Судьба генерала
Этого человека можно назвать легендой.
Генерал-майор Александр Пронин 15,5 лет возглавлял пензенскую милицию. В этой должности он пережил четырех руководителей области.
Сегодня он, пожалуй, единственный в Пензе генерал, получивший это звание в эпоху СССР.
Александр Пронин 18 лет не давал интервью.
И сегодня «Улица Московская» начинает цикл публикаций – рассказы генерал-майора милиции Александра Пронина о своей жизни, громких делах, коллегах и руководителях.

Семья лесника
Родился я в большой семье.
Отец мой Иван Ануфриевич служил лесником. Был раньше кордон в Шемышейском районе: между Неклюдово и Пиксанкино. Там мы и жили. Там почти все и родились: 7 братьев и одна сестра. Я был предпоследним ребенком в семье.
В 1940 г. к отцу на кордон приехало районное начальство – поохотиться.
Поохотились, выпили, а наутро встали – начальник милиции умер. Конечно, отца сразу заграбастали. Месяца 3 таскали. Потом отпустили – выяснили, что начальник милиции умер своей смертью. Но место лесника на кордоне занял уже другой человек.
Нас определили в мордовский поселок Ранго-Лисьма (по-русски, кричащий родник).
Полгода отец там проработал, и в январе 1942 г. его взяли на фронт. На войну ушли и три старших брата – Николай, Леонид и Борис.
Через 3 месяца, в апреле 1942 г., на отца пришло извещение – пропал без вести.
Ни где он погиб, ни когда, я выяснить так и не смог, хотя неоднократно писал запросы в различные инстанции.
Брат Леонид, 1925 г. р.,  ушел на фронт в 17 лет. Тоже погиб – в 1945 г., 21 апреля. За несколько дней до победы. Погиб в Австрии. Похоронен в братской могиле недалеко от города Хартберг.
Брат Николай вернулся с фронта, но пришел серьезно раненный. Жил после войны в в Орске и умер Москве.
Борис на войне тоже был серьезно ранен. Года три после победы лечился по госпиталям, но поправился. Прожил до 65 лет.

Ранго-Лисьма
Когда началась война и старшие ушли воевать, нас у матери осталось пятеро: Лида, 11 лет, Володя, 9 лет, Толя, 6 лет, я, мне 3 года, и Юрка, 2 года.
Ранго-Лисьма – поселок мордовский. Мы – русские. Мы там были абсолютно чужие: ни родных, ни знакомых. С местными пацанятами нередко приходилось драться. В общем, детство мое бурное было.
Когда вспоминаю то время, думаю: как же мы выжили? Голод, холод, денег не было ни копейки. Денег тогда в колхозах и совхозах не давали – работали за трудодни. Нас спасло то, что мать обшивала весь поселок.
Мама моя Екатерина Михайловна по тем временам была женщиной образованной. Она окончила церковно-приходскую школу: умела читать и писать. Была глубоко верующей, молитвы знала, нас им научила. Пела замечательно. Хорошо шила.
У нее была машинка «Зингер». Помню, в доме были выкройки. То есть она этим профессионально занималась. Всегда меня интересовал вопрос: откуда она все это знала? Но мать про свое детство не рассказывала. Знаю только, что у ее отца была мельница и его раскулачили.
В поселке  Ранго-Лисьма жили человек 250. Здесь была начальная школа, магазин, а рядом в лесу – два лагеря политзаключенных.   
Я прекрасно помню, как строили эти бараки. Женщины добывали торф на болотах, а мужчины пилили дрова и гнали из березы деготь.
Заключенных возили под конвоем на работу: охранники, собаки. Но все же они достаточно свободно жили. Концерты нам в поселке давали. Я там впервые какие-то песни услышал. А то ведь мы, как аборигены, жили в этом селе, фактически отрезанные от всего мира. Света не было, радио не было, газа тоже – печки только, дровами топили.
Четыре класса я кончил, конечно, хулиганом. После 4 класса подпаском пас стадо. Все лето пропас его и думаю: нет, так жить я не хочу. И решил взяться за учебу.
А 7-летка была за 8 км от поселка. И весь поселок, школьники, каждый день, 3 года подряд, 8 км туда и 8 км обратно. Подъем в 6 часов. Обратно возвращаешься после двух. Уже темно становится, а уроки надо делать. Свечи были дорогие. Только лучины жгли. Так уроки и делали.
Семь классов я закончил с отличием. Десятилетка была уже в Шемышейке – за 12 км от поселка. И я ушел жить в Шемышейку – к старшему брату Борису. С 8 по 10 классы жил в его семье. У него к тому времени было 2 детей.
Десятилетку я тоже закончил хорошо, без троек. На выпускной вечер надел глаженые брюки со стрелками (старшего брата) и тенниску с замочком на груди. Надел впервые в своей жизни! До этого мне мать шила шаровары из парусины и рубашки.

