повинной"."
Бывают события, дающие понимание всей государственной системы в стране. Одним из таких служит история о расстрелах польских военнослужащих в Катынском лесу под Смоленском, а также на территории Украины и Белоруссии.
Кто расстрелял? Сколько именно? При каких обстоятельствах? Об этом спорят уже многие десятилетия... \ Источник: http://www.youtube.com/watch?v=jRJzkIAKarQ Официальное заявление депутата-коммуниста Государственной Думы, заслуженного юриста РФ В.И. Илюхина в связи с признаниями сотрудника тайной службы, занимавшейся в годы правления Президента РФ Б.Н. Ельцина массовым производством фальшивых документов с последующим их подлогом в государственные архивы, и другими обстоятельствами. Источник: http://www.youtube.com/watch?v=QGr7eNmyPMY
Выступление депутата-коммуниста Государственной Думы, заслуженного юриста РФ В.И. Илюхина на Пленарном заседании Государственной Думы ФС РФ 16 июня 2010 года.
Выступление депутата-коммуниста Государственной Думы, заслуженного юриста РФ В.И. Илюхина на Пленарном заседании Государственной Думы ФС РФ при обсуждении Заявления «Памяти жертв Катынской трагедии» 26 ноября 2010 года.
Источник: http://www.youtube.com/watch?v=KFBV_802 … r_embedded Полная версия документального фильма «Польский крест России», который представляет различные версии о трагедии, произошедшей в Катынском лесу в первой половине XX века.
Как запускалось дело Катыни в Германии (из книги «Тайна Катыни» Владислава Шведа).
13 апреля 1943 года геббельсовское «Радио Берлина» передало: «По сообщению из Смоленска, местные жители известили немецкие власти о существовании там места массовых казней, где ГПУ было убито 10 тысяч польских офицеров...»
В преддверии операции «Цитадель» под Курском, намеченной на лето 1943 года, и в ожидании Второго фронта в Нормандии все силы нацистов были направлены на то, чтобы рассорить союзников по антигитлеровской коалиции.
После сообщения «Радио Берлина» о Катыни все силы нацистских пропагандистов были брошены на раскручивание «Катынского дела». Личная директива главного пропагандиста германского рейха доктора Й. Геббельса, сделанная им на совещании 17 апреля, звучала так:
«Центр тяжести нашей пропаганды в ближайшие дни и далее будет сосредоточен на двух темах: атлантический вал и большевистское гнусное убийство. Миру нужно показать на эти советские зверства путём непрерывной подачи всё новых фактов» (ГАРФ. ф. 1363, оп. 2, 4, д. 27 29).
На том же совещании 17 апреля 1943, говоря о катынском расследовании, Геббельс особо подчёркивал: «Немецкие офицеры, которые возьмут на себя руководство, должны быть исключительно политически подготовленными и опытными людьми, которые могут действовать ловко и уверенно. Такими должны быть и журналисты, которые будут при этом присутствовать…, чтобы в случае возможного нежелательного для нас оборота дела можно было соответствующим образом вмешаться».
Особый упор Геббельс делал на эмоциональное воздействие катынского преступления на поляков: «Глубокое впечатление, которое произвело всё это дело на польский народ, необходимо изображать снова и снова посредством новых свидетельских показаний, передачи настроений из Кракова и т. д.
Вообще, нам нужно чаще говорить о 17-18-летних прапорщиках, которые перед расстрелом ещё просили разрешить послать домой письмо и т.д., так как это действует особенно потрясающе» (ГАРФ. ф. 1363, оп. 2, 4, д. 27 29).
18 апреля 1943 г. министр имперской пропаганды III рейха Й. Геббельс утверждал, что Катынское дело «идёт почти по программе» (ГАРФ. ф. 1363, оп. 2, 4, д. 27 29).
25 апреля 1943 г. обер-лейтенант немецкой секретной полевой полиции (Geheime Feldpolizei) Г. Словенчик (один из организаторов катынской пропагандистской акции) направил в Вену своей семье письмо с «отчётом» о своих трудовых «подвигах» на благо Германии:
«…Пишу уже не из Смоленска, а в 14 км оттуда, где с утра до вечера вожусь с моими трупами. Это неприятные парни. Несмотря на это я люблю их, этих несчастных парней с искаженными лицами, насколько это можно разобрать на оставшихся костях. Люблю их горячо, ибо, благодаря им я смог, наконец, сделать что-то для Германии. И это прекрасно.
Катынь, изобретателем (Словенчик использует термин «еrfinier», что означает «изобретатель». Обратите внимание, как именно он себя назвал.) которой всё же являюсь я, загружает меня непомерной работой. То, что здесь делается – всё лежит на мне. Под моим руководством ведется эксгумация останков – чтобы всегда был соответствующий пропагандистский материал, я принимаю все делегации, прибывающие ежедневно самолетами, а также распространяю тезисы доклада, которые, между прочим, обрабатываю я, …
…Моё самое большое достижение сегодня – это срыв дипломатических отношений между СССР и Польшей. (А это не могло не сказаться на британско-советских отношениях, поскольку правительство Польши в изгнании было в Лондоне).
…Может быть, после окончания пропагандистской акции у меня появится возможность получить несколько недель отпуска для написания моей книги» (W?jcicki. «Prawda o Katyniu». С.78-79).
Сталинское расследование дела Катыни.
Советское правительство ясно понимало, для чего нацисты раздувают «Катынское дело», и сразу отвергло обвинения в расстреле поляков НКВД как надуманные и заявило, что любое преступление в Катыни является делом рук самих немцев. После освобождения Смоленска от фашистов Сталин инициировал создание во главе с Бурденко «Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров».
В официальном заключении от 24 января 1944 г. Комиссии Бурденко говорится, что в результате расследования было установлено, что польские офицеры стали жертвами террора, совершенного фашистами.
То, что верить в правдивость информации от ведомства Геббельса не очень стоит, объяснять никому не нужно. То, что фашисты массово уничтожали и военнопленных, и гражданское население, тоже хорошо известно (только советских военнослужащих в немецком плену погибло 2,5 миллиона, убито 18 млн. мирных граждан СССР; к полякам фашисты относились не лучше). В Смоленской области немцами расстреляно около 450 тысяч человек. Были среди расстрелянных там и польские военнопленные. Более того, при раскопках захоронений в Катыни было обнаружено, что поляки были убиты из немецкого оружия.
С другой стороны, и сам Сталин не сильно церемонился с «врагами народа». Можно допустить, что Сталин мог одобрить и расстрел пленных поляков после 17 сентября 1939 года.
Выводы Комиссии Бурденко, назначенной Сталиным, сложно воспринимать как независимо объективные. Может ли кто-нибудь себе представить, что (если бы Сталин действительно приказал расстрелять поляков) сталинская Комиссия назвала бы тогда официально Сталина преступником?
Учитывая, что поляков потенциально могли расстрелять и фашисты, и НКВД, а также то, что доверия к фактам, изложенным геббельсовской и сталинской пропагандой военного времени, не было, споры о катынском деле продолжались.
Похоже, что сколько то поляков, действительно, расстреляли наши, а сколько то немцы. Но сколько именно (желательно установить поимённо) и за что?
Известный российский военный историк, доктор исторических наук А.Н. Колесник встретился с Л.М. Кагановичем, который 6.11.1985 г. рассказал, что весной 1940 г. руководством СССР было принято вынужденное, очень трудное и тяжело давшееся, но, по словам Л.М. Кагановича, абсолютно необходимое в той сложной политической обстановке решение о расстреле 3196 преступников из числа граждан бывшей Польши. Согласно свидетельства Кагановича, в основном были приговорены к расстрелу польские военные преступники, причастные к массовому уничтожению в 1920 – 1921 гг. пленных советских красноармейцев, и сотрудники польских карательных органов, замазанные преступлениями против СССР и польского рабочего движения в 1920-е – 1930-е годы.
Помимо Л.М. Кагановича, количество расстрелянных в 1939 – 1941 гг. в Советском Союзе польских граждан численностью «около трёх тысяч человек» оценил в 1986 г. в телефонном разговоре бывший председатель Совета Народных комиссаров СССР В.М. Молотов.
Вопросы о том, кто и как насчитал ещё 18000 поляков и почему в Катыни поляки были расстреляны из немецкого оружия, оставались открытыми. Не могло же советское правительство в 1940 году планировать оккупацию Смоленска немцами и проводить провокационно-пропагандистские расстрелы поляков от имени гитлеровцев немецким оружием (для показа в будущем нацистской жестокости).
Ключевой «ход конём» Чубайса...
В 1992 году в Кремль пришла тесно связанная с Западом группа Ельцина. Специальная комиссия, образованная по поручению Бориса Николаевича в составе руководителя администрации президента РФ Ю. Петрова, советника Президента Д. Волкогонова, главного государственного архивариуса России Р. Пихоя и директора Архива А. Короткова, 24 сентября 1992 г. обнаружила в бывшем архиве ЦК КПСС заклеенную «Особую папку №1» и в ней закрытый конверт, в котором находились катынские документы.
А перед этим...
31 июля 1992 года в статусе заместителя премьер-министра РФ А. Чубайс приказом № 141 создал «Отдел технической помощи и экспертизы», в котором работали американские специалисты. Руководитель этого отдела Джонатан Хэй, по заявлению бывшего председателя Госкомимущества Владимира Полеванова, был сотрудником ЦРУ.
Обратите внимание на хронологию. Сначала в конце июля 1992 года Анатолий Чубайс создаёт «Отдел технической помощи и экспертизы», где всем заправляют сотрудники ЦРУ США, а спустя несколько месяцев 24 сентября 1992 года архивариусы и ближайшие сподвижники Ельцина обнаруживают заклеенную «Особую папку №1» с «закрытым конвертом» в ней. Эта последовательность событий играет важную роль и вполне может быть не случайной.
Содержимое «катынского конверта» резко изменило понимание виновности сторон при обсуждении расстрелов поляков в Катынском лесу. В том конверте обнаружили:
- записку наркома НКВД СССР Лаврентия Берии Сталину за №794/б от марта 1940 г. с предложением расстрелять 25700 польских военнопленных и граждан.
- записку Председателя КГБ СССР Александра Шелепина Первому секретарю ЦК КПСС Хрущёву за № 632-ш от 3 марта 1959 года с подтверждением факта расстрела сотрудниками НКВД в 1940 году 21857 польских военнопленных и граждан.
(Отдельно упомянем, что М. Горбачёв никогда не видел этих документов, будучи Генеральным секретарём ЦК КПСС и Президентом СССР).
Виновность советской стороны получила мощное подтверждение из первоисточника – подписи руководителей СССР в архиве политбюро КПСС. Чего же боле? Команда Ельцина-Чубайса немедленно принимает официальную вину на российско-советские плечи за трагедию в Катыни.
14 октября 1992 г. Р. Пихоя по поручению Ельцина вручил в Варшаве Президенту Польши Л. Валенсе заверенные ксерокопии всех обнаруженных документов и в тот же день Второй комплект ксерокопий А. Макаров и С. Шахрай представили в Конституционный суд РФ, где они оказались весьма кстати для убедительности обвинений против ВКП(б) – КПСС.
При этом непонятно, почему «закрытый пакет» по Катыни не обнаружили раньше и Борис Николаевич не передал катынские документы польскому президенту Леху Валенсе 21 мая 1992 года, когда тот находился в Москве с официальным визитом. Может быть потому, что в мае 1992 г. документов и самого закрытого катынского конверта в «Особой папке №1» ещё не было? (Чубайс создал свой технический экспертный отдел из сотрудетнов ЦРУ только 31 июля).