Студент
Окончил школу я в 1956 г. И куда? В институт идти – денег нет ни рубля. Ехать в Пензу – там ни родных, ни знакомых.
Товарищ мой Степан Смольков, у него брат Николай работал на велозаводе, говорит: поехали, в Пензе открывают новое техническое училище – готовят радиомонтажников.
Это было училище № 4 на ул. Гагарина. Почему еще поехали туда: там 3 раза в сутки кормили и обмундировывали. Но квартиру все равно надо было снимать. Так братья мои из Шемышейки дрова привозили за уплату, кур, яйца… Денег не было вообще.
Я год учился в училище. Был старостой группы. Преподаватели – участники Великой Отечественной войны, солидные и серьезные люди. Они для меня были авторитетом. Я с отличием училище закончил.
И мы на ВЭМе стали работать. В первый же месяц получил я полторы тысячи рублей! А средняя зарплата тогда была 200-300 рублей. А мы в 2 смены работали. Мне же надо было одеться – я в обмундировании училища ходил.
И я за одну зарплату полностью тогда оделся. Помню, чехословацкие ботинки за 25 рублей купил – хорошие желтые туфли «Цебо». Шерстяной костюм за 125 рублей, плащ, пальто купил... После второго месяца работы я уже богатым себя почувствовал, но меня забрали в армию. Август, сентябрь только и проработал. В октябре меня призвали.