Проведённая позже экспертиза обнаруженных записок Берии и Шелепина определила технические несуразности в составлении этих документов. Записка Берии была напечатана на разных пишущих машинках, что абсолютно исключается в такого уровня документах. А записка Шелепина содержит многочисленные неточности и явные ошибки о местах расстрела поляков и составе расстрелянных. Такие нарушения и подчистки давали основания предположить, что документы «Особой папки №1» были сфабрикованы, но правящая команда Ельцина – Чубайса и созданная ими Комиссия по ликвидации «белых пятен» в двусторонних отношениях с Польшей не стала проверять достоверность найденного и, опираясь на «новые доказательства», немедленно окрестила катынский расстрел одним из крупнейших преступлений Второй мировой войны, совершенных Советами.
На средства возглавляемого «перестройщиком» А.Н. Яковлевым фонда «Демократия» и при финансовой поддержке Всероссийского союза Народных домов С.А. Филатова (руководителя администрации Ельцина) выходит том материалов о том, как НКВД организовывал расстрелы в Катыни. Выходит в свет «Катынская энциклопедия». А.И. Маринченко и В.Ф. Фигановым был снят кинофильм «Память и боль Катыни».
Подготавливается Договор о дружбе и сотрудничестве между Россией и Польшей, подписанный 22 мая 1992 Ельциным и Валенсой, в котором, признавая Катынь делом рук Москвы, говорилось: «Стороны сознают, что сталинский режим причинил огромные страдания, нанес непоправимый ущерб народам России и Польши». (Напомним, что об основополагающих в этом деле записках Берии и Шелепина в мае 1992 года администрация Ельцина ни словом не обмолвилась).
Сравнение расстрелов в Катыни и резни в Батурине.
Даже если не обращать внимания на непонятную при поверхностном взгляде доверчивость кремлёвской Администрации Ельцина к достоверности документов, обнаруженных в «Особой папке», то продолжает бросаться в глаза однобокость в ликвидации «белых пятен» в отношениях с Польшей.
В результате польско-советской войны 1919 – 1920 годов десятки тысяч солдат Красной армии попали в плен, из которых, по оценкам российских историков, погибло 80 тысяч (поляки признают гибель 16 тысяч).
В результате войны 1939 года в СССР в плен попали польские военные, из которых, по польским утверждениям, НКВД убил около 22000 (советская сторона, похоже, признала, что расстреляла 3 тысячи).
Обычно разумное правительство защищает в первую очередь своих (а не чужих) граждан, оплакивая своих погибших, устанавливая им памятники и называя страну, их убивавшую, вражеской.
Было бы глупо, если, например, после войны с Наполеоном Россия стала бы воспевать и ставить памятники погибшим французам и попрекать жестокость русских, убивавших цвет французской нации – гвардию и прочих их доблестных воинов. В России 1812 года этого делать и не стали.
Не были ненормальными и поляки, возмущавшиеся убийством польских военнопленных в СССР и потребовавшие установления памятных монументов на местах их захоронений, но не кипевшие злобой к самим себе по поводу уничтожения еще большего количества плененных русских.
Режущая глаз форма полит-мазохизма проявилась у российских властей с приходом в Кремль команды Ельцина – Чубайса. Из Кремля кто-то стал давать указания финансировать кампанию осуждения убийства польских военнопленных и увековечивания мемориальными памятниками мест их расстрела при странной «забывчивости» о более многочисленных жертвах России в польских концлагерях.
И если признание собственных преступлений (если они действительно были) и покаяние за них еще может говорить о порядочности кающегося, то абсолютной патологией выглядит параллельная «забывчивость» о печальной судьбе большего числа погибших в польском плену наших сограждан. Получается, что убийством 22000 поляков Кремль крайне возмущен, а негодовать по поводу умерщвления поляками 80000 своих российских военнопленных желания почему-то не возникает.
Поведение кремлёвской команды ликвидаторов «белых пятен» истории сильно напоминает стиль раскрытия исторической правды у команды Ющенко.
На Украине «оранжевые» открыли в Батурине памятный мемориал резни армией Петра I войска Мазепы, собиравшегося перейти на сторону шведов (тогда погибло, по «оранжевым» подсчетам, около 15000 человек, около 8 тыс. мазепинских казаков + 7 тыс. мирных жителей). В то же время, «историки» команды Ющенко отказались отмечать и организовывать строительство мемориалов для увековечения памяти погибших в результате геноцида русского и русскоязычного населения в Галиции в 1914 – 1917 годах (погибло около 400 тыс.). Около 80 тыс. человек было уничтожено в концлагерях Таллергоф и Терезин только за то, что они говорили на русском языке, а часто только за то, что у них находили книгу на русском языке. Неужели убитых там местных жителей нельзя отнести к корням Украины как мазепинцев?
Почему так однобоко «увековечивала историю» команда Ющенко и какие цели она этим преследовала, хорошо известно. «Оранжевый» проект, организованный из-за океана, имел целью разрушить единство восточных славян, для чего желательно сеять на Украине ненависть ко всему русскому, притягивая украинцев к западным ценностям всеми правдами и кривдами, и убедить народ в необходимости защищаться от России (лучше, втянув Украину в НАТО). Правда Таллергофа мешала чистоте сказок о местных украх и русских оккупантах, и поэтому была проигнорирована командой «историков» Ющенко.
В свете большой схожести перекошенных подходов к истории у «оранжевых» на Украине и у их коллег при Ельцине необходимо выяснить, какие именно цели были поставлены кремлевской команде «историков», проводившей столь своеобразную работу над «белыми пятнами» истории в советско-польских отношениях.
«Краплёные карты» в тасуемой Кремлём колоде.
25 мая 2010 года к депутату Государственной Думы РФ Виктору Илюхину пришёл человек, признавшийся в участии в изготовлении группой экспертов фальшивых документов в российских архивах по приказу Администрации Ельцина. И именно эта группа изготовила фальшивые записки Л. Берии и А. Шелепина. Эти знаменитые теперь записки, «обнаруженные» в «Особой папке» кремлёвскими историками, и были использованы в качестве ключевых доказательств, подтверждающих версию доктора Геббельса, что польских военнопленных расстрелял НКВД.
Пришедший с повинной рассказал, что в начале 90-х годов прошлого века была создана группа из технических специалистов высокого ранга по подделке архивных документов, касающихся важных событий советского периода. Эта группа экспертов работала в структуре службы безопасности российского Президента Б. Ельцина. Территориально группа размещалась в помещениях бывших дач работников ЦК КПСС в пос. Нагорный. Работа членов группы хорошо оплачивалась, включая снабжение их продуктовыми наборами.
Собеседник В. Илюхина открыто признал, что их группой была изготовлена записка Л. Берии в Политбюро ВКП (б) от марта 1940 года, в которой предлагалось расстрелять более 20 тысяч польских военнопленных. При этом он продемонстрировал механизм подделки подписей Л. Берии и И. Сталина. Логично предположить, что польскому правительству также были вручены поддельные документы по так называемому Катынскому делу.
Эксперт-фальсификатор сообщил, что их группой была изготовлена фальшивая записка А. Шелепина на имя Хрущёва от 3 марта 1959 года. Непосредственное участие в написании текста принял полковник Климов.
По его информации над смысловым содержанием проектов текстов работала группа лиц, в которую входили бывший руководитель Росархива Р. Пихоя и ближайший сподвижник Ельцина М. Полторанин. Названа также фамилия первого заместителя руководителя службы безопасности Президента Г. Рогозина.
Группа проработала в пос. Нагорное до 1996 года, а потом была перемещена в населённый пункт Заречье.
Ему известно, что с архивными документами в таком же ключе работали сотрудники 6-го института (руководитель Молчанов) ГРУ Генштаба ВС РФ.
Эксперт утверждает, что в российские архивы за время работы группы были вброшены сотни фальшивых исторических документов первостепенной политической важности и еще столько же были сфальсифицированы путём внесения в имевшиеся искаженных сведений, включая подделки подписей.
Были вброшены фальшивые записки Генштаба Красной Армии, докладывающие Сталину о необходимости первыми напасть на Германию и ведения войны на территории противника. (Это хорошо перекликается с перекручивающей историю версией В. Резуна-Суворова, изложенной в его книге «Ледокол». В. Резун-Суворов работал на британскую разведку.)
В подтверждение сказанного собеседник Илюхина представил ряд бланков 1940-х годов, а также поддельные и подлинные штампы того времени и факсимиле подписей руководителей СССР.
Фальсификаторы Российских архивов не просто государственные преступники...
Вышеизложенное проясняет, почему «демократы» Ельцина – Чубайса, называющие себя холодными прагматиками, спокойно отдавали приказы на танковый расстрел парламента России (не этой государственности они служили, не её демократии). Становится понятнее, почему так легко доверились обнаруженным документам, которые оказались легкоразличимой подделкой.
Вполне логичны в этом контексте гневные потоки из Кремля по поводу убийства Советами польских военнопленных, совпадая с программой доктора Геббельса по Катыни: «Глубокое впечатление, которое произвело всё это дело на польский народ, необходимо изображать снова и снова…», – но «забывая» выразить возмущение убийством поляками еще большего количества своих россиян (правда, кто для чубайсов свой, а кто чужой – это, видимо, нужно отдельно выяснять).
После того, как вскрылось, что документы «Особой папки» были сфабрикованы по указке из Кремля, все становится на свои места – в Кремль проник враг, который и запускал все эти процессы. Этот враг не «забывал» об убитых русских военнопленных, и его действия не нечаянно соответствовали планам Геббельса.
Это безусловно сознательный, глубоко продуманный, долгосрочный план, над реализацией которого и трудился враг, проникший в Кремль.
Нельзя забывать, что на фальсификаторах архивов КПСС теперь и кровь погибшего в авиакатастрофе Президента Польши Леха Качинского с сопровождавшими его лицами. Раздувшие фальшивку Геббельса несут ответственность и за погибших 10 апреля 2010 г. в спешном перелёте для участия в мемориальных мероприятиях по поводу несуществовавших катынских расстрелов НКВД.
Кремль, ФСБ и СМИ покрывают проникших в Кремль фальсификаторов.
Можно было ожидать, что после обнародования о фальсификации по указанию из Кремля документов такого уровня в архиве Политбюро КПСС (об этом было официально сообщено с трибуны Государственной Думы РФ), россиийские СМИ захлестнёт волна возмущения преступлением общегосударственного масштаба с требованием немедленно найти и обезвредить работающих в Кремле диверсантов.
Российский Уотергейт, выявляющий преступников на самом высоком уровне, стоит на пороге... Но...
Но российские СМИ управляются либо из Кремля, либо вскормленными Ельциным олигархами, либо прозападными «либеральными» грантоедами (гранты западные!), и они устроили заговор молчания на этот счёт.
СМИ могут писать, а могут и не писать о каком-то преступлении, но ФСБ обязана немедленно заняться выявлением засланных шпионов и изменников Родины, тем более, что в данном случае речь об особо опасных преступниках, проникших в Кремль, и чьи действия продолжают наносить огромный ущерб России. Ведь уже готовятся иски к наследнице СССР – Российской Федерации – от родственников жертв Катыни в европейские суды на сумму около 100 млрд. евро. Но ФСБ тоже почему-то пока не предпринимает никаких действий. (Может ФСБ контролируется фальсификаторами архивов?).
Не инициирует уголовного расследования и Генпрокуратура РФ, хотя это её непосредственная обязанность стоять на страже общества в соответствии с Уголовным Кодексом РФ (в данном случае, по статье 275 за государственную измену). Именно об этом говорил В.И. Илюхин с трибуны Государственной Думы.
Молчит (или замалчивает?) и не требует немедленного расследования Государственная Дума, где доминирует «Единая Россия» (только группа депутатов из КПРФ пытается поднять вопрос об этом).
Молчит В. Путин, являющийся лидером «Единой России». (Потому, что ничего не знает?)
Молчит и Президент РФ Дмитрий Медведев, которому вроде не к чему покрывать преступления, совершённые за десятилетие до его вступления в должность. (Почему? Должность и полномочия позволяют Президенту свернуть шею любому вражескому лазутчику ... Или он один из них?).
Необходимо срочное расследование!
Ранее дискуссия о жертвах Катыни ставила вопросы о расстреле поляков периода второй мировой войны. Всплывшее дело о подделке архивных документов Политбюро ЦК КПСС поставило вопрос о прокравшихся в период Ельцина в Кремль врагах российской государственности.
Сегодняшнее замалчивание этого вопроса Кремлём и правоохранительными органами России ставят ситуацию в ещё более тяжёлое для будущего страны и общества положение. Кто на вершине власти и насколько вовлечён в антигосударственную деятельность?
Ответы на эти вопросы еще предстоит получить (хорошо, если поисками ответов займется прокуратура). Нет импульса сверху для расследования этого преступления. Нам, гражданам России, остается самим требовать от Генпрокуратуры и других правоохранительных органов РФ, сохранивших верность Отечеству, возбуждения уголовного дела о подделке документов по катынским расстрелам и о начале войны.
Мы требуем от Генпрокуратуры выявить группу государственных изменников, проникших в руководящие органы страны. Совершенно очевидно, что поиски виновных в «архивном» деле приведут к виновным в куда более тяжких преступлениях против российской государственности.
Мы требуем от всех ветвей власти России и призываем честно служащие Отечеству СМИ НЕ МОЛЧАТЬ о деле, имеющем огромную государственную важность.
Алексей Никитин.
КАТЫНСКОЕ ДЕЛО ПО ГЕББЕЛЬСУ
Моё обращение к катынской трагедии сороковых годов прошлого века является не случайным. Слишком много за последнее время нагромождено лжи, злобных пасквилей на Советский Союз, его историю. Истеричная кампания за рубежом дополняется не меньшей истерией здесь, у нас в стране, и в этом угадывается один и тот же режиссер. На Западе штампуют фальшивки, которые подхватываются российскими лжедемократами, недругами нашего Отечества, и тиражируются в массовом порядке со ссылками на зарубежные источники. Так зачастую состряпанная ложь там превращается в ещё большую ложь здесь, и её последовательно и настойчиво навязывают российским гражданам. Делается это с одной целью – отравить их сознание, особенно сознание молодых людей, и представить весь советский период, как сплошные репрессии и насилие. В эту грязную кампанию втянуты почти все федеральные и региональные каналы телевидения и радио. А разносчиками идеологической отравы в основном стали дети и внуки репрессированных, бежавших из Советского Союза и сотрудничавших с разведцентрами и спецслужбами зарубежных государств. Их наследники перестали замалчивать свое происхождение, наоборот, публично демонстрируют принадлежность к дворянским, помещичьим корням, а там, где они слабо просматриваются, не стесняются и врать. Антисоветчина, установленная государственной властью, ныне стала её основной, официальной идеологией.
Советский период был сложным. В нём уместилось всё: Гражданская война с многочисленными жертвами, трагический период репрессий, героика созиданий, Великая Отечественная, май 1945-го, прорыв на передовые позиции мировой цивилизации… Однако россиянам говорят только о лагерях, тюрьмах (как будто их нет сейчас в российской действительности) и штрафбатах... Забыта борьба Советской власти с безграмотностью населения, забыты и великие достижения советской науки, не замечается или принижается богатое наследие творческой интеллигенции. Не было, получается, и победы над фашизмом, а потом первого в мире советского спутника Земли и первого в мире человека в космосе – тоже советского. А ведь страна жила и развивалась. Из 145 миллионов она выросла численностью своих граждан до 300 миллионов человек. При нынешнем режиме о таком можно только мечтать – демографическая кривая стремительно катится в пропасть.
Провокация нынешней власти очевидна: очерняя СССР и социализм, она уводит народ от настоящего, в котором Россия грабится и уничтожается. Власть пугает народ прошлым, чтобы не дать патриотам Родины, левым течениям прийти к власти и смести с политической сцены разрушительные для России силы, которые в своём оголтелом растаптывании советской истории легко идут на преступления, в том числе и на предательство.
Катынская трагедия – яркое тому подтверждение. Поляки никогда бы не навязывали так дерзко свою версию – расстрел польских офицеров Советами, – если бы не находили себе помощников и адвокатов внутри нашей страны. К тому же и момент был выбран удобный: при Ельцине и после его правления Россия оказалась слишком ослабленной, перед всеми кающейся даже в том, чего она не совершала. Поэтому на Западе решили, что нам можно предъявить претензии по возмещению ущерба даже в миллион долларов США за каждого расстрелянного поляка (а их насчитали более двадцати тысяч). Вменить подобный иск Германии, своему сателлиту по НАТО, Польше было «неудобно». А России можно, там к ревизии истории за последние годы уже привыкли. Но тут важно помнить, что отечественные клеветники не только искажают правду, но и мостят ту фальшивую дорогу, по которой, может так случиться, и «въедет» к нам иск, тяжкое бремя которого ляжет на плечи ни в чём не повинного нового поколения российских граждан.
Эти опасения я высказывал давно, ещё в бытность работы начальником Управления Генеральной прокуратуры Союза ССР по надзору за исполнением законов о государственной безопасности. В конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века катынская история получила новый импульс с подачи небезызвестного А. Яковлева и его окружения. Лидеры Белорусского народного фронта настояли сначала на проверке, а потом и на расследовании уголовного дела о судьбе польских офицеров, что послужило еще одной спекуляцией вокруг СССР. Начавшееся расследование неизбежно перекинулось и в Смоленскую область. При этом необходимо отметить, что правоохранительные органы Белоруссии, и в первую очередь прокуратура, подверглись жесточайшему шельмованию и давлению, её работники в значительной мере были деморализованы и шли на поводу так называемых демократических сил. Об этом меня подробно информировали работники управления, выезжавшие в командировку в Белоруссию. Однако что-либо изменить, направить следствие на рельсы объективного расследования не удалось. Бывший Президент СССР М. Горбачёв прочно занял место рядом с фальсификаторами истории. Более того, он принес публичные извинения польской стороне. В этом же ключе действовали и президенты России. Позиция политического руководства фактически и предопределила исход дальнейшего расследования трагедии польских офицеров, которое проводила уже Главная военная прокуратура страны.
1991 год. Генпрокуратура Союза ССР принимает польскую делегации во главе с послом Польши в СССР. Я был участником этого события. В поведении поляков, особенно в претензиях к нам, сквозило явное высокомерие, доходящее порой до цинизма. На мой вопрос о причинах столь жестких требований в связи с новым расследованием событий в Катыни было заявлено: «Мы хотим правды». – «Но правда, объективная правда, – возразил я, – давно установлена следствием, проведённым ещё в 1944 году». Тут же последовало возражение, что эта правда их не устраивает. Им нужна была «своя» правда, чтобы шантажировать СССР, Россию и ставить вопрос – он главный – о выплате нами огромной компенсации Польше.
Обладая определённой информацией о катынской трагедии, зная, какой шлейф грязных спекуляций вьётся вокруг неё, я и посчитал своим долгом защитить истину, интересы России.
В 2005 году весь мир отмечал 60-летие Победы над фашизмом, решающую роль в которой сыграл Советский Союз. Признанием этого было, в частности, присутствие на параде в Москве 9 мая лидеров ведущих мировых держав. Но в четырёх странах – Прибалтийских республиках и когда-то братской Польше – всечеловеческий праздник отметили по-своему: чествованием недобитых эсэсовцев и шумной антисоветской кампанией, поводом для которой в Польше в очередной раз явилась Катынь.
Катынское дело в течение десятилетий считалось совершенно ясным. Раздутые в 1943 году геббельсовской пропагандой россказни о «злодеянии большевиков» повсюду были восприняты так, как того заслуживали, – фальшивка, коварно задуманная и исполненная фашистская провокация. Единственным, кто ее поддержал, было марионеточное «польское правительство» в изгнании, находившееся в Англии.
Отчёт советской комиссии во главе с президентом Академии медицинских наук Н. Бурденко по расследованию преступлений фашистов на советской территории внес в вопрос полную ясность. Операцию по якобы уничтожению оказавшихся в советском плену польских офицеров после возвращения Советскому Союзу Красной Армией Западной Белоруссии и Западной Украины совершили сами немцы. Это произошло в захваченной гитлеровцами Смоленской области, чтобы затем приписать зверства советскому НКВД. Такой вывод никто даже не пытался опровергнуть, пока существовал СССР и были живы свидетели преступления в Катыни.
Зато после прихода к власти Горбачёва и последующего разрушения Советского Союза польские, а затем и доморощенные антикоммунисты раздули катынскую провокацию до вселенского масштаба. Все советские доводы были отброшены, все геббельсовские объявлены правдивыми. Я уже отмечал, что российские президенты тоже извинялись перед польскими властями, тем самым поддержав Геббельса, о чём он, конечно, и мечтать не мог. В их бедные головы не пришло простейшего контраргумента: прежде чем нам ставить в вину катынский расстрел, пусть ясновельможные паны покаются и извинятся за истребление в 1920 – 1921 годах в Польше десятков тысяч (по разным источникам – от 40 до 80) советских военнопленных.
Как бы то ни было, но российской стороной извинения принесены, уголовное дело по Катыни прекращено в связи со смертью обвиняемых – бывших руководителей Советского Союза. Главная военная прокуратура вынесла по делу вердикт 21 сентября 2004 года. Официально объявлено: «по результатам проведенного в течение 14 лет расследования данного уголовного дела», что уже вызывает сомнения в его объективности: расстрел 21 857 граждан Польши (14552 военнопленных из трёх спецлагерей НКВД СССР и 7305 заключённых из тюрем Западной Украины и Западной Белоруссии) датирован апрелем – маем 1940 года. Виновными в совершении катынского преступления признаны члены Политбюро ЦК ВКП(б), руководители Народного комиссариата внутренних дел СССР периода 1940 года и непосредственные исполнители из числа сотрудников НКВД СССР.
В ходе официального визита в Россию президента Польши А. Квасьневского в 2004 году В. Путин заявил о передаче в будущем польской стороне всех материалов этого дела.
Что касается извинений наших президентов перед Польшей, то они, скорее всего, подтверждают их малонациональность и забвение отечественных интересов, полную историческую неосведомлённость.
Казалось бы, заклятым друзьям России в Польше пора бы и успокоиться. Но нет, Институтом национальной памяти в Варшаве вынесено постановление о начале самостоятельного расследования обстоятельств катынского дела. Примечательно, что в ответ на этот явно недружественный по отношению к Российской Федерации политический шаг Министерство иностранных дел России по дипломатическим каналам не заявило никакого официального протеста в связи с демонстративным неуважением польской стороной результатов российского расследования.
Тут всё ясно. Как нынешние российские власти стремятся свести великую советскую историю к репрессиям, так в Польше хотят развеять благодарную память польского народа, спасенного Советским Союзом от физического уничтожения, спекуляциями на катынской трагедии.
Опровергнуть выводы советской комиссии 1944 года можно только в судебном порядке. А самым главным аргументом в их несостоятельности могла бы стать та же эксгумация, с исследованием останков каждого трупа и сопутствующих материалов. А это в Главной военной прокуратуре не удосужились сделать, видимо понимая невозможность опровергнуть выводы исследования комиссии Н. Бурденко. ГВП ограничила своё расследование фактически сбором различных документов, не очень-то беспокоясь об их подлинности, фальсификации с учетом меняющейся политической конъюнктуры. Следовательно, тяжкие обвинения в адрес СССР в связи с расстрелами поляков в Катыни зависают в воздухе и по своей сути представляют мнение определенных антисоветских и антирусских кругов.