Образцовый солдат
В местечке Пуховичи, под Минском, мы прошли первоначальную подготовку, приняли присягу и оттуда были направлены в Германию.
По  территории СССР нас везли в телятниках – теплушках. А в Германию – в плацкартных вагонах.
Служил я в зенитно-артиллерийской части. Стояли мы в г. Стендаль. Это 3 км от границы с Западной Германией.
Поскольку я был физически хорошо подготовлен и имел техническое образование, меня сразу направили в годичную школу сержантов. Через 2 месяца меня назначили командиром отделения курсантов в сержантской школе. А командир отделения – это большая ответственность: ты отвечаешь за орудие,  у тебя в подчинении 12 человек, и ты должен обеспечить их строевую, физическую и политическую подготовку.
А обстановка в нашей части была действительно боевая.
Тогда Западный Берлин соединялся с Западной Германией тремя воздушными коридорами – американским, английским и французским. Коридоры ограничивались по высоте и по ширине. Наша часть стояла под английским коридором.
Коридоры мощно охранялись и самолетами, и зенитками, а потом и ракеты прислали. Кроме нашей, зенитно-артиллерийской, части в городе стояли еще танковая и стрелковая.
На вооружении были пушки 57-миллиметровые. Такие сейчас возле администрации Пензы стоят – С-60.
Из нее можно было стрелять расчетом, то есть ручным управлением, и автоматически: пушка была подключена к пульту управления зенитно-артиллерийским огнем. ПУЗАО, так называемое. Девять батарей управлялись этим ПУЗАО в автоматическом режиме. То есть можно было сидеть и только снаряды в пушки толкать, а они автоматически стреляли.
У нас не было никаких увольнений. Только занятия, тренировки и боевые стрельбы на полигонах.
Были моменты, что стреляли боевыми по англичанам: они иногда специально вылетали за пределы коридора. Мы по ним стреляли боевыми и заставляли вернуться в коридор.
В армии я вступил в партию. Выступал за сборную дивизии по легкой атлетике, по десятиборью. Одним словом, был отличником боевой и политической подготовки.
И произошел со мной однажды такой казус.
У нас на вооружении были карабины. А в 1958 г. или 1959 г. выпустили автомат Калашникова. Командир дивизии организовал на базе нашего полка учения. Поскольку я  был образцовым сержантом и отлично стрелял из всех видов стрелкового оружия, показать упражнения с автоматом поручили мне.
И вот построили всех офицеров дивизии и меня выставили показать, как надо выполнять упражнения по стрельбе.
Сначала нужно было поразить грудную мишень с расстояния в 50 м, потом бежишь метров 50 – поясная мишень, стреляешь. Снова бежишь. Третья мишень – пулемет.
Мишень стоит только 5 секунд, и пока ты ни поразишь ее – не имеешь права бежать к следующей.
Дали мне автомат. Я был уверен на 100%, что смогу сделать все на отлично. Я эти упражнения, можно сказать, с закрытыми глазами делал.
Первая мишень появилась. Я первую очередь выпустил – она стоит. Вторую – стоит, третью – стоит. Всё – двойка. Представляете?
Командир дивизии как начал отчитывать командира полка: «Вы кого поставили? Что за лапоть такой? Наказать!» Потом и мне досталось. Я ему говорю: «Товарищ генерал, я не виноват». – «А кто?» – «Надо проверить оружие!»
Я был уверен: не может такого быть, чтобы я на 50 м не попал в мишень.
Генерал: «Техников сюда! Проверьте». Они – оружие на станок: прицелились – мимо.
Мне командир дивизии вручает другой автомат: «Стреляй. Промахнешься – посажу на гауптвахту».
Я ложусь – попал, бегу – попал… Поразил все три мишени. Прибежал, докладываю командиру полка. Командир дивизии: объявляю вам поощрение – отпуск на 10 суток.
Но в отпуск я не поехал. Я уже был раз в отпуске. Во-первых, добираться очень далеко – 3-4 пересадки. Во-вторых, попал я с этим отпуском впросак.
Мать мне в дорогу яиц наварила. Они за трое суток пути испортились. А я приехал в часть и сослуживцев ими накормил. Все отравились, в том числе и я. Так меня потом КГБ затаскало: не диверсия ли это?! Поэтому в отпуск решил больше не ездить.
Демобилизоваться я должен был в ноябре 1960 г., а меня отпустили в июле.
Я когда выступал на соревнованиях за дивизию, заместитель командира дивизии, который отвечал за спорт, сказал: если выполнишь зачет по 1 разряду в десятиборье, мы тебя отпустим на учебу в институт. 
Я постарался. Набрал очки. И он сдержал слово.
25 июля я прибыл в Пензу. Пошел сдавать экзамены в пединститут, на исторический факультет. Сдал все экзамены, кроме последнего. Просто не пошел его сдавать. Потому что на третий день после прихода из армии я женился.
* * *
Еще когда учился в училище, я познакомился с девушкой – Марией Берлиной. Она училась в параллельной группе, где готовили сборщиков часов.
Она была сиротой: отец погиб на войне, мать умерла в 1946 г., Маше было 8 лет. Она, как и я, росла без отца, в нужде, воспитывалась у старшего брата.
Мы с ней сдружились. Тогда нравы были совершенно другие. Мы с ней до армии целовались только несколько раз. Во время моей службы все время переписывались.
Из армии я приехал сразу в Пензу – поступать. Матери не сообщил, что вернулся. Пришел к Маше: давай поженимся. Я подумал: сейчас не женюсь – избалуюсь потом. А она меня 3 года ждала. Мне даже как-то стыдно было на ней не жениться. 
Пошли в ЗАГС. Там: надо месяц ждать. Я им: не надо, она и так меня 3 года ждала, а вы – еще месяц. И нас расписали.
И тут я подумал: и как же я пойду учиться? Она получает 80 рублей на заводе, и у меня стипендия будет 27 рублей. Нет. Надо работать.