Единственными документами, на которые они опираются, являются «вдруг обнаруженные» в горбачёвские времена записка Л. Берии и два решения ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года о ликвидации находящихся в тюрьмах и лагерях бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов и тюремщиков. Будь они достоверными, Н. Хрущёв неизбежно воспользовался бы ими, когда развенчивал так называемый культ личности И. Сталина. А если эти и другие документы и достоверны, то где гарантия, что распоряжения, обозначенные там, исполнены? И как исполнены? Утвердительный ответ на вполне очевидный и правомерный вопрос может дать только повторная эксгумация. Но ее, как уже отмечалось, не проводили. Уже одно это перечеркивает выводы Главной военной прокуратуры, а извинения президентов видятся ничтожными и оскорбительными для нашего народа.
В подлинности упомянутых материалов давно высказывались сомнения. Исследователи указывали на ряд мелких деталей их оформления, подчистки, невозможные в проходивших тогда через Общий отдел ЦК документах.
В. Жухрай, писатель, доктор исторических наук, отмечает, что изготовление и внедрение фальшивок такого рода входят в методику работы английской разведки. Там работают прекрасные специалисты, оснащенные самой совершенной техникой. Он считает, что данные фальшивки были помещены в партийные архивы зарубежной агентурой в смутное после смерти И. Сталина время.
Многозначительная деталь. Все предшествующие годы документы по Катыни хранились в Особом секторе Общего отдела ЦК в запечатанном пакете. Он вскрывался только два раза – Ю. Андроповым и М. Горбачёвым, затем был вновь запечатан. И вот к В. Болдину в бытность его заведующим Общим отделом, еще до прихода Ельцина к власти, является корреспондент газеты «Вашингтон пост» и предъявляет на предмет комментариев эти самые документы. Получить их он мог лишь у изготовителей.
Такого рода сомнения может подтвердить или опровергнуть только серьезная экспертиза. К сожалению, российские официальные органы не делают каких-либо попыток опровергнуть обвинения польской стороны. А жаль.
Было бы уместным провести, например, комплексную экспертизу на предмет установления подлинности всех хранящихся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) – и не только в нем – документов, касающихся катынского дела. Уверен, она позволила бы вскрыть массу интересных фактов, в том числе касающихся и порядка хранения и использования архивных материалов в так называемый перестроечный, или «демократический», период. В этом уверены многие историки и исследователи.
Вот что можно прочесть в записке на имя директора РГАСПИ К. Андерсона, подготовленной и направленной на его имя 14 февраля 2005 года группой сотрудников Государственного архива по катынскому делу.
Они, например, признают «…отсутствие в деле к пункту 215 «Вопросы НКВД» протокола Политбюро от 22 июля – 24 августа 1940 г…». Они также отмечают, что в архивном экземпляре выписки из протокола Политбюро от 5 марта 1940 года, касающегося судьбы польских офицеров, направленной бывшему руководителю КГБ СССР А. Шелепину 27 февраля 1959 г., присутствуют грубые подчистки исходного текста, исправления и допечатки текста на пишущей машинке с другим шрифтом. По их мнению, сотрудники архива Политбюро, скорее всего, использовали старую выписку, предназначавшуюся другому лицу, исправив фамилию адресата и дату отсылки. А дальше ещё больше. Они высказывают версию, что, возможно, подчищенная выписка оставалась в архиве как контрольная копия, а А. Шелепину посылался экземпляр без поправок. Но в таком важнейшем для России вопросе не должно быть предположений, их не устранила и Главная военная прокуратура.
Исследователи обращают внимание на то, что в упомянутой выше записке Л. Берии, на которой стоит дата «5 марта 1940 года», на самом деле на бланке нет числа «5». Архивисты опять заявляют, что отсутствие числа на бланке можно объяснить технической ошибкой секретариата Л. Берии.
К сожалению, таких ошибок, неточностей в документах слишком много, чтобы верить в их подлинность без проведения комплексной экспертизы. Тем более она необходима, ибо к катынскому делу приложил в своё время руку ярый антисоветчик и антикоммунист, бывший член Политбюро ЦК КПСС А. Яковлев.
А теперь рассмотрим вопрос по существу.
В отношении лиц, находящихся в местах лишения свободы, в СССР действовал единый принцип: они трудом должны были искупать свою вину. Расстреливались только те, кто получил соответствующий приговор. Никаких массовых расстрелов после Гражданской войны в стране не было. Если взять число расстрелянных за все годы Советской власти, опубликованное яковлевской комиссией по реабилитации (около 800 тысяч человек) и разделить на 75 лет ее существования, получается чуть больше 10 тысяч в год. А тут, если верить современным фальсификаторам катынского дела, – больше 20 тысяч одновременно. Плохо верится.
Да и зачем их было расстреливать? Те же псевдоисторики пишут, что И. Сталин не собирался воевать с Гитлером в начале сороковых годов. Тогда тем более ему не было необходимости, как говорится, прятать польские концы в воду. Поляки в заключении опасности не представляли, использовались на строительстве важных для обороны объектов – шоссейных дорог на запад и военных аэродромов. Три «лагеря особого назначения», указанные в составленной для Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков совершенно секретной «Справке о предварительных результатах расследования так называемого катынского дела», были структурными производственными единицами Вяземского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР.
Это были лагеря с особым режимом охраны и содержания осужденных, с отличающимися от других аналогичных ИТЛ условиями трудового использования пленных, а также с отдельным порядком планирования и учёта результатов их производственной деятельности.
Вяземский исправительно-трудовой лагерь (Вяземлаг) НКВД СССР с 1936 по 1941 год занимался строительством новой автомагистрали Москва – Минск. 24 марта 1941 г., исходя из совместного Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР о строительстве полевых аэродромов для нужд ВВС РККА, строительство автомагистрали Москва – Минск было временно приостановлено, а Вяземлаг НКВД переориентирован на строительство аэродромов в Белоруссии на территории Западного особого военного округа. Девять обычных лагерных отделений Вяземлага, в которых содержались осужденные советские граждане, были в апреле – мае 1941 г. передислоцированы ближе к западной границе СССР для строительства новых объектов. Граждане бывшей Польши остались в местах своего прежнего проживания, в 25- 45 км к западу от Смоленска.
Польские военнослужащие из трёх спецлагерей НКВД, «в особом порядке» осуждённые весной 1940 года постановлениями Особого Совещания при Народном комиссаре внутренних дел СССР к принудительным работам в исправительно-трудовых лагерях на сроки от 3 до 8 лет, содержались в 1940 – 1941 годах в трёх лагерных отделениях Вяземлага: Купринском, Смоленском, Краснинском. Заключенные этих лагерей строили шоссе Москва – Минск от 392-го до 47-го километра.
Помимо военнопленных, в этих же лагерях содержалось более 500 бывших польских военнослужащих, интернированных в сентябре – октябре 1939 года на территории Латвии и Литвы и осуждённых по «упрощённой» процедуре. Вместе с ними содержалось также и значительное количество осужденных польских гражданских лиц, в том числе ксёндзов. В показаниях бывшего начальника Купринского лагеря майора госбезопасности В. Ветошникова, данных комиссии Н. Бурденко приводятся следующие сведения о численности польского контингента «лагерей особого назначения» по состоянию на конец июня – начало июля 1941 года: не менее 7,5-8 тыс. человек. Не вижу никакой логики в необходимости уничтожения этих людей в 1940 году. А кто шоссе будет строить? Хотя знаю по материалам следствия, что отдельные заключённые за их вооруженную борьбу против Красной Армии, убийство красноармейцев и командиров, диверсии были расстреляны.
У профессора Р. Косолапова имеется адресованная И. Сталину записка Л. Берии с предложением создать польские части в СССР. В ней говорится и об использовании в них пленных польских офицеров. Записка написана в 1940 году. Так называемое Войско польское действительно было сформировано, но уже в 1942 году. Оно участвовало в освобождении Польши. Более того, когда англичане создавали у себя польские части под командованием генерала Андерса, Советский Союз через Иран также отправил в Англию тех пленных поляков, которые хотели сражаться с немцами.
Как видите, всё это совершенно не вяжется с геббельсовско-польской версией происшедшего в Катыни. А вот подтверждений выводов комиссии академика Н. Бурденко за последние годы получено немало. В 1990 г. смоленская газета «Рабочий путь» опубликовала письмо М. Задорожного, бывшего разведчика 467-го корпусного артиллерийского полка, в котором сообщалось, что в августе 1941 года, во время выхода полка из окружения, на привале в лесу недалеко от Смоленска в расположение его подразделения вышел взволнованный солдат в форме погранвойск НКВД и сообщил, что «...немцы ворвались в расположение лагеря военнопленных поляков, охрану перестреляли и расстреливают поляков».
Историки сообщают, что в Российском государственном военном архиве есть подлинники протоколов допросов немецких военнопленных сотрудниками СМЕРШа, советской военной контрразведки, в ходе которых допрашиваемые сообщили о своем личном участии в расстрелах поляков в Катыни осенью, после оккупации советской территории.
В печати были ссылки на рапорт начальника «Айнзатцгруппы «Б» при штабе группы армий «Центр» Франца Стаглецкера на имя Гейдриха о действиях группы за период с августа по декабрь 1941 года, где среди прочего указывается: «...Выполнил главный приказ, отданный моей группе, – очистил Смоленск и его окрестности от врагов рейха – большевиков, евреев и польских офицеров». Оригинал документа хранится в архиве нью-йоркского «Идиш сайнтифик инститьют», копия есть в архиве Союза антифашистских борцов в Праге.
В свидетельских показаниях Михея Григорьевича Гривозерцева, участвовавшего в числе местных жителей в немецких эксгумационных работах под Смоленском в 1943 году, данных им в январе 1991 года, сообщается, что в ходе раскопок могил с телами поляков в Козьих Горах им вместе с другими местными рабочими была раскрыта яма, где сверху лежали восемнадцать ещё не очень разложившихся трупов в крестьянской одежде. К их котомкам были приторочены валенки. Руководивший раскопками немецкий офицер, осмотрев трупы, приказал закопать их отдельно, в стороне. Экспертизе или осмотру со стороны членов Технической комиссии Польского Красного Креста эти трупы не подвергались. Выявленные грубые нарушения немецкими оккупационными властями в 1943 году общепринятых элементарных правил проведения эксгумаций, выразившиеся в умышленном неуказании номера конкретной могилы, из которой было извлечено то или иное тело, также свидетельствуют, что немецкие власти преднамеренно манипулировали информацией, заключенной в эксгумационных списках, с целью сокрытия истины.
Кривой И.И., 1921 г.р., проживающий в г. Солнечногорске Московской области, подробно описал факты личного регулярного наблюдения им летом 1940 года и в начале лета 1941 года подконвойных военнопленных польских офицеров и солдат на дорожных работах к западу от Смоленска, в районе Витебского шоссе. Последний раз он видел колонну грузовых автомашин с польскими военнопленными 15 или 16 июня 1941 года во время перевозки поляков по Витебскому шоссе от Смоленска в направлении станции Гнёздово. Хотя по немецкой и польской версиям они были расстреляны ещё весной 1940 года.
Неопровержимыми остаются факты:
- поляки расстреляны из немецкого оружия, немецкими пулями;
- место, указанное в геббельсовской версии как место расстрела, находилось до войны в непосредственной близости от пионерского лагеря и Дома отдыха сотрудников НКВД, и уже это говорит о неправдоподобности уничтожения нами поляков;
- руки многих жертв связаны бумажным шпагатом, не известным тогда в СССР;
- в могилах находились тела и поляков, и русских.
Главная военная прокуратура не опровергла факта расстрела поляков из немецкого оружия. Теперь это выдают за попытку сокрытия НКВД своих преступлений, предпринятую в то время. Но надо быть достаточно ограниченным человеком, чтобы в неё поверить. Для этого необходимо доказать, что И. Сталин и его окружение заведомо знали или планировали в ходе будущей войны с Гитлером отдать ему всю Белоруссию, Смоленскую область, потом разгромить его под Москвой, Сталинградом, освободить захваченные им земли и предъявить в качестве обвинения фашистам расстрел польских офицеров из немецкого оружия. В это здравомыслящему человеку трудно поверить. Тем более что мир помнит массовые расстрелы фашистами граждан разных национальностей в Хатыни, Бабьем Яру, помнит и концлагеря по всей Восточной Европе, уничтожение в них миллионов людей разных национальностей.
На хранившейся в архиве Смоленского УКГБ карте-схеме спецзахоронений Катынского леса в районе Козьих Гор вообще не было обозначено отдельного участка с особыми могилами поляков, а была показана единая система массовых захоронений периода немецкой оккупации 1941 – 1943 годов из примерно 50 могильников, где были захоронены тела 37 тысяч расстрелянных немецкими оккупационными властями людей (в том числе строители так называемого «бункера Гитлера» в Красном Бору), уничтожавшихся немецкими айнзатцкомандами для сохранения режима секретности строящегося объекта. Могильники польских военнопленных находились в общих рядах могильников строителей «бункера Гитлера», в пометках и пояснениях к карте прямо указывалось, что захороненные в этих могильниках люди были расстреляны в сентябре – ноябре 1941 года.
И последнее, что остается у наших оппонентов, в том числе у польской официальной власти, а также антисоветчиков, – это ссылка на приговор Нюрнбергского трибунала по гитлеровскому окружению. Он действительно исключил из обвинения расстрел польских офицеров, но этому есть правовое обоснование.
С формально-юридической точки зрения принятое Нюрнбергским трибуналом в июле 1946 года решение об исключении катынского эпизода из окончательного текста обвинительного заключения «за недостатком доказательств» означает лишь то, что трибунал в ходе открытых судебных слушаний не выявил достаточного количества улик, подтверждающих причинно-следственную связь с катынским преступлением неких действий конкретных обвиняемых, непосредственно находившихся в зале суда. Выводы комиссии Н. Бурденко об ответственности немецкой стороны за катынское преступление решение Нюрнбергского трибунала не опровергало. К тому же уничтожение немцами 21 тысячи польских офицеров на фоне миллионов людей, умерщвлённых фашистами в концлагерях, иных местах, для Нюрнбергского трибунала не было решающим и оказывающим существенное влияние на суть обвинений и степень наказания, как отдельных подсудимых, так и на осуждение идеологии фашизма в целом.
Вся же последовавшая после 1944 – 1946 годов дальнейшая возня вокруг катынского дела с юридической точки зрения является не более чем научными гипотезами, журналистскими публикациями, пропагандистскими материалами, политическими заявлениями или версиями следствия. Без официального дезавуирования Российской Федерацией на государственном уровне выводов комиссии Н. Бурденко версия Главной военной прокуратуры РФ (равно как и немецкая, польская, американская или любые другие версии обстоятельств катынского дела) с юридической точки зрения продолжает оставаться всего лишь предположением различной степени достоверности и не порождает никаких правовых последствий. Без опровержения ее выводов ни одна из указанных версий не может служить юридическим основанием для официального выдвижения Республикой Польшей на межгосударственном уровне финансовых претензий к Российской Федерации с целью компенсации ущерба.
Геббельс, упоминая в своём дневнике о Катыни, писал, что сделает из этого колоссальный скандал, который и много лет спустя будет доставлять Советам огромные неприятности. Видимо, знал, что у него окажутся старательные последователи.
Виктор Илюхин, депутат Государственной Думы ФС РФ, заслуженный юрист РФ."
В этот день 130 лет назад родился выдающийся ученый-хирург, основоположник отечественной нейрохирургии, академик АН СССР и первый президент АМН СССР, Герой Социалистического Труда Николай Нилович Бурденко. Его деятельность самым тесным образом связана с Воронежской медицинской академией, ныне носящей имя Н.Н.Бурденко. С начала своей работы в Воронеже Николай Бурденко возглавил работу клиники факультетской хирургии.
Внук крепостного крестьянина Пензенской губернии, сын сельского писаря – выпускник Юрьевского университета, Николай Нилович по окончании духовной семинарии первые два года учился в Томском университете, откуда был исключен дважды, и третий раз – уже из Юрьевского университета за революционную деятельность. Восстановиться ему удалось с трудом лишь через полтора года.
В Юрьевском университете Бурденко сразу обратил на себя внимание многих профессоров своими способностями, эрудицией, знаниями в разных разделах медицины, но наибольшее внимание он уделял хирургии, отдавая работе в клиниках все свое время.
Уже в студенческую пору по настоятельной рекомендации своего учителя и наставника, заведующего кафедрой факультетской хирургии профессора Вернера Цеге-Мантейфеля, он исполнял обязанности преподавателя университета в качестве сверхштатного ассистента кафедры, что доселе не имело прецедента. Будучи студентом четвертого курса, Бурденко, в составе летучего санитарного отряда, руководимого профессором Цеге-Мантейфелем, участвовал в Русско-японской войне, что дало ему опыт в военно-полевой хирургии, пополненный потом в период империалистической войны и блестяще использованный во время Великой Отечественной войны.
Получив в 1906 году диплом лекаря с отличием, Николай Нилович уже через три года защитил диссертацию на звание доктора медицины, а через год, в возрасте 34 лет, стал профессором и возглавил кафедру оперативной хирургии Юрьевского университета, продолжая активно заниматься и клинической хирургией.
С именем Николая Бурденко связаны мои самые ранние детские воспоминания. Мои родители, Викторин Иванович Бобров и Полина Федоровна Боброва-Лентовская, будучи воспитанниками Дерптского (затем Юрьевского) университета, были близко знакомы с Николаем Ниловичем, а отец тесно с ним сотрудничал еще со студенческих времен; в период империалистической войны они вместе работали в системе Красного Креста, где Николай Нилович являлся главным военно-санитарным инспектором.
После того, как Юрьев был занят немцами, университет закрыли, а затем, в августе 1918 года, эвакуировали в Воронеж. В числе немногих первых профессоров медицинского факультета приехали Николай Нилович, а также мои родители.
Бурденко стал не только первым заведующим кафедрой факультетской хирургии в Воронеже, но и главным организатором работы всего медицинского факультета на новом месте, являлся самым видным и деятельным членом организованного по приезде «Комитета по устройству университета в Воронеже», стал деканом медицинского факультета. Поскольку квалифицированных педагогов в университете на первых порах не хватало, Николаю Ниловичу пришлось временно преподавать еще дисциплины: нервные болезни, судебную медицину, гигиену, кожные и венерические болезни. «Универсальный профессор», – говорили о Бурденко студенты.
Для своей клиники Николай Нилович выбрал усадьбу и лечебницу Николаевской общины Красного Креста (учрежденную в честь помолвки Николая II с Александрой), главное здание которой сохранилось до сего времени (на углу улиц 9 Января и Фридриха Энгельса). На усадьбе общины в главном, каменном трехэтажном, здании, в хирургическом отделении лечебницы на 60 коек, расположилась клиника. Здесь находилась обстановка хирургического отделения общины с хорошей операционной, хирургическим инструментарием, а также мебелью, кроватями и бельем. Профессор Бурденко жил в деревянном флигеле-пристройке при больнице; в одном из флигелей помещался склад клинического имущества и жил персонал. Еще один флигель вскоре был занят больными. Имелись своя кухня, баня, прачечная, сараи, конюшни.
Первая лекция читалась глубокой осенью 1918 года в неотапливаемом помещении амбулатории, где спешно установили железную печку-«буржуйку». Николай Нилович расхаживал вокруг нее, согревая руки, и излагал студентам основы хирургии. В дальнейшем аудитория кафедры располагалась в церкви общины.
С помощью (Викторина Ивановича Боброва, Николая Словцова, Александра Ермоленко, приехавших с ним из Юрьева, Николай Нилович привнес в клинику все лучшие традиции юрьевской хирургической школы, восходящие к отцу русской хирургии – Н.И.Пирогову. Николаю Ниловичу принадлежит заслуга в организации кафедры в трудных условиях гражданской войны, разрухи, эпидемий и голода.
В этот период почти все сотрудники клиники – врачи, средний и младший медперсонал – переболели сыпным и возвратным тифами, а некоторые даже умерли. Бурденко же избежал подобной участи.
В 1919 году, когда фронт гражданской войны с юга приблизился к Воронежу, наступали войска Мамонтова, Шкуро, клиника факультетской хирургии фактически превратилась в военный госпиталь. В те тяжелые годы Н.Н.Бурденко проводил громадную работу по оказанию помощи раненым и населению города, развитию в клинике полостной хирургии, зачатков нейрохирургии, к которой Николай Нилович приобрел вкус еще во время империалистической войны, имея дело с черепно-мозговыми травмами.
В 1920 году, когда обвалился потолок в главном здании лечебницы общины, и клиника была вынуждена перебраться в деревянный флигель, так называемый серый домик, где можно было разместить лишь 25 коек, кафедре отдали помещение бывшей больницы для воспитанников кадетского корпуса. Это здание – каменное, в три этажа – которое до войны располагалось напротив теперешнего главного здания ВГМА, именовалось затем 4-й городской больницей. Здесь был открыт филиал на 50 коек, который назывался «ортопедическим» или «травматическим», им заведовал мой отец В.И.Бобров. Здесь же с самого начала устроили и аудиторию на 120 мест, где читались лекции.
Примерно в это же время Бурденко переменил и свое место жительства – переехал в квартирку на улицу Неёловской (теперь Пятницкого), в дом № 69, на втором этаже. Дом этот, двухэтажный, из красного кирпича, сохранился до сего времени. Он располагается сразу после здания 37-й школы. Здесь Николай Нилович прожил до своего отъезда в Москву в 1923 году. Не мешало бы открыть на этом здании мемориальную доску.
Пользуясь своим авторитетом и связями с санитарными организациями, оставшимися после окончания войны, Николай Нилович, бывая периодически в Москве, получал оборудование для своей кафедры – инструментарий, лабораторное оснащение, белье, оставшиеся после реформирования организаций Земского союза, Союза городов и др. Большая работа проводилась профессором Бурденко и его помощниками в военных госпиталях – в здании университета (бывшего кадетского корпуса), в клубе имени Карла Маркса, в здании спиртоводочного завода.
Несмотря на все трудности, велась научно-исследовательская работа. Николаем Ниловичем был разработан известный теперь метод пластики твердой мозговой оболочки путем ее раздвоения. А.И.Ермоленком впервые в Воронеже начата большая экспериментальная работа по переливанию крови, и в 1921 году Бурденко одним из первых начал применять этот метод в клинике. Были защищены три докторских диссертации: ассистентом В.И.Бобровым, Н.В.Словцовым, и Богушевским.
Прекрасный хирург, талантливый ученый, неутомимый организатор, Бурденко был замечен руководством в Москве, и в 1923 году его перевели на работу в столицу. Там в течение первого года он заведовал кафедрой оперативной хирургии 1-го Московского медицинского института, а с 1924 года более 20 лет и до конца жизни возглавлял кафедру факультетской хирургии этого института.
Н.Н.Бурденко с учениками и коллегами. Отъезд Николая Ниловича из Воронежа был воспринят как большая потеря не только хирургами, сотрудниками медицинского факультета, но и всем университетом в целом. В своей оде, прочитанной при прощании с Н.Н.Бурденко, профессор-математик Николай Самбикин писал: Да, Нилыч, ты нам удружил! Какой злой дух в тебя вселился? Ты долго, мирно с нами жил И вдруг Москвой теперь пленился! Недаром ректор – наш отец Сказал однажды: «Эх, Воронеж! Ведь ты Бурденко проворонишь!» И проворонил наконец…
Свои уважение и любовь к Николаю Ниловичу студенческая молодежь выразила тем, что несла его на руках до самого вокзала.
Но и после переезда Бурденко в Москву связь с ним не прекратилась. Используя свой авторитет, при каждой возможности, он продолжал помогать, чем мог, и клинике, и факультету. Продолжалось и общение наших семей.