Инвалид
Меня сразу, на второй день после прихода из армии, взяли на завод ВЭМ. Делали мы тогда там электронно-вычислительные машины «УРАЛ».
Отношение в то время к работе было очень серьезное. Никаких опозданий! Никаких прогулов!
А я однажды подхожу к проходной – бац! – у меня пропуска нет. А я же дисциплинированный был. Для меня опоздать на работу – это ЧП.
Слава богу, я всегда рано приходил на работу. Я с ВЭМа бегом домой – мы снимали квартиру на Бакунина, где сейчас ККЗ «Пенза».
Прибежал, схватил пропуск. Выскочил на Коммунистическую. Понимаю: опаздываю. Вижу – троллейбус. Я сзади по лестнице залез на крышу. Еду. А был февраль. Мороз. Я мокрый. Но зато успел!
До обеда проработал, чувствую – что-то не то. Пошел в санчасть. У меня температура под 40! Меня сразу на скорой в больницу. Оказалось, желтуха!
Меня – в КИМ. Лечат месяц – не проходит, лечат второй – не проходит. Я 4 месяца пролежал в больнице.
Выписали меня и направили на врачебную комиссию. И там дали инвалидность 2 группы! В трудовой так и написали: работать не может. Представляете? Мне 21 год, а я инвалид.
Вышел я с ВК и думаю: что ж делать-то? Даже мысли были суицидальные. Никогда не думал, что могу оказаться в такой ситуации. Я же был активный, спортсмен. У меня жена молодая, забеременела уже. Мы живем на квартире, у жены зарплата – 80 рублей. А мне то нельзя, это нельзя. Прям ложись и помирай.
Записался на консультацию к врачу в областную больницу. Пришел. Сидит врач – женщина лет пятидесяти. Рассказал ей про свою инвалидность. Она меня осмотрела. И сказала: выбрось все из головы. У нее, оказывается, в 18 лет тоже заболела печень. Ей тоже все запрещали. Но печень, сказала врач, восстанавливается, поэтому ешь и пей все, делай все, но не перегружайся.
Спасибо ей, доброй и грамотной женщине. Психологически она меня тогда очень поддержала.
Пришел я  домой и говорю жене: все, начинаю себя сам восстанавливать. И каждое утро начал бегать понемножку, делать зарядку. Поступил в приборостроительный техникум, рядом с домом, на вечернее отделение.
Через год мне дали 3 группу инвалидности, а она уже рабочая. Взяли меня опять на работу на ВЭМ. А туда с ремесленного училища № 6 на практику приводили электромонтажников. И меня Сюзюмов Петр Федорович, директор училища, пригласил мастером производственного обучения.

Наставник
Мне дали группу детдомовских девчат. Подростки 14-ти лет. Сорви-головы!
Но мне отступать нельзя – я же коммунист. Я взялся за них. Мне их жалко было: они же сироты, брошенные. Ничего в своей жизни не видели. Я уж из своей зарплаты какие-то подарочки им на день рождения стал делать: кому колготки, кому шоколадку…  Потом говорю: давайте, девчонки, работать после занятий.
Пошел по заводам, нашел им работу: где кирпичи переложить, где еще что… И они впервые в жизни получили свои деньги. Пусть небольшие, но деньги.
А на другой день прихожу в училище – они все пьяные. Говорю: «Эх, девчонки! Я ж думал, вы себе что-то купите, а вы все пропили. Как же вам доброе дело можно после этого делать?!» Они: мы не все пропили.
Пошел с ними по магазинам, что-то мы им купили… Мне хоть самому всего 22 года, но им я как отец был.
Два года я с ними возился. Выпустил. Всю группу. Никого не отчислили. Устроил всех на работу: часть на ВЭМ, часть в НИИ, а часть уехали в Красноярск. Там аналогичный ВЭМу завод был.

Комсомольский лидер
Когда выпустил группу, меня избрали освобожденным секретарем комсомольской организации. Зарплата – 90 рублей. А у мастера – 140 руб.
Но, чтоб я не потерял в зарплате, директор дал мне преподавательские часы – предмет «Допуск посадки». Я к тому времени уже приборостроительный техникум окончил. И предмет этот мы изучали.
Стал я преподавать. Получалось у меня. В училище преподаватели были опытнейшие, умнейшие. А я – мальчишка. Но они ко мне с уважением относились. Я их просто боготворил. Преподавательская среда – в ней атмосфера другая. Все же это не завод, не рабочий класс.
Проработал я в училище 2 года секретарем комсомола. Вошел в круг комсомольских лидеров. Видимо, меня заметили.
Приглашают в райком партии. Петраш Павел Григорьевич тогда был первым секретарем Октябрьского райкома партии. Умнейший и грамотнейший человек! Предложил мне место в орготделе. Я ему прямо говорю: я не знаю эту работу. Он: ничего, получится – было бы желание.
Пришел в райком, в орготдел. Начальником орготдела был подполковник Ивлиев Илья Николаевич. Военный человек. Моряк. Принципиальный. Опять я попал в хорошие руки. Мне вообще, честно скажу, везло на руководителей.
Проходит неделя – меня вызвал второй секретарь райкома партии: «Вам задание – подготовить справку о работе райкома партии Октябрьского района по руководству комсомолом».
А я понятия не имею, о чем эта справка должна быть. Для меня это поручение – иди туда не знаю куда, принеси то не знамо что.
В орготделе инструкторов было 5-6 человек. Я прихожу к ним, спрашиваю: что делать-то? Они: тебе дали задание – ты и думай.
Я и думаю: неужели я такой дурак, что не разберусь? Где-то же этот вопрос обсуждался, будировался.
Пошел в библиотеку, взял журналы «Партийная жизнь», «Коммунист», газеты «Правда». Неделю сидел в библиотеке и изучал литературу. Разобрался!  Изучил все решения бюро райкома партии. Картинка у меня сложилась. Накатал я справку.
Иду к Петрашу. Он взял красный карандаш, читает и подчеркивает. Отдает: «Александр Иванович, подумай над тем, что я подчеркнул».
Я посмотрел: а там ошибки – стилистические, грамматические… Исправил. Пришел во второй раз. Петраш взял – в 2-3 местах поправил: «Печатай начистовую». Я напечатал. Он подписал, и моя справка пошла в обком. Я был на седьмом небе!
И потом пошло. Я в отделе стал главным писателем справок и докладов. Как какая конференция: Александр Иванович, набросай тезисы.
Через год наш начальник отдела ушел на пенсию, и меня ставят заведующим орготделом. Мне опять начинать заново. Раньше я справки писал, а теперь все вопросы мои: прием, увольнение, проведение конференций, заседаний бюро, собраний, партвзносы и т.д.
Больше того, Петраш всех заведующих отделами вызвал и сказал: все документы, которые вы готовите, сдавайте в орготдел. Пусть Пронин визирует, а потом только ко мне.
Они возмущаться. Он: я так сказал. Я почувствовал, что мне доверяют.