В доме у Бурденко мне запомнились солидная резная дубовая мебель, большой рояль, круглый стол, к обеду всегда накрытый белоснежной скатертью, прекрасная по тем временам сервировка. Постоянная домашняя работница в белом накрахмаленном фартуке, личный шофер Николая Ниловича – все это казалось тогда необычным и непривычным.
При наличии «железного занавеса», когда общение за пределами СССР крайне ограничивалось, Николай Нилович, имеющий мировую известность, сам часто бывал за рубежом и принимал иностранных гостей, как в своем институте, так и дома. На эти приемы в дом Бурденко приглашались солисты Большого театра, музыканты.
Остались в памяти и сетования его супруги Марии Эмильевны маме о том, как ей трудно организовывать эти приемы, менять себе туалеты, подчас переделывать, перекрашивать, перешивать уже ношенное, чтобы быть «на уровне».
Последний раз я видела Николая Ниловича Бурденко уже будучи студенткой, в самом начале войны. Он тогда являлся главным хирургом Красной армии. Был очень озабочен, деятелен, напряжен. Его раздражало, если не сразу понимали его невнятную, иногда неконтролируемую слухом речь; коротко и четко писал он свои распоряжения на листках блокнота. Я всегда с восхищением и удивлением вспоминаю и не могу до конца понять, как этот, совершенно лишенный слуха, человек, перенесший затем два инсульта, мог так четко руководить и организовывать медицинскую службу в армии в те тяжелые для страны годы!
Прекрасный хирург широкого диапазона, основоположник военно-полевой и нейрохирургии, первый президент Академии медицинских наук, лауреат Государственных премий и вместе с тем – «человечный человек», Николай Нилович был особенной, неповторимой, многогранной Личностью. О нем не расскажешь в двух словах, но те, кто общался с ним, навсегда сохранили о нем самые яркие и дорогие воспоминания.
Нина Боброва,
почетный гражданин Воронежа, доктор медицинских наук, почетный профессор Воронежской медицинской академии имени Н.Н.Бурденко.
Мирский Марк Борисович. Главный хирург Н.Н. Бурденко
☆
ПРЕДИСЛОВИЕ
Книга М. Мирского посвящена одному из наиболее ярких представителей отечественной хирургии — главному хирургу Красной Армии в годы Великой Отечественной войны академику Н. Н. Бурденко.
В этой книге автор хорошим литературным языком рассказывает о жизненном пути Николая Ниловича Бурденко, показывает, как сын сельского писаря стал академиком, первым президентом Академии медицинских наук СССР, главным хирургом Красной Армии.
Отмечая организаторский талант, незаурядные способности и самобытность Н. Н. Бурденко, автор подчеркивает, что за всем этим стоял труд, труд в течение всей жизни.
Несмотря на биографический характер книги, в ней много внимания уделено взглядам Николая Ниловича па различные вопросы военно-полевой хирургии — такие, например, как сортировка, эвакуация, единые методы обработки ран, — а также на проблемы нейрохирургии и других отраслей медицины.
В книге хорошо показано, как много сил отдал Н. Н. Бурденко организации Академии медицинских наук СССР и превращению ее в научный центр по разработке важнейших вопросов медицины.
Жизнь Николая Ниловича Бурденко, целиком отданная служению медицине, может служить ярким примером для молодого поколения. Поэтому появление книги М. Мирского нужно всячески приветствовать: она является весьма полезной и своевременной.
Уверен, что книга «Главный хирург Н. Н. Бурденко» будет с интересом и пользой прочитана широким кругом читателей.
Генерал-полковник медицинской службы академик Академии медицинских наук СССР
А.А. ВИШНЕВСКИЙ
☆
«Я провел всю свою жизнь среди бойцов... Я кровно связан с Красной Армией. Я отдаю все силы Красной Армии и горжусь своей принадлежностью к ней».
Н. Н. БУРДЕНКО
ВЫСОКАЯ НАГРАДА
...20 мая 1943 года в Свердловском зале Кремля царила оживленная, приподнятая атмосфера. Здесь собрались видные организаторы военно-медицинской службы, ее прославленный генералитет, главные специалисты, крупные деятели советского здравоохранения и медицинской науки — те, кто олицетворял опыт, мощь и творческую силу передовой советской медицины.
Все они собрались в Кремле в связи с особым, знаменательным событием: главному хирургу Красной Армии Николаю Ниловичу Бурденко вручались высокие правительственные награды — орден Ленина, золотая медаль «Серп и Молот» и грамота о присвоении звания Героя Социалистического Труда.
Великая Отечественная война продолжалась уже почти два года. Смертельная схватка с германским фашизмом, которую советская страна вела один на один, приковывала к себе внимание всего мира.
В жестоких испытаниях выросло мастерство советских воинов, закалилась их воля, окрепла уверенность в полной и окончательной победе над врагом.
В военные годы вместе с Красной Армией росла и мужала ее медицинская служба. Военные медики, охранявшие жизнь и здоровье советских воинов, с честью выполняли свои обязанности.
Советская медицина в первый, самый тяжкий год войны возвратила на фронт 70 проц. раненых — врачи спасли их и сделали вновь боеспособными. Другими словами, в строй вернулись миллионы закаленных, опытных бойцов: фронт получил как бы «дополнительно» боевые единицы — полки, дивизии, армии. Это была бесспорная победа советской медицины, всех родов ее «оружия» — военно-полевой хирургии и терапии, эпидемиологии и гигиены.
Но главное звено медицинской службы в войсках — это военно-полевая хирургия, Ведь по крылатому выражению Великого русского хирурга Н. И. Пирогова: война — это травматическая эпидемия. Первые жертвы сражений — жертвы боевой травмы, огнестрельных ранений. Вот почему самыми главными среди медиков во время Великой Отечественной войны были хирурги и организаторы военно-полевой хирургической службы. А во главе всей этой службы с первых дней Великой Отечественной войны стоял ветеран четырех войн, крупный ученый, главный хирург Красной Армии Николай Нилович Бурденко.
Родина высоко оценила его заслуги. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1943 года за выдающиеся научные достижения в области советской медицины и самоотверженную плодотворную работу по организации хирургической помощи бойцам и командирам Красной Армии, раненным в боях с фашистами, Н. Н. Бурденко, первому из советских медиков, было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Высокую правительственную награду Николаю Ниловичу Бурденко вручил Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин.
Скромный и не склонный к внешним эффектам человек, Бурденко принял награду, низко склонив голову перед Всесоюзным старостой. Но волнение его требовало выхода, ему хотелось выразить свои чувства, и он попросил слова.
— Я хирург, — сказал Бурденко, — и как хирург привык отвечать за свои дела. Это чувство ответственности проходит через всю мою трудовую жизнь. Тот факт, что большевистская партия удостоила меня великой чести и доверия, приняв в свои ряды, еще более поднимает это чувство ответственности, умножает силы и энергию. Мы, медики, в условиях настоящей Отечественной войны полны решимости приложить все свои знания и силы к тому, чтобы видеть нашу дорогую Родину в ореоле победы. Все мы непоколебимо уверены в торжестве благородных идеалов, за которые борется наша партия, правительство, Красная Армия...
После этих взволнованных слов Бурденко с речью выступил Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин.
— Награждение товарища Бурденко, — заявил он, — имеет большое политическое значение. Это награждение означает, что медицинское обслуживание нашей Красной Армии стоит в одном ряду с авиационным, артиллерийским обслуживанием, что медицинские работники в рядах армии столь же нужны, как бойцы и командиры.
— Награждение товарища Бурденко, — продолжал М. И. Калинин, — имеет и огромное общественное значение: оно является ярким подтверждением советского мировоззрения, советского отношения к ценности человеческой жизни. Ведь самое ценное, что у нас есть, основное богатство нашей страны — это наши советские люди. Поэтому сохранение здоровья людей, их работоспособности есть один из самых благородных видов деятельности.
Михаил Иванович Калинин подробно говорил о том, что развитие советской медицины — это закономерный результат неустанной борьбы партии и Советской власти за повышение материального и культурного уровня советского народа. Именно эти усилия привели в период войны, в момент высшего напряжения всех сил народа, к тому, что советская медицина оказалась на должном уровне.
— Высокая награда, которую получает товарищ Бурденко, — сказал в заключение М. И. Калинин, — это награда за его талант, за его успехи в области медицинской науки и практики. Наши врачи не могут жаловаться на то, что в прошлой истории у нас не было замечательных — и с точки зрения общественной, и с точки зрения медицинской — врачей. Мне хотелось бы, чтобы в настоящее время у нас таких талантливых людей в области медицины были сотни и тысячи. Разрешите мне пожелать, чтобы достижения наших медицинских работников, которые отмечаются в лице товарища Бурденко, чтобы эти достижения их не успокаивали, а послужили новым стимулом к достижению дальнейших успехов русской медицины.
— Я бы хотел, — закончил М. И. Калинин под бурные аплодисменты собравшихся, — чтобы вы были неистово заражены мыслью — русская медицина должна стоять в первых рядах мировой медицины. По материальному положению мы еще уступаем некоторым передовым государствам, но по интеллектуальному и моральному состоянию советский народ стоит сейчас весьма высоко. С победой над врагом мы, несомненно, будем гигантски двигаться вперед, и вместе со всей страной должна идти вперед наша советская медицина!..
Годы учения начались у Коли Бурденко рано. В 1881 году, когда ему было только пять с половиной лет, он поступил в Каменскую земскую сельскую школу. Николай Нилович вспоминает, что поступил он туда самостоятельно. Родители не хотели отдавать его в школу, так как он был еще мал. Тогда Коля сам отправился в школу, отворил дверь среди занятий и сказал учителям: — Я пришел учиться, буду послушным и не стану озорничать… Здание Каменской сельской школы сохранилось. Это бревенчатое продолговатое здание в девять окон, на высоком каменном фундаменте. В школе были три класса: младший, средний и старший. О своих первых учителях Николай Нилович сохранил благодарную память: «Я всегда с благоговением вспоминал своих учителей земской школы в с. Каменка — Михаила Ивановича Некрасова и Гаврилу Ивановича Барабоша».
Дом учителя в г.Каменка, в 1880-е годы - Каменское народное училище. Фото В.Г.Гришакова.2007 год. Ныне здание принадлежит Пензенской епархии. Согласно Метрическим книгам Димитриевской церкви с.Каменки Нижнеломовского уезда за 1880-е годы учителем Каменского народного училища значится Михаил Иванович Некрасов и помощник учителя Гавриил Иванович Барабанов. Замечу, что эти книги являются уникальным источником для изучения Каменского периода жизни Н.Н.Бурденко и его семьи. Так, например, отец будущего хирурга - Нил Карпович Бурденко упоминается как бывший дворовый, затем вольноотпущенный человек госпожи Павловой. Мещанином он становится женившись на Варваре Мартиниановне. Бурденко переселились в Каменку из Елатомского уезда Тамбовской губернии. На страницах Метрических книг Бурденко впервые упоминаются в 1866 году. В этом году Нил Карпович был восприемником у дочери фельдшера Каменской этапной команды Якова Пустарникова. Фамилия Бурденко писалась тогда несколько иначе - Борденко. В 1869 году Варвара Мартиниановна Бурденко была крестной (восприемницей у Андрея Ананьева). В Метриках есть записи о рождении детей Нила Карповича и Варвары Мартиниановны: Якова (р.29.01.1870), Ивана (р.03.06.1871), Владимира (09.05.1880), Валентины (р.28.06.1884), Варвары (04.12.1886), Николая 1-го (р.17.04.1874), Николая 2-го (Николая Ниловича Бурденко) (22.05.1876) Фрагмент Метрической книги Димитриевской церкви села Каменки Нижнеломовского уезда с записью о рождении Николая Ниловича Бурденко. Из личного архива В.Г.Гришакова. P.S. В приведенном фрагменте есть запись о рождении дочери учителя Каменской школы Михаила Ивановича Некрасова - Софьи. Некрасов упомянут в приведенной выше статье Храбровицкого.
19.10.2016 18:26 К 40-летию дома-музея Николая Бурденко выпущена почтовая карточка Торжественное гашение почтовой открытки, посвященной 40-летию мемориального дома-музея Николая Бурденко, пройдет в Пензе в пятницу, 21 октября. Карточка выпущена к этому событию по инициативе главного врача Пензенской областной больницы в 1974–1984 годах Герасима Ардакова. Дом родителей Николая Ниловича Бурденко — главного хирурга Красной Армии, основоположника советской нейрохирургии, первого президента Академии медицинских наук СССР, Героя Социалистического труда — был перевезен с острова Пески на территорию Пензенской областной больницы в 1976 году. Торжественное открытие дома-музея было приурочено к 100-летию со дня рождения прославленного хирурга, 21 октября. «Сегодня музей располагает, возможно, самой обширной коллекцией мемориальных вещей и документов семьи Бурденко. Большая часть экспонатов подлинные. Это и мебель из дома, в котором жила большая семья Бурденко в Пензе и мебель, перевезенная из подмосковной дачи, книжные шкафы из кабинета нейрохирургического института, директором которого долгие годы был Бурденко. В книжных шкафах — личная научная библиотека ученого — около 900 книг, третья часть которой с автографами авторов», — сообщили ГТРК «Пенза» в краеведческом музее. Спецгашение почтовой открытки пройдет в Пензенском краеведческом музее в 11.00.
Пенза, 21 октября 2016. PenzaNews. Торжественная церемония гашения почтовой открытки, посвященной 40-летию со дня открытия мемориального дома-музея Николая Бурденко, состоялась в Пензе в пятницу, 21 октября. Обращаясь к собравшимся, краевед Игорь Шишкин отметил, что благодаря открытке жители страны теперь узнают, что Пенза связана с именем Николая Бурденко. «Этот год у нас особенный: […] три памятных даты в этом году: в июне он родился 140 лет назад, буквально через три недели будет 70 лет как он умер. И вот в эти дни мы отмечаем 40-летие музея Бурденко», — сказал он. В свою очередь заведующая музеем Николая Бурденко Наталья Селиверстова назвала гашение почтовой открытки историческим знаком. «Каждая марка, каждый конверт почтовый и карточка — это исторические знаки. Они сохраняются на века. А наша задача, нашего музея, сохранить память о Николае Ниловиче Бурденко вечно», — пояснила заведующая музеем, после чего рассказала об истории создания учреждения и о жизни знаменитого врача. Врач организационно-методического отдела пензенской областной больницы имени Н.Н. Бурденко Игорь Кирюхин выразил мнение, что в настоящее время необходимо найти и собрать видеоматериалы, на которых есть хирург, так как они смогут стать отчасти наглядным материалом для современных врачей. После этого заместитель председателя правления пензенского отделения союза филателистов России Борис Москалев пригласил Игоря Шишкина, Игоря Кирюхина, врача больницы имени Н.Н. Бурденко Герасима Ардакова, Наталю Селиверстову и заместителя директора управления ФПС Пензенской области Татьяну Софийскую погасить открытки пятью разными штемпелями.
Очень теплые воспоминания у нее оставил и сам Николай Бурденко. В сентябре 1941 года, переправляясь через Неву, он попал под бомбардировку и был контужен, после чего перенес два кровоизлияния в мозг. Но даже после этого продолжал работать, часто лично контролируя, как функционирует медицинское обеспечение армии. «Он уже плохо слышал, поэтому был всегда с собой блокнот, в котором ему писали вопросы, он там же писал ответы, потому что хоть у него и был слуховой аппарат, он не слышал. Бурденко работал день и ночь, часто лично проверял, как идет поезд, как там расположили раненных, в каком состоянии их отправляют», - вспоминает Анна Медведева.
Каблуков Ю.В. Листая прошлых лет страницы (Годы, события, факты в истории Нижнеломовского края). -2-е изд. - Пенза, 2015. - с.55-56
1876 год 22 мая. В с. Каменка Нижнеломовского уезда Пензенской губернии, ныне г. Каменка, р.ц. Пензенской области, родился Николай Нилович Бурденко, хирург, доктор медицин- ских наук, академик АН СССР (1939 год) и АМН СССР (1944 год), ГСТ (1943 год). Первый президент АМН СССР (1944-1946 гг.). Скончался в Москве 11 ноября 1946 года (см. № 85). Метрическая книга г. Пензы за 1896-1899; Маяк. 1969. № 40-42; Пензенцы - Герои Социалистического Труда. 1988, с. 213; Пензенская энциклопедия. М., 2001, с. 74.
Николай Нилович Бурденко, будущий хирург, академик и первый президент АМН СССР, часто в детстве гостил в г. Верхний Ломов у своего дедушки Карпа Фѐдоровича и бабушки Матрѐны Ивановны Бурденко. Здесь же, в Верхнем Ломове, жила их дочь Лариса Карповна Попова, тѐтка Николая. В Верхнем Ломове Николай водил дружбу с Василием Петровичем Белонучкиным (отец Николая Васильевича Белонучкина, общественного деятеля г.Нижний Ломов в советский период). Карп Фѐдорович и Матрѐна Ивановна были крепостные помещицы Павловой из села Нащи Тамбовской губернии (По другой версии семья К.Ф.Бурденко получила вольную 23 октября 1859 г. от И.С. Павлова, помещика Кузнецкого уезда Саратовской губернии и новым их местожительством стала Пенза, а через 12 лет переехали в г. Верхний Ломов). В Верхнем Ломове Карповы были писаны к мещанскому сословию. В районе Соборной площади (это там, где ныне стоит средняя школа) ими был куплен большой дом, перед которым был палисадник с сиренью и цветами и огород с большим садом. Сам Карп Петрович первое время служил «доверенным приказчиком» у купца Четверикова. Затем оставил службу и занялся своим хозяйством. Почти каждое лето Николай приезжал к деду с бабушкой в гости. Вначале он ездил из Каменки (ныне районный центр Пензенской области, а когда-то входила в состав Нижнеломовского уезда), где он родился и жил вместе с родителями, а затем из Пензы, где вначале учился в духовном училище (1886 – 1890), а затем духовной семинарии (1891 – 1897). Вместе с ним в Верхнем Ломове часто гостила одна из его сестѐр, Варвара. У деда они не только играли и отдыхали, но и трудились в огороде, ухаживали за животными. В связи с началом учѐбы в Томском, а затем Юрьевском университетах (ныне Тарту, Эстония) завершились его поездки в Верхний Ломов. 11 октября 1898 года в возрасте восьмидесяти лет скончался Карп Фѐдорович, а вскоре ушла из жизни и Матрѐна Ивановна. В 1911 году скончалась и тѐтка Николая Бурденко, Лариса Карповна Попова. В Нижнем Ломове и уезде жили и работали родственники Николая Ниловича Бурденко. Варвара Ниловна работала учительницей в селе Скворечном (ныне Каменского района), Валентина Ниловна – учительницей в с. Лещиново, Ольга Ниловна работала акушеркой в городе Верхний Ломов, а потом в с. Голицыно. Их брат, Владимир Нилович, работал фельдшером в больнице г. Нижний Ломов.
Сегодня мы делимся с вами семью фактами о главном хирурге Красной Армии, генерале-полковнике медицинской службы Николае Ниловиче Бурденко (1876-1946):
⚕В юности хотел быть священником.
Николай Бурденко учился в Пензенском духовном училище, а затем – в Пензенской духовной семинарии. После семинарии он собирался в Петербургскую духовную академию и даже сдал на «отлично» вступительные экзамены. Но неожиданно для всех передумал и поступил в Томский университет на медицинский факультет.
⚕Был исключен из университета, но все равно стал врачом.
Уже на первом курсе университета Николай Бурденко увлекся хирургией. Его поразили блестящие операции профессора Салищева. Молодой человек занялся хирургией с таким рвением, что уже на третьем курсе его заметили и назначили помощником прозектора. Бурденко работал в анатомическом театре, учился оперировать, занимался с отстающими студентами. Но в 1899 году его исключили из университета за участие в студенческих беспорядках. Потом восстановили… и снова исключили, да еще и выслали из Томска. Николай Бурденко перевелся в Юрьевский университет. Но и Юрьев ему пришлось покинуть – его опять поймали на студенческой сходке.
⚕Боролся с сыпным тифом и скарлатиной.
Из Юрьева Бурденко отправился в Херсонскую губернию, где в то время свирепствовал тиф. Николай Нилович работал в тифозных бараках и в колонии для больных туберкулезом детей. Там молодой врач, по его словам, впервые приобщился к практической хирургии. Через год Бурденко вернулся в Юрьев, где работал в хирургической клинике при университете и познакомился с трудами Н.И. Пирогова. Во время практики часто выезжал в охваченные эпидемиями районы. Там молодому врачу пришлось бороться с черной оспой и скарлатиной.
⚕Был ранен на русско-японской войне.
В 1904 году Николай Бурденко отправился добровольцем на русско-японскую войну. Он был помощником военного хирурга, вступил в летучий санитарный отряд. Выносил раненых с поля боя, делал перевязки под огнем противника. «Мы обязаны искать раненых, а не дожидаться, пока они найдут нас», - говорил молодой врач. В одном из боев Бурденко ранило в руку, но он отказался от помощи и остался на передовой. Был награжден Георгиевским крестом.
⚕Реорганизовал госпитали в Первую Мировую войну.
В 1906 году Николай Нилович блестяще окончил курс в Юрьевском университете, а через три года защитил докторскую диссертацию. В 1914 году, когда началась война, он стал консультантом по медицинской части Северо-Западного фронта. Ему пришлось и создавать полевые госпитали, и оперировать, и работать на передовой. Бурденко заметил, что раненым часто не могут оказать необходимую помощь на месте. Нужные госпитали находятся слишком далеко, а перевозить тяжелораненых по военным дорогам сложно. Тогда он организовал в лазаретах специальные отделения для операций на черепе, животе, легких. А ещё Бурденко впервые начал обрабатывать тяжёлые раны - например, черепные - в полевых условиях.
⚕Стал пионером советской нейрохирургии.
В 1917 году, после контузии, Бурденко вернулся в Юрьев. Город заняли германские войска, и Николаю Ниловичу предложили кафедру в университете под началом немцев. Он отказался и уехал в Воронеж. Там он преподавал в университете и на курсах для врачей и медсестер, работал в военных госпиталях РККА, занимался гражданским здравоохранением. В 1923 году вернулся в Москву. Бурденко стал главным нейрохирургом СССР – создал сеть клиник, организовал всесоюзный съезд врачей. В 1937 году его назначили главным хирургом-консультантом при Санитарном управлении Красной Армии. На каждом съезде и совещании Николай Нилович напоминал, как важно обучать военных медиков и снабжать армию всеми необходимыми медикаментами.
⚕Был главным хирургом Красной Армии.
В 1941 году Бурденко было уже 65 лет. И все же он выезжал на фронт, лично контролировал работу госпиталей и сам сделал несколько тысяч операций. Он был контужен, пережил инсульт, но, едва оправившись от болезни, принялся лечить раненых в госпитале. И одновременно занимался научной работой: писал монографии и статьи, а еще разработал план учреждения Академии медицинских наук СССР и стал ее первым президентом.
В фондах Военно-медицинского музея хранятся вещи, принадлежавшие Николаю Ниловичу Бурденко, и его фотографии. 📷Николай Нилович Бурденко. 1901 г. 📷Н.Н. Бурденко на Западном фронте. 1915 г. 📷Николай Нилович Бурденко. 1920-е гг. 📷Н.Н. Бурденко беседует с бойцами Советской армии. Декабрь 1937 г. 📷Главный хирург Советской Армии, академик, генерал-полковник медицинской службы Н.Н. Бурденко. 1942 г. 📷Группа врачей-участников совещания хирургов фронтов. Жуков, Гориневская, Гирголав, Бурденко, Ахутин и др. 1942-1943 гг.