Неожиданное назначение
Я проработал заведующим орготделом Октябрьского райкома партии 7 лет. Я стал общаться с руководителями заводов: Джанполадов (велозавод), Стукалов (ВЭМ), Коляда (часовой), Атрощенко (Тяжпром), с секретарями парткомов. А это фигуры были в Пензе! И эти солидные люди стали ко мне с уважением относиться. 
Чувствую: начали мне мои коллеги в райкоме искать другую работу. До сих пор не пойму почему: то ли я свою должность перерос, то ли опасен кому-то стал, не вписался в их компанию.
К этому времени я закончил Высшую партийную школу при ЦК КПССС в Москве, заочно. С отличием закончил.
Вызвал меня как-то Петраш к себе: у него 2 человека в гражданке сидят. Говорят: мы из КГБ, хотим Вас в академию КГБ направить. Побеседовали они со мной. Но на этом дело и закончилось. Видимо, по каким-то параметрам я им не подошел.
А в ноябре 1974 г. меня пригласил в обком партии Белоцерковский Иван Васильевич, заведующий административным отделом. Сидит с ним в кабинете мужчина в гражданской одежде.
Белоцерковский мне: «Вот сидит генерал Уланов. Просит перевести Вас на работу в УВД».
Я, как заведующий орготделом, общался с начальником милиции, прокурором района, но на областное руководство не выходил и Уланова не знал лично.
И до сих пор я не пойму, почему меня в УВД перевели. Да, мне нравилась армия, дисциплина. Но какой же я милиционер-то?
А Белоцерковский мне: «Сколько получаешь сейчас?» – «190 рублей». –  «Ну вот видишь. А в УВД будет 220 плюс за звание. Присвоим тебе майора. (В райкоме мне уже присвоили звание капитана). Рублей 300 будешь получать». – «Да меня деньги не очень волнуют. Я же работу не знаю». – «У тебя будут вопросы воспитания. Работников милиции тоже нужно воспитывать».
А потом меня вызвал Ермин Лев Борисович: «У нас завтра бюро обкома. Рекомендуем Вас на работу в органы внутренних дел». – «Но, Лев Борисович,…» – «Ты что, не понял что ли?»
Что мне оставалось? Вопрос решен. Меня, в общем-то, никто и не спрашивал. Партия сказала: «Надо!» А я – коммунист.

Минутная слабость
Назначили меня начальником отдела политико-воспитательной работы. Проработал я в этой должности неделю. У меня 5 человек в аппарате. Они сидят: ждут каких-то указаний. Что им говорить, я понятия не имею. Как работать? Бросили меня как котенка в воду.
Думаю: пойду в обком. Скажу: отмените решение. Направьте хоть в колхоз какой. Если никуда не направят, думаю, уйду на завод.
Я же привык к партийной работе. К другим людям. А там, в милиции, атмосфера совершенно другая. Там я даже не знал, о чем говорить с людьми.
Подошел к дубовым дверям обкома. Взялся за ручку двери и остановился. Подумал: «Ну что ж ты, Пронин, такой беспомощный! Другие же люди как-то работают! И ты сможешь!»
Постоял 20 минут на крыльце обкома. Вернулся в УВД. И засучил рукава.

Автор:  Антон Инюшев Суббота, 26 Ноябрь 2016 16:54