Доктор Жизнь. Оглохнув и лишившись речи, Николай Бурденко продолжал спасать.
11 ноября 2023.
11 ноября 1946 года консилиум врачей собрался около кровати профессора Николая Бурденко. Он протянул им листок, на котором было написано: «Пора умирать». Николай Нилович уходил из жизни сильным, несгибаемым человеком. Величайшим врачом и уважаемым во всем мире учёным.
Бунтарь и репетитор.
Считается, что пальцы у хирургов должны быть тонкие и длинные, как у пианистов. А у Николая Бурденко были крепкие, мясистые, крестьянские руки. Над ними смеялись. Но это было в самом начале пути пензенского паренька.
В доме, где жил Николай Бурденко со своей семьей, сейчас находится музей. Фото: Пензенский государственный краеведческий музей.
У него и не могло быть других рук. Он родился и вырос в крестьянской семье бывших крепостных в Каменке. Отец, работавший писарем, хотел определить сына в духовенство: священником всегда можно было «прокормиться». Николай с родителем не спорил, но в училище пошёл своим путём: стал читать запрещённую тогда в России литературу, заинтересовался марксизмом. А потом решил ехать учиться на врача из Пензы в университет в далёкий Томск. Родители вздохнули и отпустили. Помочь ему они не могли.
Юноша зарабатывал себе на жизнь сам: занимался репетиторством и много учился. Не пропускал занятий в университете. Своими знаниями он восхищал не только однокурсников, но и преподавателей.
Его блестящая карьера чуть не сорвалась: Бурденко присоединился к молодёжи, которая выступила с прокатившимися тогда по стране акциями протеста. Николая исключили из университета. За то, чтобы восстановили такого студента, радели профессора. И делали это не зря. Для многих Николай Бурденко стал настоящим спасителем.
Выживал каждый пятый.
Его первой войной стала русско-японская, куда он поехал помощником врача. Выживаемость раненых на ней была около 20%. Система эвакуации была выстрое-на таким образом, что многие раненые умирали от кровотечений по дороге в тыловой госпиталь. Николай Бурденко на собственном опыте убеждается, что систему надо менять.
В страшной битве под Вафангоу Николай Нилович получил боевое крещение. Медотряд расположили вдали от сражения. Николай Бурденко добился того, чтобы, в разрез с приказом, поменять дислокацию. Добравшись до поля боя, он бросился к раненым. Не замечал ни пуль, ни осколков. Лишь позднее увидел, что его фуражка была пробита в двух местах. За спасение раненых под огнём его наградили солдатским Георгиевским крестом. Это был исключительный случай для медперсонала.
Он всегда бился за своих пациентов. И дело было не только в мастерстве хирурга. В Первую мировую войну он не постеснялся сказать в глаза принцу Ольденбургскому, который курировал военные госпитали, о бардаке, который там творится. В Гражданскую войну использовал смекалку, чтобы спасти раненых красногвардейцев от белых, захвативших госпиталь.
«Не советую ходить по палатам, – предупредил Бурденко офицеров. – У нас карантин по тифу». Белые испугались и ушли.
Королевский хирург.
После Гражданской войны Николай Бурденко яростно занялся наукой и преподаванием. Его интересовало многое. Переливание крови, лечение суставов, язва желудка – это были лишь одни из тем, которым он посвящал свои работы. Он делал прорывные открытия во многих направлениях.
Дом-музей Николая Бурденко в Пензе. Фото: Пензенский государственный краеведческий музей.
Но, главное, он изучал головной мозг. Николай Нилович стал во главе зарождающегося в медицине направления – нейрохирургии. Он научился удалять опухоли, которые до него считались смертельными. Его успехи и успехи его учеников были настолько велики, что нейрохирургию стали называть «советской наукой».
«Николай Нилович способствовал тому, что уровень медицины значительно вырос. Он разработал методы лечения, которыми врачи пользуются до сих пор», – отмечает заведующая отделом мемориального дома-музея Н. Н. Бурденко Дарья Сучкова.
Дом-музея Николая Бурденко в Пензе. Фото: Пензенский государственный краеведческий музей.
Николая Бурденко избрали Почётным членом Лондонского королевского общества хирургов и Парижской академии хирургии. В СССР потянулись специалисты со всего мира для того, чтобы посмотреть, как врачи в молодом государстве, которое только начало отстраиваться после войн, научились так лечить.
Не все иностранцы могли понять Бурденко.
«У нас он мог бы зарабатывать миллионы, а здесь он получает копейки, да ещё передаёт свои знания ученикам. Почему?» – переводил переводчик смысл слов одного из иностранных журналистов.
Николай Бурденко не жалел, что делится своими знаниями, он восхищался тем, что на его лекции студенты приходят с горящими глазами, пустых мест на его занятиях не было. Он не мечтал о богатстве и не завидовал роскоши. Хотя зависть испытывал, но – совершенно по другому поводу: ему нравилась жизнь, которую вёл его брат Иван, работавший в Пензенской области лесником. Николай Нилович самозабвенно любил природу.
Считаю себя мобилизованным.
В 1941 году, когда началась Великая Отечественная, Николаю Ниловичу было 65 лет. В первый же день войны он пришёл в военно-санитарное управление.
«Считаю себя мобилизованным, готов выполнять любое задание», – заявил он. Задание ему дали: он стал главным хирургом Красной армии. На этом посту сделал столько, сколько, наверное, не удалось бы и целой команде.
Фото: Пензенский государственный краеведческий музей
Он настоял на том, чтобы военнослужащим делали прививку от столбняка, чтобы использовался пенициллин – именно грязные, инфицированные раны часто становились причиной смерти бойцов. Он сделал так, чтобы медики как можно ближе находились у передовой и в первые часы после ранения могли оказать помощь. Он внедрил сортировку раненых и их поэтапную медицинскую эвакуацию.
Он выстроил работу военных врачей так, что в 1941-ом, самом тяжёлом году Великой Отечественной, они вернули в строй более 70% раненых. Это была величайшая победа советской медицины. В Вермахте в строй возвращали менее половины.
И, конечно, Бурденко оперировал. Много, порой сутками. Не щадя себя. Прямо под обстрелами противника.
Николай Бурденко мог сутками оперировать, если требовалась его помощь. Фото: Пензенский государственный краеведческий музей
«Разве стоит так рисковать, в Красной армии только один главный хирург», – говорили одни.
«Вам не страшно?» – спрашивали другие.
Бурденко в таких случаях редко отвечал и продолжал работать. Эмоции у Николая Ниловича вызывали совершенно другие вещи.
Он был назначен главой судмед-экспертов, которые расследовали преступления фашистов в освобождённых городах. Это он устанавливал, что советские солдаты погибли от того, что их сожгли заживо, а дети задохнулись из-за того, что их также живыми закопали в землю. Это он фиксировал в документах, как именно пытали бойцов Красной армии и истязали местных жителей. В эти дни он, и без того не слишком словоохотливый, особенно много молчал. Пытался справиться с собой.
Волю эмоциям он дал позже. О зверствах фашистов он громко заявил на весь мир. Авторитет профессора был настолько высок за рубежом, что его высказывания печатали в иностранных СМИ. Позднее задокументированные им факты легли в основу обвинения на Нюрнбергском процессе.
Бешеный ритм жизни не мог не сказаться на его здоровье. От полученных на войнах контузий он начал глохнуть. Во время Великой Отечественной войны у него был инсульт, он терял речь. Но силой величайшей воли научился говорить заново, добился того, что ему разрешили вернуться в строй. Летом 1945 года у него случился второй инсульт, а в 1946 – третий. После него он прожил всего несколько месяцев. Урна с его прахом захоронена на Новодевичьем кладбище в Москве.
Неистовый Нилыч. Пять фактов о нейрохирурге Николае Бурденко.
Николай Бурденко.
Сегодня исполняется 145 лет со дня рождения Николая Ниловича Бурденко. Его знают как основателя советской нейрохирургии, но вклад Бурденко шире — от анестезии до терапии инфекционных заболеваний, от лечения язвенной болезни до пластической хирургии. Его трижды выгоняли из университета, но считали лучшим студентом. Помощники ненавидели и боготворили его одновременно. Каким был "неистовый Нилыч" в жизни и на работе?
Н. Бурденко. Какими методами гитлеровские изверги истребляют советских людей.
Чтение документов о чудовищной изобретательности гитлеровских разбойников изумляет, а действительность — когда её видишь и соприкасаешься с ней — поражает и парализует воображение. Я в течение восьми пережитых мною войн видел много трагедий, много замученных людей, но изощренные зверства немецких извергов превосходят всё мною виденное и по масштабу, и по качеству исполнения.
После освобождения Орла мне пришлось в этом городе ознакомиться с преступлениями немцев. Я беру на себя описание их преступлений против военнопленных, и особенно раненых, и считаю необходимым дать тщательный анализ немецкого метода расстрела советских граждан.
Гитлеровцы истребляли пленных вопреки всем международным соглашениям. Проводилось это двумя способами: или непосредственно убийство, или истощение голодом и непосильной работой.
Гаагская конвенция требует человеколюбивого обращения с пленными; личные вещи остаются в распоряжении пленного; в отношении условий питания, помещения и одежды пленные в общем приравниваются к войскам приятельства, взявшего их в плен. Эти международные нормы немцы нарушали и в прошлую войну.
А теперь? Гитлеровцы при оккупации городов в случае оставления там госпиталей с ранеными и больными ликвидируют эти учреждения: раненых переводят в худшие, наскоро устраиваемые помещения, бельё, предметы ухода, одеяла, инструменты отбирают и не обеспечивают больных элементарной врачебной помощью. Голод, холод, отсутствие общеврачебной и хирургической помощи, отсутствие перевязочных средств — всё это ведёт вымиранию раненых.
Нами в Орле подробно изучены данные по концлагерю и госпиталю-тюрьме.
Зимой, в нетопленных помещениях, наполненных паром и смрадом, с инеем на стенах, спали истощенные, голодные люди вповалку в несколько слоев. Тут же стояла параша. Утром из-под живых уборщики вытаскивали трупы, порою 5—6 из камеры, а остальные, еле живые, резиновыми палками выгонялись на работу.
У военнопленных появилась невероятная вшивость, с которой не проводилось никакой борьбы. Бани и вошебойки не было. Вода не отпускалась не только для умывания, но даже и для питья. Пленных даже не выпускали во двор, чтобы взять горсть снега.
В таких условиях военнопленные врачи были бессильны в своих попытках предотвратить гибель людей и их деятельность ограничивалась отбором наиболее слабых и размещением их в корпусах, отведенных под так называемый «больничный блок» (4-й и 5-й корпуса). Условия содержания были там те же. Разница заключалась лишь в том, что из этих корпусов не брали на работу, с питанием же обстояло несколько хуже, так как ходившие на работу все же имели некоторую возможность получить дополнительно к лагерному питанию на месте работы кружку баланды или же что-либо добыть.
Питание не обеспечивало сохранения сил и сопротивляемости организма больного и в итоге — частые осложнения. Особенно бросается в глаза чрезвычайно замедленное сращение костных переломов и наличие огромного количества остеомиэлитов с тяжёлыми общими явлениями: инфекцией, обильным нагноением, отечностью тканей.
Как правило, срок лечения очень затягивался. Заживление ран в большинстве случаев шло очень вяло, что, конечно, следует в первую очередь отнести за счет крайне неудовлетворительных, а порою и тяжёлых бытовых условий для раненых и больных. В тюремных корпусах №4 и №5 раненые и больные никогда не раздевались.
По отчётным данным, содержащимся в книгах, смертность доходила здесь до 30 проц., тогда как в наших лазаретах в аналогичной зоне смертность — 2,5—3 проц. Читать далее:
